Дарья Истомина - Леди-босс (Леди-бомж - 2)
Я почти ничего не видела от отчаяния и вновь нарастающей волны ярости. Я запросто могла вмазать в любую тачку, вылетая на проспект из-под арки, но, на мое счастье, улицы, как всегда в выходные, были полупусты и движение еле-еле.
Я мчалась, не задумываясь над тем, куда меня несет, и изо всех сил сдерживалась, чтобы не орать на эту хлюпающую гниду. Одно я знала совершенно точно: Гришунька - это мое. Окончательно. И навсегда.
Я без него не смогу.
Он без меня - тоже.
И - никогда, никогда...
Наконец она иссякла, исчерпала свои резервуары. Притихла, уткнувшись мокрым лицом в коленки. Потом очумело стала озираться. Утерлась рукавом и сказала хрипло:
- А где это мы?
- Не знаю.
- Дай курнуть, Лиз...
Я приоткрыла бардачок, она вынула сигареты, прикурила от автозажигалки. Отвернула башку, смотрела за боковик, и было видно, что она о чем-то думает, тяжело и уже спокойно.
- Я есть хочу, - вдруг призналась она. Только теперь я разглядела, куда меня вынесло.
Я уже гнала "фиатик" по Сущевке. Харчевен и кабачков тут, в районе Марьинского универмага, было понатыкано до черта, включая даже лужковское "Русское бистро". Но я развернулась и причалила к какому-то не то кафе, не то пивному бару возле самого универмага, потому что разглядела сквозь его остекление, что внутри почти пусто. В кафешке действительно было безлюдно, если не считать парочки за дальним столиком.
Мы уселись напротив друг дружки. Девица-официантка шлепнула перед нами меню.
- Что будешь трескать?
- Все одно. Водочки только возьми! Тебе-то, конечно, не с руки, при такой карете, за рулем... А мне нужно...
Я кое-что заказала и себе, но есть не могла, просто в глотку ничего не лезло. Горохова ела торопливо, то и дело прикладывалась к графинчику. Глаз на меня не поднимала.
И вдруг сказала деловито:
- Я своему ребенку не врагиня, Лизка... Все понимаю. Кто я? А куда тебя теперь зашвырнуло? Про тебя нынче весь наш город Гудит. Лизка-миллионерша. И про вашу свадьбу с этим... твоим... все всё знают. И про то, как кончили его, в газетах читано. Да и Петька Клецов мне излагал... Как его ты вышибла.
- Он себя сам вышиб.
- Знаешь, он где теперь? Пистолетчиком на заправке. Возле моста. Там, где трасса на Тверь сворачивает. Все больше дальнобойщиков заправляет. Зубов у него нету, вот тут, передних. Говорит, это твои крутые ему выбили... А помнишь, как мы на нашу "трахплощадку" мотались?
- Чего тебе от меня надо, Горохова? - Я чувствовала, как она подбирается осторожненько, щупает, как кошка лапой горячее, и явно боится, что ее шуганут. Вот и плетет свое про былое и думы.
- Ты хотя бы спросила, как я? - сказала она с обидой, явно собираясь снова пустить слезу.
- Как ты? - холодно осведомилась я.
- Ну, конечно, кто ты, а кто я, - заныла она.
- Давай телись, Ирка! Под кого укладываешься? Для тебя же это прежде всего? Опять замужем? Или как? - Я начинала заводиться.
- Эх, подруга!.. - Она махнула рукой. - Ладно, про это не будем!
- А про что будем?
- Погано мне... Устала я, знаешь? К папе-маме сунулась было - чужая! Зюнькины бандюки меня засекли, еще и с нашего вокзала на площадь не вышла... Чуть было в ту же электричку не затолкали, на которой притрюхала, - убирайся, мол! А теперь вот и ты... А у меня, между прочим, мечта есть. Новый план всей жизни.
- С кем?
- Да есть там один...
- Это который же по счету?
- Последний, Лизка, - серьезно сказала она. - Ты, конечно, не поверишь, но последний.
- Это к нему ты мотанула, когда Гришку бросила? Не брал тебя с довеском, что ли?
- Тот не брал, - вздохнула она. - Такую картиночку нарисовал, ахнешь! Он с Астрахани был. Катер, мол, у них свой, фазенда на Волге, рыбу, мол, чуть не вагонами гребут... Икру в банки закатывают, коптильня своя, семейная, для балыков. А зимой, после путины, всей командой на отдых в Грецию ездят! Валюты, мол, выше крыши... Красивый был парнишечка! На Бельмондо смахивал. Ну и спеклась я. Ты ж помнишь, в каком я была состоянии...
Я, видимо, должна была Ирине Гороховой посочувствовать. Такая уж она была беззащитная и разнесчастная, страшно озабоченная, слабая, об этом даже в школе все знали, на передок.
Я почувствовала, что вот-вот начну ржать. Это было очень опасно. Она меня как-то очень ловко переводила в состояние расслабухи.
- Ну прокололась я, конечно, - продолжала она. - У него там своего бабья было - в очередь стояли. Им просто рабочая сила была нужна, чтобы батрачила и не пикала. У них там в погребах свой заводик оказался. Воблюху эту долбаную для сушки накалывай, за коптильней следи, селедочку ворованную - в бочки на засолку, "грязь" бидонами... Это у них так черная икра называется...
