Инесса Волкова - Идеальная секретарша
А потом? Потом она все-таки забрала папку. Заглянула после работы к Наташке, а той нет – пошла в туалет за водой для кофе – и кабинет нараспашку. Нет, не после работы, а это было перед отъездом из Москвы. Да, это было чуть ли не за три дня до отъезда, у нее уже вещи были упакованы… Тогда Анна вошла в этот кабинет и открыла сейф – ключ торчал в скважине. Вадим частенько так бросал сейф, да и что там ценного было? Печать, да его многочисленные дипломы? Нет, как раз не так это было – дверь сейфа была тогда распахнута… Что же там было? В папке-то? Она еще упоминала об этом в своей книге «Как не выйти замуж за негодяя», не о содержимом, а о факте существования папки, которую она ему, дура, подарила…. Кажется упоминала… Не помнит она в настоящий момент, книга-то писалась в прошлом году, даже в позапрошлом, а потом провалялась в комоде – под бельем, она не решалась ее опубликовать, а когда все-таки это произошло, то так и не удосужилась заглянуть в нее, то есть в папку. У нее вообще нет привычки читать свои же книги – она же не садист какой-то, да и зачем читать то, что сама же и написала. Резонно, подумала Анна, а вот теперь придется вспоминать одну из глав, чтобы вспомнить содержимое той папки. Кстати, папку эту она тогда отвезла тетке в деревню – под Владимир. Тетка еще хотела все выложить и отдать саму папку назад. А Анна? Она тогда сказала: «Не хочу даже видеть эту дрянь». Тетка тогда погладила папку и с удивлением сказала: «Такая гладкая кожа. Может, это лайка?» Потом тетка спросила, можно ли ей прочитать лежащие в папке письма? На что Анна ответила, читай, и что это уже пройденный в ее жизни этап, а сама она собирается ехать жить к другой тетке – в Ригу… Потом тетка долго молчала – плакала, жалела Анну – и спросила, будет ли та к ней приезжать… Нет, не так, потом тетка спросила ее, почему она оставляет папку у нее – прячет, что ли? Да, да, тетка тогда так и спросила. А что она? А она сказала, что скорее всего, будет жить не в Риге, а где-то в другом месте и ей не нужны свидетели ее старой жизни. Папка свидетель? – удивилась тетка. Нет, не так, папку она вынуждена была отвезти тетке, вот только почему?… Почему я не помню? Наверно, это мой мудрый мозг стер информацию, которую я не хотела помнить…
Да, все так и было, вот только не может вспомнить Анна содержимое той папки. Там еще были какие-то финансовые документы, то ли договора, то ли гарантийные письма, а, может, векселя. Или как там их – долговые расписки? Впрочем, ничего вроде бы существенного, потому она и особо не запомнила. Потом была такая карточка – глянцевая, красивая и на ней то ли название отеля, то ли магазина, а, может быть, это была телекарта, тогда их только вводили… Она плохо помнит, что это была за карточка, но то, что на ней – на обороте – от руки были записаны цифры, скорее всего, номер телефона, она помнит. С кодом города, кажется. На цифры у нее память плохая, также как и на фамилии, усмехнулась она про себя, так что она всегда понимает человека, у которого такие же проблемы. Правда, не было на той карточке, похожей на обыкновенную визитку, никакого имени… Она тогда хотела прийти еще раз и подложить все это ему в сейф, но потом передумала, не хотелось, чтобы он поймал ее за руку. А потом стало вообще не до папки… А визитку эту – карточку глянцевую – она, кажется, чуть позже выбросила в корзинку для бумаг. А, может, оставила в папке? Не помнит она такие мелочи. Да и зачем помнить их? Кажется, еще в Москве у нее возникала мысль этой папкой его подразнить, но потом она забыла об этом. Или Варвара ее тогда отговорила?
Глава 40
КЛЕМЕНТИЯ, пятница, вечер, 26 сентября
Книжка лежала у Клементии на коленях и она время от времени принималась ее читать, но «комиссар» отвлекал ее разговорами и умными инструкциями – как надо ей себя вести, и как не надо. Разговоры были служебными. А потом он сказал, почитай, может это тебя успокоит. И она стала читать, чтобы действительно успокоиться, ведь через час ей предстояло идти на эту дачу, которую они так долго искали.
– Я очень за тебя беспокоюсь. – Добавил «комиссар», когда Клементия слово в слово повторила тот бред, что они только что придумали в качестве оснований для легального прохода на территорию дачи, как только увидели, что от дома отъехал синий «Volvo-850».
– Меня очень часто принимают за дурочку, так что если наш номер не пройдет, то прикинусь и на этот раз такой же убогой, как и ранее. Да и кто меня помнит? Я ж каждый день в новом наряде.
