Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда
Я вернулся к себе, а часа через три в комнату ввалился Кольчугин с дровами.
- Гауптман прибыл, - доложил он, складывая дрова.
- С медведем?
- Ну прямо... - усмехнулся старик. - Вместо медведя тетеревов настреляли.
- Много?
- С полдюжины.
- Ого!
- Да разве это охота? Баловство одно! - заметил Фома Филимонович. Двое суток - и полдюжины! Только время убили.
Я высказал предположение, что виновны тут, видимо, не охотники - война распугала дичь. Старик возразил: дичи в лесу много, а вот охотники - шляпы. Не знают, где хоронится птица.
- А то Похитун! - возмущался он. - Какой же из него охотник! Балбеска сущая! Обсевок какой-то... рвань! Смотреть на него тошнехонько. Он пьяный не отличит тетерева от своих сапог, а еще хвастается: я да я... А что он? Тьфу! - И дед сплюнул. - Ввернул я ему как-то, что, мол, не годится, когда курица хочет петухом петь. Так он обозлился! Ну и пусть себе... А дичинки в наших лесах на всех хватит.
Достав из поддувала уголек и присев на корточки спиной к дверям, Фома Филимонович начертил на полу неровный круг и объяснил мне, что это лес. Затем он обозначил Опытную станцию, озеро, реку, протоку, зимник и поставил крестики там, где, по его твердому убеждению, должна таиться дичь.
В это время распахнулась дверь, и на пороге появился Гюберт. На нем был охотничий, ладно сшитый костюм и мягкие меховые сапоги.
Он пнул носком сапога Фому Филимоновича пониже спины. Тот вскочил, и Гюберт прошел в комнату.
В глазах старика, как мне почудилось, мелькнул недобрый огонек. Я по себе знал, что самая сильная обида это та, на которую нельзя ответить, и отлично понимал Фому Филимоновича. Бросив несколько поленьев дров в печь, он собрался уже выйти, как Гюберт спросил, подозрительно разглядывая примитивный чертеж на полу:
- Чем занимаетесь?
Вопрос мог быть обращен и ко мне и к Кольчугину. Я решил ответить за обоих и сказал:
- Спорим насчет охоты.
Гюберт сел на стул и, уставившись на Фому Филимоновича холодными глазами, спросил:
- А ты понимаешь что-нибудь в охоте?
- А почему я не должен понимать? Чай, годков тридцать брожу по лесу. Собаку на этом деле съел.
- Собаку... - усмехнулся Гюберт, что с ним бывало редко. (И я решил, что он вернулся из лесу в хорошем настроении.) - А ходишь на охоту?
Фома Филимонович поскреб затылок:
- Это дело сложное. Надо коменданту города в ножки кланяться, а я не хочу - стар уж, да и характер не таков. И опять-таки с ружьишком дело дрянь... Совсем дрянь!
- Плохое?
- Никакого нет.
- Выходит, что дрянь не с ружьишком, а без него? - заметил я.
- Так оно и выходит, - согласился Фома Филимонович, порываясь покинуть комнату.
Но Гюберт его остановил:
- Погоди!.. Ты и в самом деле охотник? - спросил он.
- А зачем мне брехать при седой голове, - ответил старик. - Я, можно сказать, потомственный охотник. Прадед мой, дед и батька - все были отчаянные медвежатники да и дичинкой не гнушались. Особенно боровой. Мне довелось еще промышлять в лесу с батьковским самопалом. Старинная такая штуковина! Как вдаришь из нее, так и оглохнешь сразу.
В глазах Гюберта я заметил искорки заинтересованности. Лицо заметно оживилось. Я еще не видел его таким и вспомнил слова доктора: "Гауптман Гюберт - какой-то маньяк".
Гюберт, не сводя глаз с Кольчугина, спросил:
- Почему же ты до сих пор молчал?
- А зачем лезть на глаза? - смело ответил Фома Филимонович. - Да и опять-таки, проводник у вас есть, господин начальник.
- Это кто же? - подняв брови, осведомился Гюберт.
- А господин Похитун...
Гюберт опять усмехнулся и проговорил:
- Какой из него проводник? Он понимает в охоте так же, как ты в астрономии.
- Вот, вот!.. - подхватил Фома Филимонович. - И я то ж говорю... С его мордой пристало только кассы взламывать. Кабы такой егерь в доброе старое время моему хозяину попался, он бы за него и щенка последнего не дал. Ей-богу!
Я опасался, что прямота в высказываниях Кольчугина не понравится гауптману, но этого не произошло.
- Твой хозяин, видно, требовательный был человек?
- Он был человек правильный, серьезный и охотник отменный! Царство ему небесное. - И старик перекрестился, заведя под лоб хитрые глазки.
- Это хорошо, - одобрил Гюберт. - А как звали твоего хозяина?
- Карлом Карловичем Эденбергом... Первостатейный был хозяин.
- Эденбергом?! - воскликнул в удивлении Гюберт.
- Да, - подтвердил Фома Филимонович.
- Так ты у Эденберга служил?