- Хватит! - Это могло продолжаться бесконечно. - Чего ты добиваешься?
- Не знаю... - Она помолчала. - Мне, Лизавета, мальчика хотя бы изредка видеть. Тебе, конечно, этого не понять, а мне снится сыночек-то... Все время вскакиваю, кажется, плачет он, пеленочки менять надо. И как будто молочная я, все еще кормлю. Нет, нет! Я все распрекрасно понимаю, куда мне его забирать? У нас там, в Лобне, на отстое общага есть. Сама понимаешь, живем, как беженцы... А вот когда отгулы у меня? Я бы брала его, на денек, два... На немножко.
- Нет. Она сникла.
- Не выдержу я такого, Басаргина. Я же знаю теперь, что он с тобой тут, в Москве. Сами ноги к нему несут. Конечно, если бы я была где-нибудь подальше... Да хотя бы в той Астрахани или еще где. Вот тогда, может, и справилась бы с собой. Меня один молдаванин все с собой зовет. Он тут как бы нелегал, дачи строит. Дом у него в Бельцах, говорит, виноградник имеется. И предки совсем старенькие. Немолодой, конечно... Вежливый, тихий такой. И все намекает, не брошу ли я последний якорь в его затоне...
- Сколько?
- Чего? - Она удивилась.
- Сколько ты хочешь, Горохова? - спросила я. - За то, чтобы мы с Гришаней тебя никогда больше не видели? Чтобы раз и навсегда?
- Ну ты даешь1 - возмутилась она. - Это чтобы я тебе Гришку как бы продала?
- Была бы честь предложена, - сказала я. - У меня найдутся и другие возможности. Так что будем считать, что рандеву у нас состоялось. Я так думаю, что теперь с тобой совсем другие люди толковать будут. Я не одна, Ирка! У меня команда.
Я сделала вид, что собираюсь уходить, и даже зеркальце из сумки вынула и подправила помадой губы.
Она следила за мной, прищурившись, и вдруг охрипшим голосом произнесла:
- Полтинник...
- Точнее?
- Полсотни кусков... Баксами, конечно.
- Опупела, что ли?
Я вдруг ощутила безумную радость. Почти счастье. Ну конечно деньги!.. Ей надо только это. А все остальное - виляние и треп. Но нельзя было показывать ей, что я ликую. Торговаться нужно, вот что!
- Моя Гаша тоже считает, что у меня валюта в бочках, как капуста, заквашена. Только отслюнивай! Гут же система, Горохова! Никакой налички, все в бумагах... Да и я еще как бы посторонняя, покуда выясняется, что мне мой оставил! Ну, если сильно напрягусь, в долги влезу, двадцатник, может, и наберу!
- Как это понимать? - оскорбилась она. - Ты ж на тачке катаешь, которая раза в два дороже. И вся в цацках! Это что, изумрудики?
Я сняла кольцо и серьги, положила на стол:
- Бери!
- Да что я, полная сволочь, что ли, Лиз? Это ж небось дареное... Свадебное, да?
Она умудрилась разглядеть на внутренней стороне колечка декабрьскую дату.
- Мне такого не надо. Что мы, чужие? А, подруга? Ну напрягись, напрягись!..
- Двадцать пять.
Конечно, это была полная гнусь, сидят две, в общем, молодые и пристойные женщины, беседуют, изредка повышая голоса, и прокручивают - что? Как это назвать? Это был полный идиотизм. Я безумно хотела одного: чтобы впредь она даже взглядом не прикасалась к моему солдатику, чтобы исчезла, пропала в небытии, чтобы ушла моя тревога, отчаяние мое и страх, когда я поняла - эта мамочка на все способна.
...Сошлись на тридцати.
Но немедленно. Поскольку молдаванин уже что-то там отстроил дачное на Истре и собирается отбывать на родину. И Ирка рассчитывала прицепиться к своему новому кандидату и отбыть вместе с ним. Я ей наказала ждать меня в кафешке, вышла к "Дон Лимону", села за баранку, и только тут до меня дошло, что я не знаю, как заполучить эти деньги. С собой у меня была только почти исчерпанная кредитка, какая-то мелочевка. В Москве я фактически еще никого не знала, а офис и наш банк были закрыты на выходной. Я позвонила по мобильнику Элге. Телефон молчал. Жена Чичерюкина сказала, что Михайлыч повел детей во МХАТ на спектакль "Синяя птица".
К тому же я не была уверена, что у них могут найтись такие деньги. Оставалась Белла Львовна Зоркие. Я дозвонилась до нее. Она, как всегда, что-то жевала, но тотчас перестала, когда я сказала, что именно и совершенно срочно мне нужно.
- Что случилось, деточка? - заледенев голосом, спросила она.
Объясняться я не думала и сказала:
- Это моя проблема.
Через полчаса я уже была на Ордынке. Белла была страшно недовольна, прежде всего тем, что я нарушила ее уик-энд. Но не только. Кассовая конура была опечатана, но кассира вызывать не пришлось, Белла сказала, что, кажется, что-то наскребет в своем сейфе, потому что не успела сдать какую-то наличку в банк в пятницу. Она долго гремела ключами, отпирая свой хиловатый сейфик. Денег в сейфе еле-еле хватало, и хорошо, что их успели с рублей перевести в доллары. Деньги, оказывается, привез мелкий оптовик из Саратова, забравший со склада Туманских под Подольском небольшую партию компьютеров.