– И то верно. Ты так волосы распушила, они у тебя от природы такие или от химии? Ты не устаешь каждый день быть другой? Тебя мама то узнает?
– Только в ванной, когда спину мне трет. А когда я одета, мама иногда роняет тарелку на ноги, если я внезапно перед ней появляюсь в новом облике.
– Верю, Клементия. Но у твоей мамы, я тебе скажу, не железная выдержка.
– Не железная. Это уж точно. – И они надолго замолчали.
Клементия уткнулась в книгу, ей хотелось знать, каким же образом героиня отомстит этому негодяю В.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Я ничего о нем теперь не знаю.
Моя жизнь – спокойна и безоблачна, потому что у меня появилось любимое занятие – я пишу. Я взяла у своей бывшей коллеги старенький компьютер и каждый вечер просиживаю за работой. Я пишу одну главу в день – главу моей следующей книги. Я не знаю, что моя героиня будет делать в этой главе, я не придумываю для нее каких-то особых поступков. Она сама решает, что ей дальше делать и что говорить. Она очень самостоятельная – эта дама. Я наделяю ее такими чертами, которых сама не имею. Когда же утром я перечитываю то, о чем писала вчера вечером, то иногда удивляюсь всему, что она тут наговорила или сделала. Пишу я, нисколько не задумываясь над тем, как закончить тот или иной день моей выдуманной, но такой настоящей женщины. Я с большой симпатией отношусь к каждой из своих выдуманных героинь и даже плачу иногда, если у какой-либо из них не удается жизнь. Утром я только редактирую написанное, но никогда не исправляю того, что уже написано. Да и как я могу перекраивать чужую жизнь – она ведь уже состоялась.
Меня печатают. Однако какой-то особой радости я при этом не испытываю. Мне просто нравится то, что я знаю, каким образом занять свой длинный вечер. Но больше всего мне нравится мое теперешнее одиночество. Как раньше я страдала из-за него и как сейчас изменилось о нем мое представление.
Одиночество – это свобода. Свобода от человека. Свобода от любви.
Одиночество – истинное счастье.
Одиночество – это высшая форма эгоизма… И мне нравится быть эгоисткой – никого не любить. Хотя, это не совсем так.
Одиночество – это когда любишь, но только себя.
И я люблю себя – хожу в театры, посещаю выставки, встречаюсь с друзьми. Иногда я отключаю телефон и посвящаю целый вечер себе одной. Но вот однажды я начала делать дома уборку и вдруг поймала себя на мысли, что мне ужасно надоело мое одиночество. Я бросила пылесос на пороге комнаты и вышла из дома. Было десятое декабря.
* * *Я бродила по городу, заходила в магазины и думала о том – десятом дне декабря месяца… Как давно это было и как недавно. Я толкаю тяжелую дверь кафе и сталкиваюсь в дверях с В. Он растерян. Все это длится мгновение, а потом я вижу искреннюю радость на его лице. Он тащит меня в гардероб, помогает снять тяжелую шубу и ведет в маленький полутемный зальчик. Наш столик – с зажженной свечой – в тихом углу вдали от оркестра. Тихо играет блюз, дрожит пламя свечи – мы оба молчим.
– Я рад тебя видеть. – Говорит он и целует мои руки.
– Я тоже рада. – Говорю я.
– Странно, что сегодня я взглянул на календарь и подумал о тебе.
И он замолкает.
– Я тоже тебя сегодня вспоминала. – Говорю я и с ужасом сознаю, что моя защитная оболочка меня совсем не защищает – мое сердце колотится от одного его прикосновения. Но мне же не надо этого, – начинаю я себя убеждать, – мне хорошо одной. Мне спокойно одной, – шепчу я себе слова успокоения. И я начинаю разговаривать с ним. Ведь если говорить вслух, то можно не чувствовать значения слов. Я могу так говорить – это простые дежурные слова о здоровье, о делах и погоде. Мы ведем такой разговор уже почти час – вспоминаем общих знакомых, какие-то события местного масштаба и вдруг разом замолкаем. Мы оба понимаем, что не хотим возвращаться ни к воспоминаниям о прошлом, ни к прогнозам о будущем.
У нас нет будущего.
Мы не хотим вспоминать прошлое…
Разговор окончен.
Пауза затянулась.
Занавес…
Я еду домой и чувствую себя так, будто по мне проехался танк.
* * *Следующим утром – без приглашения – он приезжает ко мне очень рано. Я ставлю перед ним чашку кофе и молча жду. Я не хочу никаких объяснений. Что я могу от него услышать? Что ему не так уж хорошо? Это и так очевидно. Ведь когда ему хорошо, то он совсем другой – высокомерный и чванливый. Не интересуют меня его проблемы точно также, как и сообщение о его счастье. Пусть будет любим и любит сам. Ведь этого хочет каждый. Хочу и я.
