Полина Дашкова - Питомник
Ручка массажной щетки была отлита из натурального янтаря. Вещица эта стоила столько, сколько Ксюшин отец, кандидат наук, получал за месяц работы в своем НИИ. Собственное лицо в зеркале казалось ей не просто чужим, но отвратительно чужим. Мысли путались, сливаясь в сплошное истерическое «Не могу больше».
– Ну, не можешь. И что дальше? – обратилась она к своему отражению.
Можно уйти к родителям, в гнилую грязную квартирку, в упорную, принципиальную нищету, каждый день слушать возвышенные речи о том что главное в жизни – это духовные ценности а деньги и вообще все материальное превращают человека в низкое, бездуховное существо, в животное. При этом Машенька лишается не только памперсов, красивых игрушек и одежек, у нее никогда не будет французских курортов с белоснежными виллами и маленькими кафе, элитарной гимназии, где учат сразу двум языкам с шестилетнего возраста, потом Оксфорда или Кембриджа. И на всю жизнь у нее останется инстинктивная брезгливость к тому, что именуют «духовными ценностями». За этим словосочетанием будут стоять не книги, не картины, не музыка, а вонь хозяйственного мыла и штопаные носки.
За стеной послышался тихий плач. Маша как будто почувствовала, о чем думает ее мама, и проснулась. Было всего семь часов. Ксюша решила не изводить себя, потому что так можно просто свихнуться. Лучше спокойно, с удовольствием дожить этот вечер, отдохнуть после кошмарной ночи, а завтра, на свежую голову, принять решение.
Посадив ребенка в коляску, она отправилась в торговую галерею в двух шагах от дома. Там в любое время суток можно купить все, не только еду, но и одежду. Ксюше давно приглянулась маечка от Готье из натурального шелка, и сейчас она без колебаний ее купила. В обувном бутике перемерила всю обувь своего размера и выбрала босоножки цвета молочного шоколада, на невесомой танкетке, с ремешками из мягчайшей телячьей кожи. Ей тут же предложили к ним сумочку, небольшую, но очень вместительную. В детском магазинчике она приобрела для Маши совершенно нефункциональный, но сказочно красивый комплект. Платьице и шляпку в стиле «кантри». Ласковый щебет продавщиц, изумительные запахи, прохладный озонированный воздух окончательно стерли в ее памяти все ночные кошмары.
В супермаркете она купила маленькую упаковку крупной клубники, несколько светящихся от спелости абрикосов, французский камамбер, пучок свежайшего салата, баллончик взбитых сливок, пачку голландских галет, пакетик кешью и литровую бутыль свежевыжатого апельсинового сока. Этого было достаточно, чтобы сегодня доужинать и завтра позавтракать. Напоследок, у выхода, она выбрала видеокассету с душераздирающим триллером.
Глава 12
Илья Никитич очень удивился, когда обнаружил, что уже одиннадцать вечера, а мамы все нет дома. Лидия Николаевна всегда звонила, если задерживалась. Но сегодня он даже не знал, где она. Ни звонка, ни записки, ничего.
В половине двенадцатого он заволновался всерьез. У него имелись телефоны маминых приятельниц, он принялся сосредоточенно листать записную книжку, пытался вспомнить, кто сейчас в Москве, а кто на даче. Он сомневался, стоит ли паниковать раньше времени, беспокоить старушек ночью. Его мучила мысль о том, что мама могла обидеться. В последнее время он вел себя не то чтобы по-свински, но как-то нехорошо. Они с мамой почти не разговаривали, он раздражался, прятался в своей комнате. Он отлично понимал, в чем дело. Вернее, в ком. Конечно, в Евгении Михайловне Руденко.
Еще ничего не произошло и, вероятно, не могло произойти. То, что он чувствовал к Евгении Михайловне, не имело значения ни для кого, кроме него. На взаимность он не рассчитывал. В реальности существовали только его странные, до вольно бурные чувства. Он знал, что это в последний раз, и хотел пережить сентиментальную бурю в одиночестве. А мама привыкла, что между ними нет никаких секретов. Возможно, был бы у него своя личная жизнь, семья, как у большинства нормальных людей в его возрасте, мама не требовала бы полного отчета во всем. Но поскольку своей семьи у него не имелось, мама до сих пор считала его маленьким и была убеждена, что без нее он не может шагу ступить.
