Дия Гарина - Телохранитель Ника. Клетка класса люкс
– Хочешь сказать, что у вас ничего не было?
– Конечно, не было! У меня ведь была Ника!
Теперь уже Павел проявил интерес и сделал шаг в нашу сторону. Эле даже пришлось ухватить его за уши, чтобы не потерять равновесия.
– Я знал, что у тебя кто-то был. Но знал также, что ты без этой уехавшей в Англию подруги почти на год остался один. И еще я видел, как ты целовал Алену в кафе. А ведь вы с детства дружили, и ты всегда ей нравился…
– Дурак ты, Вовка, – как-то беззлобно и устало сообщил Челнокову Виталий. – Господи, какой же ты дурак! Если ты видел, как я Ленку по-дружески в щечку чмокнул, то это еще не повод предавать друга и убивать жену.
– Убивать?! – если бы не проворство Павла, подпрыгнувшая на его шее Эля плюхнулась бы в бетон. – Что он говорит, папа? Мама ведь от шока умерла. В больнице! Папа, почему ты молчишь?! Ты же не мог… Ты ее любил!
– Любил, – отрешенно кивнул бизнесмен. – И именно потому, что любил…
– Этого не может быть, – еле слышно шептали Элины губы, – не может быть.
– У нас его Мавром прозвали, – подал голос Немов, – потому что к каждому столбу свою Аленку ревновал. Особенно во время наших «командировок».
– Когда я увидел вас в кафе, – продолжал исповедоваться Владимир Андреевич, глядя куда-то за грань, которую мы вскоре должны были пересечь, – меня просто переклинило. И как раз на следующий день на тебя вышла контора*. Я уже трубку снял, чтобы предупредить, а тут Алена в комнату заходит и на мой вопрос, где она была вчера вечером, начинает что-то врать. Я плохо помню, как это было. В себя только в приемном покое больницы пришел. Когда ее увозили на каталке, врач на меня как на монстра смотрел. Но она только твердила, что я ни при чем, что она упала с лестницы и именно поэтому сломала четыре ребра, ключицу, нос, глазницу и вообще очень сильно ударилась. А когда через три дня я вышел из запоя, то узнал, что ночью она вколола себе тридцать кубиков какого-то мощного антибиотика. Выкрала из процедурной. Это же не наркотик, никто и не думал его охранять. Когда ее нашли, было уже поздно.
Мама дорогая, какие неожиданные вещи можно узнать о человеке, желающем облегчить душу на пороге вечности! Мне и то стало не по себе, даже в носу защипало. Эля же тихо плакала, размазывая по щекам слезы и не замечая, что испачканные цементом руки оставляют на ее лице серые разводы.
– Ну, так что мы решим? – прервал похоронную паузу Виталий, отплевываясь от бетона, уже добравшегося ему до губ. – Останемся здесь, чтобы не затягивать, или полезем на решетку и будем висеть, как недозрелые груши?
– Полезем, – вернулся к реальности Челноков. – За выигранные десять минут многое может случиться. Ника, ты – первая. Потом Эля, потом ты, Паша. Ну, а мы с Иванычем – последние.
Я не стала возражать. Вот так просто по собственной воле взять и захлебнуться, когда есть возможность получить хоть малую отсрочку… Бр-р-р… Прежде чем встать на плечи «Иваныча», я двумя быстрыми движениями избавилась от любимых туфель и, выпрямившись во весь рост, уцепилась за проклятую сетку возле проделанной Ликом прорехи, которая могла бы стать спасительной, будь у нас чуть больше времени. И отвела глаза от лежащего совсем рядом Генки, погибшего так нелепо… Вдруг в моей голове что-то щелкнуло, и я заявила неестественно звенящим голосом:
– Если кто-нибудь из вас сумеет отыскать в этом болоте мои «шпильки», то у нас появится шанс.
– Ты о чем, детка? – сочувственно поинтересовался переминающийся подо мной Виталий, очевидно подозревая, что стресс лишил меня последних крупиц разума. Зато Владимир Андреевич, проследив за моим пристальным взглядом, прикованным к выключателю, сразу вник в ситуацию и без единого слова нырнул в цементную трясину. Только бы он нашел, только бы нашел!
– Есть! – радостно заорала я и даже подпрыгнула, увидев в руках у появившегося на поверхности Челнокова мою драгоценную «шпильку». Пропуская мимо ушей неразборчивое бульканье Виталия, которого бетон окончательно лишил права голоса, я дрожащей рукой приняла у бизнесмена левую туфлю и, просунув руку в прореху, замахнулась, насколько это было возможно. Сейчас. Сейчас решится, жить нам или умереть.
Черт побрал, как неудобно! Черт побрал, какая узкая дыра! Черт побрал этот цемент, от которого моя туфля стала чуть не в полтора раза тяжелее! Десятисантиметровый каблук врезался в выключатель рядом с черной кнопкой. Совсем рядом. В каком-нибудь миллиметре! И это означало, что если Челноков не отыщет вторую «шпильку», то…
– Есть! – радостно вскрикнула Эля, пришпоривая брата, поднявшегося на носки, чтобы легче было подышать.
