Ирина Львова - Стелла искушает судьбу
Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. На следующий день Стелла, как говорится, проснулась знаменитой. А уж когда в котловане действительно был обнаружен труп Виктора Семушкина — Червонца, как называл его Кирилл, за дело взялась прокуратура и в городе разразился грандиозный скандал.
Начальство рвало и метало. Ведь статью могла перепечатать какая-нибудь из столичных газет, и тогда… Нет уж! Они своими силами ликвидируют преступную группировку. Широкомасштабная операция «Сеть» протекала удачно, могучим потоком вымывая всю преступную нечисть с чердаков и подвалов, карающая рука правосудия… и т. д., и т. п. Несмотря на глобальность предпринятых органами охраны правопорядка мер, результаты казались впечатляющими только на первый, не слишком внимательный взгляд. Словом, на деле акция почти ничего не дала.
Забрали множество мальчишек и девчонок, которых все равно потом пришлось отпустить. Из крупной рыбы в явно прохудившуюся «Сеть» попал только Боцман — Гаврилов Сергей Васильевич, двадцати восьми лет, дважды судимый. Из него и сделали стрелочника. Но обвинялся он только в торговле наркотиками. Никакой преступной группы. Никакого вовлечения малолетних. И скандал поднимать было не из-за чего! Так решило начальство.
— Поспешили вы, Стелла, с Галиной Борисовной, — сетовала Козырева. — Эх, как же я не вовремя заболела!
— Вам из-за нас попало? — виновато спросила Стелла, которая не стала объяснять, что даже не знала о решении преподавательницы. Какой смысл оправдываться?
— Что ты! Наоборот. Со мной теперь, как с английской королевой, носятся — вы же меня просто героической личностью в статье представили, только… Работать не дают, даже близко не подпускают. Твердят — это дело работников прокуратуры, а вы детьми занимаетесь, вот и занимайтесь. Не мешайте более опытным товарищам. Из Гаврилова козла отпущения делают, а где Курдюм? Личность не установлена. Таковой просто не существует. Фантазия малолетнего наркомана. А ведь Гуняев добровольно согласился давать показания следователю прокуратуры. Где Жаба, Гордей, Хромой? Ведь на самом деле правой рукой Курдюма являлся вовсе не Гаврилов, а Фетисов — он же Жаба, и я уже могу это доказать. А знаешь, что говорят об убитом Семушкине? Напился с дружками и погиб в пьяной драке…
— Так что же делать?
— Ты бы, Стелла, в эту кашу не лезла, — посоветовала Марина Игоревна. — Тебе дипломный спектакль ставить? Вот и поезжай. Подальше. Не нравится мне, что тебя в Сосновку посылают, но…
— Пустяки, — махнула рукой Стелла. — Не стану я всякой шушеры бояться.
— Будь осторожнее. Я тебя очень прошу. Не понимаю, зачем твою статью полным именем подписали? Богданова Светлана, студентка Пермского училища культуры. Чтоб прославить тебя, что ли? Так у славы и оборотная сторона есть… Эти подонки злопамятны и опасны. Главные-то все на свободе.
— Так они же разбежались, раз милиция их не нашла? Скрылись. Уехали.
— Скорее всего попрятались, на дно залегли. И где-то недалеко. Но я этого все равно так не оставлю. Гуняев обещал на суде дать показания. А там, глядишь, и другие заговорят. Так что не уйдут от ответственности, сволочи! — уверенно заявила Козырева.
— Ой, а как сейчас Кирилл?
— В больнице. Под охраной. Еле уговорила начальство! Ведь единственный же свидетель, который готов говорить… А они только и талдычат: «Не утрируйте! Не разводите панику!» Не пойму: не верят или не хотят верить?
— И вы думаете, ему грозит опасность? — округлила глаза Стелла.
— И тебе тоже. Пока не возьмут остальных…
Внезапно бравая лейтенантша как-то стушевалась, поджала губы и тяжело вздохнула, будто уверенность в благополучном исходе дела вдруг покинула ее, а Стелла подумала, что Козырева хотела добавить: «Если возьмут…» и не решилась.
Вспоминая об этом разговоре, Стелла приходила в недоумение: как можно бояться каких-то негодяев? Милиция-то на что? Да и не ребенок она, чтобы ее удалось запугать или обмануть… В коридоре послышался шум шагов и негромкие голоса.
«Ольга, что ли, возвращается? — подумала Стелла. — Неужели додумалась сюда ухажера привести? Выгоню безжалостно! И так в общежитии черт-те что творится. Кто ни попадя шастает…»
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалились трое парней и девушка.
Стелла вскочила на ноги:
— По какому праву?..
— Сядь, сука, а то пришибу без разговоров! Анжелка, дверь запри.
