Анна и Сергей Литвиновы - Небесный остров
Но сдаться? Ни за что.
И он придумал.
Однажды на планерке в родном «Приморском вестнике» предложил тему: написать о тех, кто летом в море утонул. Сейчас ведь как раз октябрь, самое время итоги сезона подводить. (А Галина скончалась в середине лета, в июле.)
Над темой сначала, конечно, позубоскалили: «Про покойников писать? Кому это нужно?» Но главному, к счастью, идея понравилась. Текст готовить поручили Юльке, их акуле пера, а снимать, естественно, Жене.
– Во, блин, ты удумал! – ворчала журналистка. – Даже не знаю, с какой стороны и подступиться!
– С больницы, конечно, – пожал плечами он. – Всех утопленников туда свозят. Кому повезло – в реанимацию. Остальных в морг.
– Логично, – задумалась Юлька. И деловито добавила: – Сегодня и поедем. Вместе. А то боюсь я больниц. И особенно моргов.
– Ладно, – кивнул Женя. – Я, может, реаниматолога щелкну. Или еще кого из докторов.
Проторчали в местной городской почти до вечера. С врачами поговорили, с больным – который только вчера едва не утоп в прохладной, уже осенней воде. А потом Женя подсказал посмотреть медицинские свидетельства о смерти. Чтоб вроде статистики получилось: возраст, пол.
– Их, по-моему, родственникам отдают, – наморщила лоб Юлька. – А в загсе меняют на обычные, о смерти.
– Но копии в больнице всегда остаются. Для отчета и на случай проверки, – пожал плечами Евгений.
– Толково, – опять похвалила его девица. И попросила: – Может, ты сам посмотришь? А то мне еще с главврачом пообщаться надо.
– В мои обязанности вообще-то это не входит, – напомнил он, внутренне ликуя.
Но, разумеется, дал себя уговорить.
На больницу он возлагал большие надежды. Потому что прежде, чем тему свою предлагать, выяснил: когда человек дома умирает, алгоритм действий у врачей следующий. Обычный терапевт из поликлиники или врач «Скорой помощи» медицинское свидетельство о смерти выдать не может. Почивших в собственной постели обязательно везут на судебно-медицинскую экспертизу в Геленджик. Однако Женя знал еще от отца: в случае с Галиной никакой экспертизы не было. И хоронили ее из дома. Кто же тогда, интересно, свидетельство об ее смерти выдал?
Как он и предполагал, оказалось, что родимая горбольница. То есть женщина якобы в ней скончалась. Во второй терапии. От острой почечной недостаточности. А подписали свидетельство главный врач (но тот их наверняка не глядя подмахивает). И доктор из отделения: Т. П. Грязнов.
Женя – благо никто не наблюдал, как он в документах копается, – бумаженцию эту извлек. Сбегал через дорогу в магазин продуктовый, где заодно ксерокопии делали.
Вернулся. Положил свидетельство о смерти Галины обратно. Быстренько Юлькино задание выполнил, собрал статистику об утопленниках, а когда шел, чтобы отчитаться, будто бы случайно во вторую терапию забрел. И спросил у первой же медсестрички: какое у доктора Грязнова имя-отчество?
– Тимофей Палыч был, – хихикнула та.
– А почему «был»? – насторожился Женя.
– Да потому что ушел он от нас, – пожала плечами женщина.
– Куда?
– В Москву, говорят, – с завистью вздохнула она.
– И давно уехал?
– Месяца три уже, – наморщила лоб медсестра. – В конце июля, кажется.
А Галина умерла пятнадцатого.
Женя думал еще спросить медсестру про Галину Ларионову, пациентку их отделения, но женщина и без того глядела на него с подозрением. Да и что спрашивать, если он точно знал, что жена директора в последние месяцы своей жизни в больнице не появлялась?
Очень, конечно, подозрительно. Если Галина умерла своей смертью – почему труп обычным порядком на экспертизу в Геленджик не отправили?
Хотя многие – особенно в их городке – своих близких специально просили: когда умрем, тело вскрывать не давайте. Может, и Галина такое желание высказывала? Потому врачей и подмазали?
Так что пока доказательство получалось хлипким. Женин кумир Адамс только бы посмеялся. Подумаешь – свидетельство о смерти выдано больницей, хотя пациентки такой здесь не было. Это административное нарушение, не больше. Скажут, просто пошли навстречу родным – они умоляли без вскрытия обойтись.
А труп Галины, Женя от отца знал, кремировали – эксгумация, значит, невозможна. Доктор, что ее смерть подтвердил, из Приморска уехал, и найти его, особенно в Москве, нереально. Что дальше делать?
Долго думал. И снова его осенило. На очередной планерке опять отличился, интересную тему предложил: жизнь обычной приморской улицы. Отношения меж соседями, порядок во дворах и вокруг них. Интересные люди, если найдутся.
