Сэм Льювеллин - В смертельном круге
— Все в порядке, больше не буду.
Хелен села, вытерла глаза и сказала:
— Вы согласны лечь со мной в постель? Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь был со мной.
— Все равно кто?
Она улыбнулась:
— Именно вы. Ирландец, или, как вас называет Поул Уэлш, мой ирландский выродок.
Мы поднялись наверх. И на ее большой белой кровати под теплым ветерком, дующим со стороны зонтичных сосен, занялись любовью. Все получилось просто, прямо и нежно. Мы ушли от всего мира и от всего того, что в нем было плохого. А потом она лежала в моих объятиях и смотрела на отражение своего стройного тела в окне.
Хелен сказала:
— Это первое нормальное дело, которым я занимаюсь за последние месяцы.
Она повернулась навзничь, взяла мое лицо в руки и поцеловала.
И я заметил, как пластична линия ее спины.
— Не возражаешь, если мы проделаем это еще раз? — Иди ко мне...
Я увидел, как сверкнула в улыбке белая полоска ее зубов. И тут раздался звонок телефона.
— Не подходи, четыре утра...
— Это, наверное, Джеки. Ему необходима поддержка.
Она подняла трубку и ответила. Акцент нижнего Ист-Сайда появился снова.
— Что, мой дорогой, бедный Джеки?
Телефон что-то бормотал ей в ухо. Я играл короткими золотыми волосами у нее на затылке. И вдруг она воскликнула:
— Что?
Голос на другом конце провода был громким и возбужденным. Она ответила:
— Бедный мой, сладенький. Отдохни, детка. Все уже позади. Иди домой и прими эту маленькую таблетку.
Голос в трубке снова забормотал.
— Мы позавтракаем. Будет много сладких пирожных у Пепе, как ты любишь. Верь мамочке.
Бормотание закончилось. Она положила трубку, и я переспросил:
— Мамочке?
— Джеки просто большой ребенок. А собак у Деке снова выпускали.
Она села, обхватив колени руками. Ее голос звучал напряженно.
— Там был какой-то человек у него в саду. Пожилой англичанин. Джеки сказал, что он сильно кричал.
Я быстро сел на кровати.
— Собаки разорвали его?
— Они свалили его. Джеки сказал, что он не мог на это смотреть.
Ее голос звучал ровно и монотонно, она как бы старалась подчеркнуть, что говорит все это потому, что должна, а не потому, что хочет. Я был уже в брюках и надевал ботинки.
— Куда они его дели?
— Джеки сказал, что заперли вместе с собаками.
— Как же так? Они же загрызут его!
Она пожала плечами. Ее лицо было залито слезами. Я стоял, окоченев от ужаса. Почему они хотят, чтобы Генри был съеден заживо?
Теперь я знал.
Я снова как бы увидел наклейку на бутылочке из-под пилюль, которая валялась в сухой траве в оливковой роще. И я понял.
Ты круглый дурак, сказал я себе. Он же все время был там. Ну и дурак же!
Хелен стояла в лунном свете, ее загорелое тело красиво золотилось.
— Они же убьют тебя! Ты ни за что не освободишь этого человека. Она обняла меня за плечи. Я почувствовал вкус ее слез и сказал:
— Я вернусь.
Она стояла в дверях, когда я заводил машину. Свет, падающий сзади, золотил ее волосы. Шины заскрипели, когда я притормозил перед чугунными воротами, а потом выехал на главную дорогу и направился к востоку.
У спортивного клуба двое полицейских, опершись на свои мотоциклы, наблюдали, как толпа молодых людей выходила из дискотеки. Я побежал на дамбу, на ходу нащупывая в кармане ключи. Кусачки были в шкафчике по правому борту. На обратном пути какой-то тип попытался продать мне три порции кокаина. Я протаранил его, залетел в машину и выехал на дорогу, отыскивая нужное мне место.
Ошибки быть не должно. Я нашел те ворота на боковой улице, сорвал замок кусачками и вошел. В городе было уже совсем тихо, только где-то вдалеке ухала бас-гитара.
Полиэтиленовый навес хлопал, как парус. Найти сарайчик было совсем нетрудно. Я открыл его кусачками, вытащил оттуда короткую лестницу и ворох старых мешков. Втиснул лестницу через заднюю дверь, а мешки сунул в салон.
На всем длинном пути к дому Деке нигде не было ни огонька. Я въехал в оливковую рощу. Когда я выключил двигатель, единственными звуками были стрекотание цикад, шелест листьев и шум прибоя на пляже. Я вытащил лестницу через окно машины.
Листья трепетали от порывов морского ветра. В восточной части небо понемногу начало светлеть. Я прислонил лестницу в том месте, где виднелась стена сарая, и стал подниматься по ней.
