Мегрэ и его мертвец - Жорж Сименон
— Что-нибудь этакое легкое, голубчик Жорж… Куропатка есть у тебя?
— Под гарниром из капусты, мсье Маршан.
— Садитесь, мой дорогой. Ого! И органы правопорядка пожаловали? Еще один прибор и место, голубчик Жорж. Как относитесь к куропатке с капустой, господа хорошие? Минуточку! Принеси-ка нам пока запеченную форельку. Она у тебя живая, Жорж?
— Можете взглянуть в цистерну, мсье Маршан.
— И еще какой-нибудь закуси, чтоб ждать было не скучно. Вот и все. Напоследок — суфле, раз уж настаиваешь.
Таково было его излюбленное меню. Даже приходя в одиночку, он заказывал его два раза в день. И это называл «легкой закусью, чтоб червячка заморить». А после представления, верно, еще и поужинает.
— Ну так чем могу помочь, голубчик? Надеюсь, не по поводу моего ревю заявились?
Вести серьезный разговор было еще рано. Подошел официант, подающий вина, и Маршан несколько минут выбирал напитки.
— Слушаю вас, ребятки.
— Если я вам кое-что сообщу, сумеете ли вы держать язык за зубами?
— Вы забываете, голубчик, что я знаю больше тайн, чем любой другой парижанин. Судьба сотен счастливых семейств находится вот в этих самых руках. Держать язык за зубами? Да я только этим и занимаюсь!
Как ни странно, то была сущая правда. Маршан болтал с утра до вечера, но никогда не говорил больше, чем хотел сказать.
— Вы знаете Франсину Латур?
— Она выступает у нас с Дреаном в двух скетчах.
— Что вы о ней думаете?
— А что я, по-вашему, должен думать? Это еще ребенок. Спросите лет этак через десять.
— Талантлива?
Маршан с комическим изумлением взглянул на комиссара.
— А на кой бес ей талант, скажите на милость? Ей, думаю, не больше двадцати, а она одевается у лучших портных. По-моему, и брильянты носить начала. Во всяком случае, на той неделе в норковой шубе заявилась. Чего вы еще хотите от нее?
— Любовники у нее есть?
— Как у каждой танцовщицы. У нее есть друг, вполне приличный господин.
— Вы его знаете?
— Как не знать.
— Иностранец, не правда ли?
— Теперь они все более-менее иностранцы. Франция, похоже на то, поставляет только верных мужей.
— Послушайте, Маршан. Дело гораздо серьезнее, чем вы предполагаете.
— Когда вы его сцапаете?
— Надеюсь, нынче вечером.
— Признаться, это стреляный воробей. Если мне не изменяет память, он раза два попадался с пустыми чемоданами и еще чем-то вроде. Сейчас он, похоже, на мели.
— Его имя?
— За кулисами все его называют мсье Жан. Настоящая его фамилия Бронский. Он чех.
— Недостойный представитель своей нации, — прибавил Коломбани, а Мегрэ лишь пожал плечами.
— Какое-то время он был связан с кино. По-моему, он и теперь с киношниками якшается, — продолжал Маршан, знавший подноготную всех знаменитостей Парижа, в том числе и тех, чья знаменитость дурного свойства. — Симпатичный малый, обходительный, не прижимистый. Женщины от него без ума, мужчины сторонятся: очень уж обаятельный.
— Он влюблен?
— Вроде бы. Во всяком случае, шага от девчонки не отходит. И, говорят, ревнив.
— Как вы полагаете, где он сейчас?
— Если днем были скачки, то, скорее всего, оба ездили на ипподром. Девочка, которая последние несколько месяцев шьет свои платья в салонах на улице Мира и носит новое манто из норки, не прочь поразвлечься на скачках. Ну а сейчас эта парочка сидит в каком-нибудь баре на Елисейских полях. Позднее полдевятого Франсина не засиживается. В театр приходит около девяти. Так что у них есть еще время поужинать у Фуке, у Максима или в ресторане Сиро. Если хотите найти их…
— Не сейчас. Бронский сам привозит ее в театр?
— Почти всегда. Проводит в артистическую уборную, поболтается немного за кулисами. Потом идет в бар, с Феликсом потрепаться. После второго скетча возвращается в уборную Франсины. Как только она переоденется, увозит. Почти всякий раз они уезжают к кому-нибудь на коктейль.
— Живет у нее?
— Вполне вероятно, старина. На этот счет у консьержки поинтересуйтесь.
— Вы его видели последнее время?
— Кого его? Вчера вечером видел.
— Вам не показалось, что он нервничает?
— Знаете, такие, как он, всегда нервничают. Когда ходишь по натянутому канату, занервничаешь. Если я правильно понял, канат вот-вот оборвется. Жаль девочку! Конечно, она прибарахлилась, так что переживет. А может, найдет себе что-нибудь поприличней.
Разговаривая, Маршан не переставал есть и пить, вытирал губы салфеткой, приветливо здоровался с людьми, которые входили и выходили из ресторана, и даже успевал позвать метрдотеля или буфетчика.
— Не знаете, с чего он разбогател?
Маршан, о чьих первых шагах нередко сплетничали бульварные газеты, ответил довольно резко:
— Джентльмену таких вопросов не задают, приятель.
Однако немного погодя прибавил:
— Знаю только, что одно время он заправлял агентством, которое занималось массовками, набирало статистов.
— Давно?
— Несколько месяцев назад. Могу выяснить.
— Не утруждайте себя. Попрошу никому не говорить о нашей беседе. Особенно нынче вечером.
— Приедете в театр?
— Нет.
— Тем лучше. Свои делишки в моем заведении обстряпывать не стоит.
— Не хочу риска, господин Маршан. Слишком уж часто появлялись в газетах наши с Коломбани фотографии. Судя по тому, что вы рассказали и что я знаю о нем, тип этот достаточно хитер и без труда обнаружит присутствие детективов.
— Дружище, слишком уж вы серьезно взялись за дело. Навалитесь-ка лучше на куропатку.
— Могут быть неприятности.
— Да неужто?
— Уже были. И немалые, по правде говоря.
— Ну, полно. Не надо мне ничего рассказывать. Лучше прочитаю об этом завтра или послезавтра в газетах. Если Жан пригласит меня нынче вечером за свой столик, мне будет не по себе. Да вы ешьте, ребятки. Что скажете насчет этого «Шатонеф»?.. Этого вина только полсотни бутылок, и все я велел приберечь для меня. Теперь осталось сорок девять. Еще одну?
— Нет, спасибо. Нам еще работать всю ночь.
Через четверть часа детективы оставили