Идея даже скептикам понравилась. А главный вообще предложил: может, тебе самому написать?
Соблазн был велик, но Женя отказался. Журналист, что вопросы задает, внимание привлекает всяко больше, чем фотограф. Да и не умел он слова в предложения красиво сцеплять.
Потому опять отправились с Юлькой. На улицу, где пресловутая Виолетта проживала (опять Евгений предложил: дома в квартале частные, от центра далеко, поблизости цыгане табор раскинули – и внимание общественности привлечем, а может, и скандальчик откопаем). Журналисточка согласилась. И пока ходила по дворам, людей опрашивала, Женя от нее ни на шаг. Где палисадник красивый сфотографирует, где щенка или ребенка.
Когда совсем близко к дому Виолетты подошли, он нервничать начал. Но ничего интересного или, тем паче, рокового они не обнаружили. В хибаре (убогой, давно пора ее снести) проживала, Женя понял, мамаша Виолетты. Алкоголичка и скандалистка. Сама же красавица перебралась к мужу в недавно отстроенный особняк.
Евгений, как увидел, что за жалкая личность Виолеттина мамаша, приободрился. Приходи к ней с бутылкой, а лучше с двумя – все расскажет. Но потом присмотрелся, подумал: лицо пропитое, в морщинах. А взгляд цепкий, упрямый. Похоже, не окончательно опустилась дамочка. И тайну не выдаст даже с пьяных глаз, только встревожится и, что еще хуже, донесет кому надо.
Однако выход и здесь нашелся.
По соседству с хибарой обнаружилась еще одна такая – будто братец-близнец. Во дворе бедлам и кусты сохлые, перед забором заросли амброзии, половина стекол оконных в трещинах, остальные и вовсе пленкой затянуты. Проживает там одинокий дядечка. («Дядя Петя я», – протянул он Жене тощую длань.)
– Дальше пошли. С этим не о чем говорить! – шепнула ему на ухо Юлька.
Но Евгений ее удержал:
– Зато смотри, какая у него собака породистая. Овчарка западно-европейская, да?
– Дворняга! – фыркнула журналистка.
А дядя Петя гневно заорал:
– Сама ты шавка! Породная у меня собака!
И очень тронут был, что Женя пса сфотографировал со всех ракурсов. (Обиженная Юлька в это время следующих жильцов отправилась опрашивать.) А дядя Петя на прощание строго велел Евгению:
– Ты мне только карточки обязательно занеси.
И Женя (хоть и хмыкнул про себя в ответ на наглую просьбу) покорно кивнул:
– Обязательно!
И на следующий же день явился с фотографиями и, конечно, с парой бутылок.
Дядя Петя портреты своего пса помойного похвалил. Один, даже сказал, увеличит и в рамку повесит. Но куда с бо́льшим интересом на водочку воззрился. Деловито спросил:
– Что отмечаем?
Ответа не дождался – метнул на стол два мутных стакана. А когда Женя из пакета закуску достал – все культурно, и колбаса копченая, и огурчики в банке, – потрепал гостя по плечу и расплылся в улыбке:
– Хоть ты и журналюга, а мужик нормальный!
И когда вторую приканчивали, сам рассказывать начал, что у соседей в доме люди пропадают. Бесследно.
– То есть как? – Женя умело сыграл равнодушие и в кармане на ощупь включил диктофон.
– А вот слушай. Своими глазами видел. В июле это было. Пришла к соседке вдруг гостья. Солидная такая. Хоть и старуха, а вся из себя, каблуками стучит, сумка из крокодила. На такси приехала.
– И че?
– Че, че, – икнул дядя Петя. – Еще Виолетка дома была, и хахаль ейный. Сначала, я слышал, орали. Потом затихли. И все.
– Что значит – все?
– Да то. Не выходила больше баба.
– Да ладно! – разыграл сомнение Евгений. – А куда ж она делась?
– Хрен знает! – вздохнул дядя Петя. – Я до ночи в окно поглядывал, пока меня не сморило. А утром в гости к ним напросился. И дом обошел, и сараюшку, где Виолка живет. Нет следов тетки.
– Ну, ушла, значит. Когда ты спал, – пожал плечами Женя.
– Да, может, конечно, и ушла, – хихикнул алкоголик. – Только Виолка с тех пор шелковая стала. Когда я про тетку спросил ее, правда, ржать начала. Что «белочка» у меня. Но сама-то бо-оится! И деньжат подкидывать стала, и бутыльмент, когда попросишь.
* * *– Забавно, – снисходительно похвалил Женю Полуянов. – Только тоже не доказательство. И дядя Петя этот, алкоголик, в свидетели не годится.
Женя вздохнул.
– И что ты сделал дальше? – нетерпеливо произнесла Надежда.
– А дальше я начал действовать уже безо всякого плана. И, наверно, вне всякой логики.