Глава 24
Залитые ярким светом газоны простирались подо мной, как бассейны с отравленной водой. Я накинул пару мешков на битое стекло, набросанное поверх стены, поднялся наверх, а потом опустил лестницу с внутренней стороны стены. Тут же слева послышалась отвратительная возня собак. У меня во рту пересохло, и я судорожно пытался проглотить застрявший в горле комок. Я начал осторожно спускаться по лестнице и оказался прямо у двери сарая, как раз в том месте, где ставил стол, когда перебрасывал через стену балластную чушку. Я оставил лестницу там, где она была, и осторожно двинулся к двери. Доберманы метались в своих отсеках, как акулы в бассейне. Когда я подошел ближе, собаки угрожающе заворчали и стали бросаться на прутья двери. Их зубы сверкали в свете фонарей. В доме нигде ни огня.
Мои ладони стали влажными от пота. Я понял, куда мне придется проникнуть. Даже сквозь прутья решетки двери я ощущал их горячее дыхание.
— Хорошие собачки, — сказал я как можно спокойнее. — Хорошие собачки.
Они остервенело бросались на решетчатую дверь, которая была закрыта на простую пружинную задвижку. Прутья решетки шли вертикально, а по середине была горизонтальная полоса. Я глубоко вздохнул, потом просунул кусачки сквозь прутья и открыл дверь.
Собаки вырвались наружу, как торпеды, так быстро, что я слышал только шорох их лап по траве, когда они разворачивались, чтобы вернуться обратно и разорвать меня в клочья. Но я, став ногами на горизонтальную полоску решетки, успел уже залезть на самый верх двери. Собаки подпрыгивали, стараясь схватить меня за ноги. Я неуклюже перевалился через решетку и со стуком грохнулся на бетонный пол, не выпуская из рук прутьев. Откидываясь назад, я изо всех сил тянул дверь на себя.
Одна из собак наполовину проникла внутрь. Я услышал, как хрустнули ее ребра, прижатые массивной дверью. Ударив дверью прямо в морду другой, я вытолкнул первую из клетки и захлопнул железную раму с громким металлическим лязгом, который разбудил бы мертвого.
Теперь я мог отойти от двери и опереться на стену, чтобы восстановить дыхание.
Там, за серым в этот час газоном, большой белый дом по-прежнему был тих и темен. Доберманы выли над своим покалеченным собратом. Я повернулся к ним спиной, подобрал кусачки и начал исследовать стену.
В ней была закрытая дверь. Открыв ее, я попал в маленькую комнату, провонявшую собаками. Я прикрыл за собой створку и включил карманный фонарик. Луч света запрыгал по цементным стенам, и я увидел впереди еще одну дверь, запертую на висячий замок. Кусачки легко перегрызли петли. Я вытащил болт и открыл дверь.
Это была конура, которая могла бы служить для хранения инструментов. Но вот инструментов-то в ней как раз и не было, в этой комнате с цементными стенами и бетонным полом. На полу — металлическая бадья и массивный стул. А в углу нечто, напоминающее кучу старого тряпья. Я опустился на колени возле нее.
Куча тряпья зашевелилась, и оттуда послышался голос:
— Мне надо выйти в туалет.
Голос был глухой и неясный, но он, несомненно, принадлежал Генри Макферлейну. Я сказал:
— Генри! Это я, Мартин.
— Сволочь! Проваливай!
Осветив свое лицо фонариком, я сказал:
— Смотри же!
Последовал стон, он зашевелился, а потом выдохнул:
— Бог мой! Это ты!
Луч фонаря на мгновение ослепил меня. Проморгавшись, я сказал.
— Ну, надо вызволять вас отсюда.
— Не так легко это сделать.
Собаки снаружи по-прежнему исходили злобой. И лай проникал через обе двери. Скоро и в доме услышат этот шум. Я направил луч фонаря на Генри.
Когда я в последний раз видел это лицо, оно было квадратным и крепким, как скала. Теперь оно превратилось в свинцово-серое, испещренное глубокими морщинами. Щеки ввалились. Дыхание было громким и неровным.
— Руки, — выдохнул он.
Я опустил фонарик. Его пальцы отекли и почернели, потому что в запястьях руки были скручены проволокой, которая шла к цепи, заканчивающейся металлическим кольцом в стене.
— Уходи, быстро! Они вот-вот придут и натравят на меня собак!
Я просто потерял дар речи. Просунув кусачки под цепь, я, стараясь ничего не повредить Генри, перекусил проволоку, стягивающую запястья. Он выпрямился и сказал:
— Помоги мне!
Я помог ему сесть. Это усилие вызвало у него одышку.
— Вы можете идти?
— Попробую.
Он был в таком состоянии, что от собак ему не убежать. Я провел лучом фонарика по стенам. Ни одного окна. Мы в западне. И вдруг меня осенило.