Челноков молча протянул туфлю Виталию, а тот уже мне. Тщательно выгребая цемент из туфли, я старалась не думать ни о чем. Огромный мир съежился до размеров черной пластмассовой кнопки. Я во всех подробностях представляла, как пущенная мною туфля летит к выключателю, как посвистывает рассекаемый ею воздух, как железная набойка каблука попадает в черную, черную, черную кнопку… А потом с резким выдохом послала туфлю в ее последний полет. Почему последний? Ну не стану же я надевать ее после того, как она побывала в бетоне. Даже если останусь жива.
Черная кнопка резко щелкнула под ударом моей шпильки, и поток цемента, заливавший яму, иссяк, как остановленный богом всемирный потоп. Но на радость у меня уже не осталось сил. Я слышала, как всхлипывает Эля, чувствовала, как Виталий одобрительно поглаживает мое колено, видела восхищение и ревность в глазах Лика и даже дождалась похвалы от Челнокова, прокрученного через мясорубку судьбы. Но все это было как бы не со мной. Дикое напряжение сменилось полной опустошенностью. Казалось, еще немного, и я взлечу над бетонной гладью и, просочившись сквозь решетку, устремлюсь прямо в предрассветное небо.
– Ника, – привел меня в чувство Павел, проведя скрытой под цементом рукой по моей сразу же покрывшейся мурашками спине, – подержи, пожалуйста, Элю. А мы попробуем с этой сеткой разобраться. Теперь времени хватит. Вот сюда вставай. Здесь внизу горка из подушек, не так глубоко…
Когда непривычно послушная Эля пересела на мою шею, а заброшенный наверх Павел снова ухватился за толстую проволоку, я немного пришла в себя. И уже с интересом наблюдала за чисто мужской игрой, напоминавшей перетягивание каната. Павлу приходилось туго, но он выдержал. А вот сетка – нет. После получаса непрекращающихся попыток под выкрики «раз-два взяли», «мать ее» и более крепкие выражения в суперпрочном изделии итальянской промышленности образовалась дыра достаточных размеров, чтобы в нее протиснулась не только Эля или я, но даже плечи старшего Челнокова.
Вскоре мы уже стояли над ямой, едва не ставшей нашей братско-сестринской могилой, и молча наблюдали за Челноковым, склонившимся над распростертым Генкой. Богатырские плечи бывшего подполковника поникли и, казалось, стали уже. Он очень осторожно провел по щеке сына, его пальцы скользнули по тощей мальчишеской шее, и вдруг он резко отдернул руку.
– Жив, – Владимир Андреевич переводил взгляд с Генки на нас и все никак не мог понять, вправду ли ощутил слабую пульсацию сонной артерии, или это бьется в пальцах его собственная кровь.
– Дай-ка я, – Немов опустился на колени рядом с человеком, чье молчание выкрало из его жизни долгих семь лет, и прижал руку к Генкиной шее. – Жив! Ну и везунчик твой младшенький. Осторожно! Смотри, чтобы штырь выходил так же, как вошел. Левее! Еще чуть-чуть… Все!
– Идемте быстрее, – скомандовал нам Челноков, взяв на руки бесчувственного сына. – Лик, беги вперед, вызывай «скорую»!
– «Скорую»? Что случилось, Владимир Андреевич?! – Сережа Хамисов сломя голову бежал к нам по коридору, придерживая рукой зажатую под мышкой кожаную папку. – Что с Генкой? Почему вы в таком виде?
– Потом, Сережа, – Челноков отрицательно покачал головой. – Лучше беги «скорую» вызывай. Пашка ногу подвернул, когда последний раз сорвался…
– Я побегу, – выскочила вперед Эля. – Я быстро!
Не знаю, как он это сделал. Расстояние, отделявшее его от Эли, было не меньше трех метров, но Виталий одолел его одним прыжком и, со всего маха врезавшись в худую угловатую спину, повалил девчонку на пол. И навалился сверху, получив в грудь пулю, предназначавшуюся моей подопечной.
Пораженные, мы на миг замерли так, как застал нас резкий хлопок выстрела, устремив глаза на Светлану Челнокову, стоявшую в конце коридора в классической позе для стрельбы из спортивного пистолета.
– Я не хочу ложиться в эту яму, дорогой, – прокричала она, вскидывая руку с пистолетом под углом сорок пять градусов. – Так что придется тебе в нее вернуться. Живым или мертвым, выбирай сам.
– Не собираюсь облегчать тебе работу, – Челноков стоял немного пригнувшись, как будто собирался одним прыжком покрыть пятидесятиметровое расстояние и дотянуться до горла когда-то любимой женщины. – Наши трупы тебе придется бросать в цемент самой.
