Валерий Макеев - Тайный монах
— На мой взгляд, одним из неординарных и эффективных средств работы с собственным подсознанием является управляемое сновидение.
«Спать, якобы, отдыхать. Но, чтобы спать и работать? Круто! Ну, Семенович, ну и маг!».
— Пусть тебя это не волнует и не пугает. Это нормально. В первую очередь, чтобы войти в сновидение, нужно осознать момент засыпания. Прежде чем заснуть, сформулируй свои намерения. Скажи себе: «Я — сновидящий».
— Сказать легко, — не удержался я.
— Сынок, помни — ты воин Добра, и ты должен не просто проснуться во сне и осознать себя. Ты должен развить свое внимание до такой концентрации и силы, чтобы самостоятельно вывести себя из состояния абстрактного сна в реальность! Да-да! Тебе встретятся реальные люди, ты увидишь реальные объекты, которые в состоянии бодрствования были на грани твоего восприятия.
Моя челюсть начала падать.
— Невозможно заранее предсказать, чем это все закончится. Не исключено, что там тебе может быть причинен вред. А что ты удивляешься? Так или иначе, там ты столкнешься с миром, в котором следует ждать всего.
— Так прямо-таки всего?
— Просто чего угодно.
«Ни фига. Вот влип!». Вслух я сдержанно опомнился:
— То есть, страховки не будет?
— Почему же. Если уж станет совсем невмоготу, есть давний проверенный и надежный способ — проснуться!
«А получится ли?».
— Но здесь я тебя хочу предостеречь! Помни об этом и несколько раз переспроси себя, готов ли ты к этому и есть ли у тебя такая потребность. Потому что, как только ты когда-то вот так выйдешь из этого реально-нереального мира, ты уже никогда больше не должен будешь на все сто процентов доверять окружающей тебя действительности, поскольку те критерии проверки истины, работающие в обычном сознательном сне, там работают тоже — просто по другим причинам.
Я молчал и был немного ошеломлен.
— Все, что ты там увидишь, будет очень похоже на сон, но это уже будет не сон.
* * *Когда мне это говорил Семенович? Да и говорил ли? Мне уже сложно сказать, где мы с ним чаще общались — в сознательном или подсознательном мире. И сейчас это не так важно. Важно то, что я сижу в своем родном научном кабинете, как орел после изнурительного полета в своем гнезде на сосне. Сижу и осматриваю прошлое и будущее. Думаю.
Иногда выхожу из кабинета, чтобы размять свои перья белые и военные. Как там — «воин добра»? Круто!
Общаюсь со своими приятелями. Более того, хотя не совсем приятно, общаюсь и с нашим замом по научной работе.
— Добрый день, Андрей Владимирович! — хорька он мне напоминает. Мал, вертлив, опасен, — Надолго вы сюда? Рад, рад. Если надо что-то, обращайтесь.
Вижу я его радость. Если не по зубам, то следует быть предусмотрительно заискивающим.
Иду себе по коридорам и вспоминаю. В руке — общая тетрадь с пером. Не расстаюсь. Пастуху воспоминаний вместо кнута нужна ручка. В тетради почти сто страниц и все почти исписанные. Формулы и еще формулы, мир мудреных закорючек и божественных чисел.
* * *— Ну как он там? — Генерал Крикун хотел было бросить свой пятак: «Эксперименты, как, в пропасти?». Но сдержался. Может и впрямь время другое, как и жизненные скорости другие. И, возможно, это нормально, что трое суток подряд твой подчиненный находится в каком-то беспамятстве. Но и это неверно, потому что как раз именно благодаря этому к нему вернулась научная память под наблюдением странного Семеновича.
— Да все нормально. Поехали с майором Дерюгиным рыбачить. Так сказать — с природой общаться. Говорят, это необходимо для работы, — бойко отрапортовал полковник Ефимов.
В глазах генерала сразу появилась картинка, как по влажному песку запрыгали хвостатые серебряные ладошки. А волны, как испуганные кошки, шипели, влезая на берег.
— Ну и какие результаты этого эксперимента? — почти прорычал генерал, удивив полковника своим видом огромного кота. Таких котов в местной фауне тот не знал.
— Ну?
— Позвольте! — капитан Суслов положил перед собой две общих тетради. Одну — от профессора Геннадия Васильевича, другую — от Анисимова, с еще горячими чернилами, — Это вполне уникально! Хотя целый ряд математических позиций, особенно на постановочном этапе, в этих «работах» повторяется. И хотя только сам Анисимов сможет до конца расшифровать свои записи, но, вне всякого сомнения, мы имеем алгоритм построения системы, которая устраняет вибрации типа полускоростного вихря.
