Ольга Володарская - Договор на одну тайну
Он говорил искренне. Но Саша закрылась. Причем для всех. Когда бабушка положила ей руку на плечо, она стряхнула ее.
— Когда мы можем забрать останки? — спросила она у капитана.
— Уже завтра.
— Спасибо. До свидания.
Лаврушин коротко кивнул.
А когда он направился к двери, Пахомова сказала Оле:
— Ты ведь тоже уходишь?
— Да я не…
— Пока. Я позвоню. — И, развернув кресло, покатила к себе в комнату.
Глава 3
Он зашел в дом на цыпочках. Время было позднее, и Эдик не хотел потревожить спящую супругу.
Включив в кухне свет, он достал из холодильника бутылку минеральной воды. Налил в стакан, сел пить на кухонном диванчике.
С Лешей творилось что-то неладное. Он плохо выглядел и совсем не ел. С момента их знакомства прошло всего ничего, меньше двух недель, а Земских как будто лет на пять постарел. Возможно, всему причиной тяжелый физический труд, к которому он не привык. Но сердце Эдику подсказывало, что все гораздо серьезнее.
Прикипел он к Земских. И не потому, что тот ему жизнь спас. Просто бывает такое, когда встречаются два чужих человека и быстро становятся своими.
Мой человек, так думал о Леше Эд.
Захотелось чая. Крепкого, черного, с бергамотом и тремя ложками сахара. Но Эдик опасался, что щелчок отключающегося чайника в ночной тиши прозвучит так громко, что разбудит Полинку. Не то чтобы он так переживал за ее спокойный сон, скорее за свое спокойное бодрствование. Если жена проснется, то выйдет в кухню, и с ней придется разговаривать, а Эдику не хотелось.
«У нас двухэтажный коттедж, в котором шесть комнат, почему Полинка заняла смежную с кухней?» — раздраженно подумал Корнилов.
Он хотел уже было на плите воду погреть, но тут из прихожей донесся шум. Корнилов вышел из кухни и увидел Полину. Сидя на полу, она стаскивала с себя мокрые кроссовки.
— Помочь? — спросил Эдик.
Супруга отмахнулась от него. Эдик мог бы подумать, что она пьяна, но Полинка не употребляла алкоголя, считая его первым врагом молодости и красоты.
— На улице дождь? Почему ты вся сырая? — Эд заметил спортивную куртку, валяющуюся на полу, она была вся в пятнах, и добавил: — И грязная.
— Упала в канаву.
— Где ты ее нашла?
— В городе мало канав? — рявкнула Поля.
Когда она злилась, из ее лексикона исчезали «маси», «пуси» и «чмоки», а из голоса томность. Паулина становилась Полиной. И такой Эдику нравилась больше. Поэтому, когда она повысила на него голос, он не стал ее за это упрекать, хотя не терпел крика. Спокойно проговорил:
— Я думал, ты дома, спишь.
— Это я и делала. Но в двенадцать встала, тебя все нет, на звонки мои ты не отвечаешь, и я…
— Что, искать меня пошла?
— Да.
Она наконец разулась и пошлепала в ванную.
— В канавах?
— Поставь, пожалуйста, чайник. Мне надо попить чего-нибудь горячего и съесть ложку меда, иначе заболею.
Корнилов не стал настаивать, чтоб Поля ответила на его вопросы тут же. Пусть сполоснется, закутается в халат, и потом они поговорят.
Когда вода вскипела, Эд заварил чаю. Себе с бергамотом, Поле с ромашкой. Ей достал меда, себе копченого сыра. Тут и Поля показалась. Некрашеная, с мокрыми волосами, закутанная в халат мужа, — себе она покупала только пеньюары, — супруга выглядела по-девичьи мило. Даже ее перекачанные губы без помады смотрелись вполне невинно.
— Признайся мне, Эдик, ты себе кого-то завел? — выпалила Полина, плюхнувшись на стул.
— Чего-чего?
— Не притворяйся глухим.
Корнилов мысленно хохотнул. Хваленая женская интуиция явно дает сбои. В последние две недели он не то чтобы никого не заводил, он вообще сексом не занимался. Как-то не до этого было.
— У меня никого нет, Полина, — серьезно ответил жене Эдик.
— Врешь.
— Если ты мне не веришь, зачем спрашиваешь?
— Ты очень странный в последнее время. И постоянно где-то пропадаешь.
— Поля, мне напомнить тебе, что происходит в городе в целом и в порту в частности? Там трупы находят. И большую их часть на территории моего дока.
— А что за Леша, которому ты то и дело звонишь? Не было у тебя раньше приятелей с таким именем.
— Ты хочешь обвинить меня в гомосексуализме? — напрягся Эд.
— Боже меня упаси. — Полина знала, что ее муж жесткий гомофоб. — Просто думаю, что под именем Леша скрывается какая-нибудь Лена.
— Я бы дал тебе сейчас свой телефон, чтоб ты ему позвонила, но поздно уже. Если тебя успокоит, я тебя лично познакомлю с Алексеем Земских.