- Без малого семнадцать годков. И не служил, а работал, - поправил дед. - Сам и в могилу положил старика в шестнадцатом году. Золото, а не человек! Такого днем с огнем теперь не сыщешь: требовательный, и добрый, и горячий. Для всякого человека у него хорошее слово припасено. На семь годков старше меня был и рано ушел. Такому жить бы да жить...
Во мне зрело твердое убеждение, что Фома Филимонович врет самым отчаянным образом. Я был поражен его смелостью и находчивостью и, признаться, немного струхнул за деда. Струхнул потому, что у меня складывалось впечатление, что по странному совпадению Гюберт знал этого Эденберга. Я побаивался, что старик запутается. Действительно, в здешних местах до революции существовал такой помещик. Об этом мне Фома Филимонович как-то рассказывал. Это было связано с Наклейкиным, отец которого служил управляющим имения у этого помещика. Но Фома Филимонович не работал у помещика, работал его двоюродный брат, по фамилии тоже Кольчугин. И по рассказу Фомы, не таким уж милым человеком был этот Эденберг, каким расписывал он его сейчас...
А Фома Филимонович продолжал говорить, не моргнув глазом и нисколько не смущаясь. И чем дальше он говорил, тем естественнее и правдоподобнее звучал его рассказ. Я сам готов был верить ему. Старик делал вид, что воскрешает в памяти сохранившиеся детали, и, пользуясь тем, что Гюберт слушает его со вниманием, продолжал плести.
- А какой охотник был покойный Карл Карлович! - проникновенно говорил он. - Куда там! А без меня в лес - ни шагу! Точно... Звал меня Хомкой. Ружья его всегда у меня в избе висели. Я за ними и присматривал. Никому более не доверял...
Он умолк и неожиданно обратился к Гюберту, попросив у него разрешения закурить.
Гюберт, к моему удивлению, разрешил. Фома Филимонович достал кисет, свернул цигарку и задымил.
- Так-так... - задумчиво промолвил Гюберт. - Значит, ты знал Эденберга... - И, повернувшись ко мне, продолжал: - Представляете себе?
Я кивнул.
- Самого старика Эденберга я, правда, почти не знал, - сказал он. Видел лишь один раз, даже плохо представляю, как он выглядел, а вот с сыном его мы вместе учились.
- Правильно! - подтвердил Фома Филимонович. - Был у него наследник, один-одинешенек. И его я знал, Как же! Тоже Карлом звали, как и батьку.
- Совершенно верно, - подтвердил Гюберт. - Карлом, как и отца.
Я диву давался. Искусство старика поражало меня. Откуда такая бойкость? Я и не представлял себе, что с гауптманом Гюбертом можно было заговорить о чем-либо, не относящемся непосредственно к делу.
- Сынок-то его больше по разным странам ездил, - продолжал Фома Филимонович, - к нам сюда редко заглядывал. Непоседа был, за девками все волочился и такой хлюпенький с виду, не в батьку... А одевался с шиком, всем, бывало, господам нос утрет. И в музыке силен был. Выйдет в сад, в беседку, и в сопилку свою дует и дует... И как у него терпежу только хватало. А за год до смерти батьки пропал куда-то. Совсем пропал. Слух прошел, что громом его убило где-то в горах...
- Ерунда! - заметил Гюберт. - Он в крушение попал в Польше в 1915 году и погиб.
- Видишь... - покачал головой Фома Филимонович. - Хорошим людям не везет. А хозяин после его смерти совсем сдал. Любил его шибко...
- Да... В хороших руках ты был, старик! - одобрительно произнес Гюберт. - Придется попробовать тебя.
- Попробуйте, - отозвался Кольчугин.
- Ружье тебе дам отличное, - сказал Гюберт. - Посмотрю, какой ты охотник.
- А чего смотреть, - заметил Фома Филимонович. - Я ведь зазря не гож болтать, господин начальник. Непривычный к этому сызмальства. Каков есть, таков есть. Будут у нас и зайчишки, и тетерева, и глухарей сыщем. Они, правда, одно время откочевали отсюда, подались на Смоленщину, а ноне, как я примечаю, опять тут объявились. Недавно за дровами с солдатами ездил, своими глазами двух видел. Здоровенные, сытые, красавцы! Я все загодя проверю, обнюхаю и поедем наверняка. Мне вот все недосуг было. То трубы почистить надо, то дровишек запасти, то с конями, а тут опять снегу поднамело. Не в обиду будь сказано - ленивые солдаты вам попались!
Гюберт энергично потер ладонью о ладонь и встал.
- Попробуем. Обязательно попробуем... - сказал он и обратился ко мне: - Почему вы не подстригаете бородку?
Я провел рукой по голове и признался:
- Разленился.
Гюберт покачал головой и ничего не сказал.
- Можно идти мне, господин начальник? - спросил Кольчугин.
Гюберт вдруг принял свой обычный холодно-безразличный вид. Он надменно кивнул. Старик вышел, а вслед за ним и Гюберт. Минуту спустя ко мне забрел Похитун.
