Галина Куликова - Французская вдова
Тарасов решил, что в данном конкретном случае лучше всего подойдет строгий тон – барышня выглядела безобидной и легко внушаемой.
– Так, девушка, – сказал он казенным тоном, – вы, как я вижу, пришли к Петру Валерьяновичу Возницыну.
– Да, а в чем дело? – звенящим голосом ответила та. Она уже оправилась от смущения и явно была обеспокоена тем, что дверь до сих пор так и не открыли.
– Дело в том, что с Петром Валерьяновичем случилось несчастье. Он умер.
Девушка ахнула и зажала рот рукой. Глаза у нее сделались огромными и испуганными.
– Он ваш родственник? – продолжал атаковать Тарасов.
Рыженькая, не отнимая ладони ото рта, отрицательно помотала головой.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросил Тарасов скучным голосом. За время своего длительного общения с представителями правоохранительных структур он успел отлично усвоить их манеру общения с подозреваемыми и теперь без труда играл свою роль. Проигнорировать просьбу, высказанную подобным тоном, было просто невозможно.
– Я… Кузнецова… Алла Николаевна, его лечащий врач.
Тарасов заметил, что девушка сильно побледнела и даже кончик ее хорошенького носа заострился от волнения. По его мнению, врачам надлежало лучше владеть собой. Алле Николаевне уже следовало бы прийти в себя, но она по-прежнему казалась потрясенной.
Неожиданно выражение глаз молоденькой врачихи изменилось, и Тарасов, который не отводил от нее пристального взгляда, сразу догадался – она что-то вспомнила. Он был прав – девица вполне может оказаться полезной для их с Федором расследования. Теперь его задача состояла в том, чтобы не дать ей очухаться и заставить говорить.
– Алла Николаевна, – стараясь выглядеть как можно более внушительно, сказал он, – есть подозрение, что Петра Валерьяновича убили. Поэтому здесь скоро будет полиция. И вы обязаны рассказать следствию все, что вам известно. Каждая мелочь может стать в этом деле важным вещественным доказательством.
Его слова произвели на очаровательную Аллу Николаевну именно то впечатление, на которое он и рассчитывал. Она решила, что ее в чем-то подозревают, и покраснела до корней волос. Румянец был таким яростным, что Тарасов чуть было не зажмурился.
– Вы понимаете… Это вышло случайно, – забормотала девушка и, пристроив свой портфель на коленке, принялась лихорадочно открывать замочки. – Петр Валерьянович очень закрытый человек… Был закрытым человеком! Чтобы лечить его, мне требовалось наладить контакт…
– Я все понимаю. Не надо так нервничать, Алла Николаевна, – почти ласково сказал Тарасов, заставив докторшу занервничать еще сильнее.
– Когда я увидела его, – подняла на него глаза рыженькая, – я сразу подумала, что могу рискнуть и…
– Кого вы увидели? – осторожно уточнил Тарасов, которому на самом деле хотелось взять ее дурацкий портфель и выпотрошить его, вырвав замки с мясом.
– Не кого, а что, – Алла Николаевна наконец справилась с задачей и, сунув руку в темное нутро портфеля, достала оттуда две толстые тетради, перехваченные резинкой. – Дневник.
– Возницын вел дневник? – удивился Тарасов.
– Это старый дневник, записи начинаются после войны и охватывают около пяти лет. Очень… личные записи. Я хотела его сегодня вернуть так, чтобы Петр Валерьянович ничего не заметил.
– Давайте их сюда, – безапелляционным тоном приказал Тарасов. – Кстати, оставьте мне свои координаты. Возможно, нам потребуется с вами связаться.
Как и следовало ожидать, докторша не стала задавать лишних вопросов. Она молча протянула ему тетради, а потом извлекла из кармашка пиджака свою визитку.
– А теперь идите, – милостиво разрешил тот. – Идите, идите…
«С богом», – хотел добавить он, но вовремя прикусил язык.
Алла Николаевна потерянно повернулась и, переставляя непослушные ноги, двинулась к лестнице. Она начала медленно спускаться по ступенькам, но как только скрылась из виду, Тарасов услышал дробный стук каблучков – лечащий врач Возницына ссыпалась на первый этаж со скоростью первоклассницы, испугавшейся соседского бульдога. Хлопнула дверь подъезда, и Тарасов вздохнул с облегчением. Он еще некоторое время постоял на лестничной площадке, прижимая к себе добычу, потом вызвал лифт и поехал вниз.
* * *– Хорошо, что меня не было в театре, – покачал головой Тарасов. – Иначе Зимин мгновенно внес бы меня в список подозреваемых.
– А мне кажется, следователь к тебе вполне лоялен, – возразил Федор. Размышляя над делом, он основательно изжевал карандаш, с которым сидел над листом бумаги.