— Земских? — переспросила Поля. — Уж не сын ли это того самого хирурга?..
— Не знаю, возможно. Сам он врач. А «тот самый» это какой?
— Что Пахомова дочку покалечил, взявшись ее оперировать в нетрезвом виде. Я работала в его отделении, когда Николай Эрнестович еще не пил. Потрясающим хирургом был. Просто кудесником.
— Поль, а давай вернемся к началу нашего разговора? Что ты делала ночью вне дома в спортивной одежде? Если скажешь «бегала», не поверю. Ты только в зале это делаешь. Да и то у меня складывается впечатление, что ты больше фоткаешься там, чем занимаешься.
— Я пошла прогуляться. Между прочим, я часто это делаю. И тут увидела золотой скутер, на котором ехали мужчина с женщиной.
— Ты решила, что это я с любовницей?
— Да. В городе я больше не встречала таких аппаратов. Он по спецзаказу крашен. И я стала ловить машину, чтобы проследить за вами, но меня чуть не сбил какой-то дебил… Я отпрыгнула, но на ногах не устояла и свалилась в канаву. — Лицо Поли сморщилось. Она приготовилась плакать, но передумала. — Зато я теперь знаю, что это был не ты. Просто кто-то решил выкрасить скутер в тот же цвет, что и я. Плагиатор!
— Так, может, я успел вернуться? Довез барышню до дома и тут же отправился к себе.
Поля гневно на него посмотрела.
— Перестань меня подначивать!
— Прости. — Эд взял ее руку и поцеловал. От кожи пахло корицей и ванилью. Ему понравился аромат, он умиротворял. — Я дурак.
— Самое обидное, что нет. Ты умный мужик, понимающий, но ведешь себя иногда…
— У нас с тобой это семейное.
— На что это ты намекаешь?
— Ты неглупая женщина, Полина, но зачем-то строишь из себя пустышку. — Он хотел прикусить язык, чтобы не наговорить лишнего, но Поля сама подлила масла в огонь:
— А вам разве не нравятся такие?
— Кому — нам?
— Мужчинам.
— Я за всех не отвечу, но мне лично нет. И ты знаешь это. Я и намекал тебе и открытым текстом говорил.
— Слова, — отмахнулась Поля. — А действия доказывают обратное.
— Не понял?
— Я видела одну из твоих пассий. Давно, семь лет назад. Помнишь, ты отправил меня в Италию за покупками на неделю? Так вот я вернулась на день раньше. Не стала предупреждать, хотела сделать сюрприз. И что же я увидела?
— Что?
— Как ты забавляешься с цыпочкой с двумя высшими образованиями! — Полина похлопала себя по грудям. — И прочими не менее весомыми достоинствами. Замечу, фальшивыми. Как и ее страстные стоны.
— Полечка, когда ты была в Италии, я находился в деревне у матушки. И вернулся только в тот день, когда ты должна была прилететь. Так что с цыпой ты видела не меня.
— А кого же?
— Ключ от нашего дома был у моего помощника. Я перед отъездом забыл передать ему кое-какие документы и оставил дома, чтоб тот забрал их. И если б ты не проглотила обиду, а ворвалась в дом, чтобы оттаскать курву за наращенные волосы, поняла бы, что с ней был не твой муж…
— Ты это на ходу придумал?
— Я сказал правду.
И он сказал правду!
Но очень надеялся на то, что Поля не начнет припоминать еще какие-то случаи, о которых молчала все годы. Могло быть и такое, что она засекала именно его. Корнилов старался гулять аккуратно, но город у них небольшой, и он мог засветиться с какой-то из своих любовниц.
— Но ты не думай, я весь этот тюнинг, — Полина обвела пальчиком лицо, — не для тебя делаю. Вернее, не только и не столько… Мне самой нравится то, как я сейчас выгляжу. А поведение мое соответствует внешности. Я в гармонии.
— Неужели ты ощущаешь себя счастливее, чем тогда, когда стригла ногти под корень, потому что они мешали тебе чистить рыбу, что ты сама ловила, давала ветру высушить волосы и растрепать их, гоняла на моторке, не боясь испортить макияж, носила выгоревшие шорты, в карманах которых были семечки для птиц?
— И барбариски для нашего сына. Помнишь, как он любил их? И это дурацкое овсяное печенье… Его я тоже постоянно таскала с собой. И мы скармливали крошки чайкам… С ним, с моим мальчиком.
Они договорились не вспоминать о смерти сына чаще, чем два раза в год: только на день его рождения и смерти.
— Давай родим еще одного, — выпалил Эдик. И это тоже была запретная тема. Едва они оправились от потери, Корнилов начал предлагать супруге завести ребенка. Но она категорически отказывалась. Ей не нужен был ДРУГОЙ. — Мы с тобой оба молодые, здоровые, мы можем воспроизвести на свет не то что одного — двоих. А поскольку мы еще и обеспечены, то усыновить третьего. Давай наполним этот большой дом детскими голосами?