Парень лет двадцати пяти с отвратительной жабьей физиономией сверлил опустившуюся на стул Стеллу буравчиками черных глаз. Он медленно засунул руку в карман и, пакостно ухмыляясь, достал нож-выкидушку. Щелкнула кнопка, и лезвие сверкнуло, отразив свет настольной лампы.
— Нравится? — насмешливо поинтересовался он.
Стелла проглотила горькую слюну, немедленно наполнившую рот.
— Не нравится! Придержите-ка ее.
Двое других парней, стоявшие у дверей, переместились вперед, вступив в круг света. Один из них заметно хромал.
Стелла переводила взгляд с одного на другого: к лицу хромого будто навечно приклеилась угрюмая маска, он зачем-то вытер широкие — лопатой, видимо, вспотевшие ладони о выглядывавший из-под куртки красный свитер домашней вязки; второй — вихрастый и щербатый — кривил рот в злобной ухмылке, его явно забавляло все происходящее. Страх оплетал Стеллу липкими щупальцами, лишая способности сопротивляться и даже просто здраво рассуждать.
Хромой вдруг резким движением протянул руку к Стелле и схватил ее за волосы, оттягивая голову назад. Она успела заметить на его вынырнувшем из-под рукава запястье синюю татуировку.
Щербатый зашел сзади и вывернул Стелле руки, так что она невольно застонала.
Первый подбросил на ладони нож-выкидушку и с издевкой спросил:
— Значит, в кино сниматься собралась? Чё молчишь? Язык проглотила?
Стелла, скованная ужасом, не смогла произнести ни слова.
К первому подскочила девица: ярко раскрашенная, с прической «пожар на макаронной фабрике», в модной кожаной куртке, кожаной же юбке и высоких сапогах, она показалась Стелле порождением кошмарного сна — такая злоба пылала в ее глазах.
Звеня крупными кольцами сережек, Анжела завопила:
— Чё ты с ней цацкаешься, Жаба? Разложите да раскатайте втроем, суку! Сразу пасть перестанет разевать!
— Сама заткнись, дура. Не твоего ума дело.
Анжела обиженно замолчала, а Жаба пристально посмотрел на Стеллу:
— Может, и правда… хе-хе, с тобой поближе познакомиться? Нет, мы посмешнее пошутим! Держи крепче, Хромой!
Лезвие ножа скользнуло по виску Стеллы, и на пол упала длинная прядь золотистых волос.
— Как думаешь, Хромой, ее совсем побрить или чуток волос оставить? — издевался Жаба.
— Тебя все равно поймают, Фетисов. И тебя, и твоих дружков, — сказала Стелла, через силу шевеля сразу пересохшими губами.
— Ишь ты, даже фамилию мою знает? — изобразил притворный восторг Жаба. — На стукачонка-сучонка надеетесь? На Гунявого? Так не скажет он ничего больше…
— Не сможет, — хихикнула Анжела. — Мы сейчас прямо от него…
— Заткнись, — процедил сквозь зубы Хромой.
— Значит, в кино сниматься собралась? — продолжил издевательства Жаба. — А если мы из тебя Буратину сделаем? Вот так.
Он провел ножом от уголка рта Стеллы до самого уха с одной, а затем и с другой стороны лица. Лезвие лишь слегка поцарапало кожу, но справа он, видимо, нажал чуть сильнее, и в уголке рта девушки показалась капелька крови.
— Или на лбу напишем — сука… — подхватил вихрастый, который мог быть только Гордеем. — Или во! Выжжем лучше! — Довольный посетившей его идеей, он выхватил из кармана зажигалку и крутнул колесико. Чиркнул кремешок. Гордей, гнусно ухмыляясь, поводил высоким остреньким язычком пламени перед самым носом Стеллы.
Девушка почувствовала, как покрывается пупырышками ее кожа, вязкий маслянистый комок вдруг подступил к горлу.
Жаба провел лезвием по лбу Стеллы, только царапая, но не делая надрезов, и расхохотался:
— Гля, онемела. Небось в ментуре растявкается! Запомни, о нас хоть слово кому скажешь — под землей найдем. Не мы, так наши корефаны. И мордашку тебе попишут! Так что молчи и со статейками дурацкими не высовывайся. Ха! А мы вот что сделаем: пиши, сука… — Он цапнул со стола лист бумаги и сунул Стелле под нос, опрокинув при этом пузырек с чернилами. — Отпусти ее, Гордей, а ты, Хромой, держи крепче. Пиши! Я, Богданова Светлана, никаких претензий к гражданам Фетисову, Бойко, Митрохину и Скобелевой не имею.
Стелла одеревеневшими пальцами сжимала ручку, толком не соображая, что пишет.
— Во время дружеской вечеринки, — продолжал диктовать Фетисов, — я, в пьяном виде, случайно нанесла себе травму… Пиши, сука, — в пьяном виде! Вот так. Травму… Написала? Ага. Ставь запятую и валяй дальше: а они оказали мне первую помощь. Молодец.