— В чем? — генерал рыкнул, как тигр, знаменитым голосом диктора Левитана. Было непонятно, то ли он кого-то укоряет в недоработке, то ли его не устраивает результат, то ли ему это все просто банально надоело.
Подчиненные замерли. В действительности же генерал четко и лаконично изложил то, что мешало ему спать в течение нескольких недель:
— В чем будем устранять вибрации — в двигателе на воздушных подушках, в человеческом сердце или во вращении оси «земного шара»?
Тишина надавила на все, на что была способна надавить.
Казалось, что над собравшимися повис, словно Дамоклов меч, вопрос, уровня «быть или не быть?». И тут, словно с неба молния, неизвестно откуда в кабинете генерала материализовался Семенович:
— Целое всегда состоит из частей. Малый, даже малейший объект, по своей сути является системой, и обязательно должен принадлежать хотя бы одной системе объектов такого же рода. Существует принцип «оптимальной конструкции», который ровно относится как к механизмам, так и к организмам. Так вот, природа создала оптимальные конструкции организмов такими, что организм выполняет свои функции адекватно и с минимальным расходом энергии и материала. В попытке копировать природу, мы создаем наиболее гениальные (для человеческого разума) творения. Например, тот же двигатель на воздушной подушке.
Вдруг вмешался капитан Суслов:
— Но что же является частью, а что основной системой — человеческое сердце или «земной шар»?
— Вы верно увидели, эти системы одного рода. И работы военно-медицинского научно-исследовательского института, и опыты швейцарцев, и рукопись Анисимова ведут именно к этому. Я не возьму на себя смелости однозначно утверждать, что именно является изначальным. С одной стороны — земной шар, который вращается подобно ротору двигателя, внешней частью которого — статором, по идее, есть безграничный и неопознанный космос. Но намного ли продвинулись наши познания относительно другой бесконечности — сердца?
Семенович завладел абсолютным вниманием.
— Существует принцип «оптимального вхождения», согласно которому различные системы входа друг в друга создают оптимальную. Вот так и человеческое сердце, и «земной шар», и космос органично дополняют друг друга и составляют «оптимальную систему».
Минувшая тишина показалась легче пуха одуванчика.
— Превратили нормальную контору в невесть что, — разум полковника Ефимова отказывался воспринимать такие высоты мысли.
Генерал мрачно кивнул.
* * *Укутанный легкой дымкой весеннего воздуха, которая поднималась с лесного озерца, я воспринимал природу как свое продолжение. Весна как-то незаметно прокралась в истрепанные жестокими ветрами леса. На склонах оврагов, где солнце днем становилось все страстней, раскинулся нежный ковер первоцветов. Своим сиянием цветы напоминали разноцветные глаза моей Люськи… Сосны играли невероятно сиреневыми тенями на розовых стволах. Такое бывает только в волшебные часы апреля. В ноздри били ароматы первой зелени. Птички пели, как не в себе. Казалось, будто я слышал, как пыхтят и растут корни под землей. Пара лесных голубей громко ворковала между собой, что пора строить уютное гнездо…
По традиции мы с Владиком не забыли захватить с собой наш проверенный временем старенький кассетный магнитофон. И вот я вдыхаю свежий воздух глубже и включаю музыку. Мои мысли далеко от этих волшебных пейзажей и в то же время они слились с природой:
«Я забыл о буре и о громе,
Мне теперь дороже тишина… «
Это исповедуется мой тезка — молодой Андрей Макаревич. Эдакий песенный сериал на природе из цикла «Старые песни о главном».
— Интересно, сколько лет этой песне? — спросил я Владика, насаживая изворотливого червяка на крючок телескопической удочки.
— Не знаю точно. Пожалуй, лет двадцать. А может, и все тридцать. В крайнем случае, мой малый увидел однажды поющего Макаревича по «телику», и выдал: «Смотри-ка, а этот повар из» Вкуса «запел. Не упустил свой шанс».
Владик начал разные, приятные моему уху и душе, воспоминания-рассказы о «Машине времени», «Динамике»… Я что-то поддакивал на «автопилоте». А мысли мои, казалось, совершенно автономно, продолжали свой путь по дороге, с которой, как прозорливо предсказал Семенович, мне уже не свернуть. Солнце кропило землю горячими углями. Время от времени легкий ветерок шевелил зеленое пламя листвы, так что искры просеивали его насквозь и сыпались на землю и на нас. И я подумал, что все правда, кроме выдумки и воображения.