– Не знаю, как ты, а я после убийства Валерьяныча чувствую себя совершенно деморализованным. У меня нет ни единой путной мысли в голове. Зачем его убили? Если уж на то пошло, сам старикан запросто мог бы кого-нибудь грохнуть…
– Может быть, ему заткнули рот? – вслух подумал Федор. – Он что-нибудь знал или видел…
– Ну, тогда твой убийца – просто псих. Косит всех свидетелей подряд! Двух актрис убил, потом инвалида, а теперь еще и реквизитора. Не многовато ли?
– Что ты у меня-то спрашиваешь? – удивился Федор.
– А у кого еще мне спрашивать? Это ты решил найти того, кто пришил Виктора. И меня к делу пристегнул. – Тарасов прошелся по полупустой комнате.
Сегодня он впервые появился в квартире, которую снимал Федор. И, совершенно очевидно, чувствовал себя здесь неуютно. То и дело посматривал на свои окна, темневшие напротив.
– Что, если убийц несколько? – Федор наморщил лоб. – Поэтому нам и кажется, что преступник расправляется со всеми подряд.
– Как это – несколько? – опешил Тарасов, останавливаясь напротив Федора. – Ты сейчас намутишь, мы вовек в этой каше не разберемся!
– Я просто пытаюсь разложить дело на составляющие. Может быть, стоит отделить одно убийство от другого? И рассмотреть факты независимо? Вдруг мы что-то упускаем?
– Да уж наверняка, – тотчас откликнулся режиссер.
– Получается, что мы подозреваем всех, – посетовал Федор.
Тарасов побарабанил пальцами по подоконнику:
– К счастью, не всех.
– А кого мы не подозреваем? – удивился Федор. – У каждого есть скелет в шкафу.
– Ну как же? Вот Сударев, слава богу, вышел из игры.
– Почему – слава богу? – непонимающе посмотрел на режиссера Федор.
– Потому что мне нравятся люди, которые не жалеют денег на искусство, – с вызовом ответил тот.
– Ты имеешь в виду люстру и кофемашины? – ехидно спросил Федор.
– Вспомни-ка нашу беседу с Зубовым, – проигнорировал его выпад Тарасов. – Это было, когда я в первый раз тебя в театр привел. Зубов рассказывал о новой люстре и все совал тебе в нос книжку Сударева с дарственной надписью.
– И что? – Федор наморщил лоб, пытаясь восстановить в памяти тот день.
– Зубов сказал, что Сударева в театр привел Валерьяныч, который познакомился с будущим меценатом накануне в «Бедном Йорике». И случилось это почти через неделю после премьеры, то бишь двадцать шестого апреля.
– Ты это точно помнишь? – засомневался Федор.
– У меня профессиональная память, – напомнил Тарасов, поведя бровью. – А Оксана Полоз погибла на следующий день после премьеры, двадцать первого апреля. То есть сначала убили Оксану, и лишь через неделю Сударев впервые попал в театр. А значит, он не мог быть убийцей. Потому что убийца Оксаны точно знал, что свидетельницы, оказавшиеся в тот момент в переулке, – актрисы.
– А что, если Сударев еще до знакомства с Валерьянычем чисто случайно побывал в вашем театре и видел какой-нибудь спектакль, в котором играли девушки? Или хотя бы одна из девушек?
– Слишком фантастическое предположение, – покачал головой Тарасов. – Случайно зашел, случайно запомнил лица, а в момент убийства сразу же опознал – без грима, в обычной одежде, а не в костюмах… Нет, чушь собачья. Твой первый вывод кажется мне верным – убийца имеет отношение к театру. Он сразу узнал девушек, как только они попали в поле его зрения. Узнал, выследил и убил.
– Похоже, что так, – вынужден был согласиться Федор. – Выходит, Сударев действительно выпадает из списка подозреваемых. Знаешь, даже жалко. Этот тренер личностного роста до того противный тип, что я бы не расстроился, засади мы его за решетку.
Тарасов вздохнул и посмотрел на часы.
– Ну что, добьем мемуары Валерьяныча?
Они уже прочитали каждый по тетради, потом обменялись ими и теперь заканчивали изучение, изредка прерываясь на чай, кофе и пространные рассуждения.
– Да уж, лучше покончить с ними сегодня. – Тарасов вздохнул и опустился на стул, положив свою тетрадь под лампу. – Теперь хотя бы понятно, почему старик сходил с ума из-за браслета. Прямо в дрожь бросает, когда читаешь про его Чувство.
– Ты же понимаешь, что нам придется отдать дневники Зимину? – Федор посмотрел на режиссера внимательно. – Если задержим хоть на день, забывчивостью не отговоримся. Он нам впаяет противодействие следствию.