Было бы жестоко разрушать эту иллюзию. Она наполняла семидесятипятилетнюю Лидию Николаевну молодой материнской энергией.
Без пятнадцати двенадцать Бородин все-таки поднял телефонную трубку, остановив свой выбор на той из маминых подружек, к которой Лидия Николаевна могла отправиться в гости. Но в этот момент звякнул домофон.
Илья Никитич положил трубку и вышел в прихожую. Дверь открылась, и Лидия Николаевна возникла на пороге в элегантном летнем костюме цвета какао с молоком. На голове у нее была белая соломенная шляпка, украшенная лентой такого же цвета, как костюм, шею небрежно обвивал белый шелковый шарф, в руке покачивалась белая лаковая сумочка. Туфли тоже белые лаковые, на невысоком удобном каблучке. Пахло от нее какой-то легкой туалетной водой, и на губах поблескивала бледная помада. Илья Никитич знал, что костюму лет двадцать, и туфли старенькие, и шляпка, но выглядела мама потрясающе. Он тихо присвистнул, покачал головой, поцеловал маму в прохладную щеку и произнес:
– Да-а, мамочка, это серьезно…
– Что серьезно, Илюша? – она осторожно сняла шляпку, тряхнула короткими белоснежными волосами. – Уж не думаешь ли ты, что я бегала на свидание на старости лет?
– Думаю, – признался Бородин, присаживаясь на корточки и помогая маме снять туфли, – именно об этом я и думаю весь вечер.
– Ну, прости, прости, – она поцеловала его в макушку, – ты ужинал?
– Чайку выпил. А ты?
– А я, Илюша, была в ресторане. Раз в десять лет можно себе позволить, правда? Тем более, мы угощались пополам. Получилось совсем не дорого.
– Мамочка, ты что, оправдываешься? – улыбнулся Бородин. – Лучше расскажи, в каком ты была ресторане и с кем.
– Сейчас я переоденусь, мы сядем ужинать, и я расскажу, – пообещала Лидия Николаевна, скрываясь в своей комнате. Илья Никитич заметил, как таинственно и хитро блестят у нее глаза.
– Ужинать? – переспросил он сквозь дверь. – Ты что, хочешь есть после ресторана?
– Представь, да. Там я в основном разговаривала.
Он успел накрыть стол, поставил разогревать жареную скумбрию, нарезал помидоры и огурцы. Лидия Николаевна вышла из комнаты в домашнем платье. Устало опустившись на стул, выразительно вздохнула. Илья Никитич понял, что маму просто распирает желание рассказать нечто важное и интересное.
– Ну, давай, мамочка, я тебя внимательно слушаю.
– Нет, – она упрямо поджала губы, – сначала поедим. Деловые разговоры лучше вести за чаем.
– Что, разговор прямо-таки деловой? – Бородин улыбнулся и слегка наклонил голову набок.
– Не деловой, но очень важный. Я, Илюша, приготовила для тебя сюрприз. Нет, мне рыбу не клади, я только салатику поклюю, и довольно. А ты кушай, не торопись.
Бородин принялся за рыбу. Он действительно был голоден. Курагу и чернослив, которые давала ему мама на работу вместо котлет и пирожков, он уже видеть не мог и целый день ничего не ел, кроме бутерброда с сыром, который перехватил в буфете на службе.
Лидия Николаевна смотрела него сверкающими голубыми глазами, вздыхала, суетилась, вставала из-за стола, что-то переставляла, перекладывала, наконец не выдержала и быстро, возбужденно произнесла:
– Так и быть, слушай. Только, пожалуйста, не перебивай, а то я упущу что-нибудь важное. Хорошо?
– Конечно, мамочка. Я весь внимание.
– Ты не поверишь, я чуть не сошла с ума, Илюша. Эта пивная фамилия вертелась у меняв голове, не давала покоя, можно сказать, бродила и кисла, как дрожжи… Фу, пакость какая! Отвратительное сравнение, да? Ну ладно. Не будем отвлекаться. Итак, я совершенно точно знала, что когда-то где-то встречала человека с такой фамилией, однако не могла вспомнить, когда и где. Идиотизм, да? Я перерыла все свои старые записные книжки. Бесполезно. Я чуть не плакала, даже сердце заболело от огорчения. Я не спала всю ночь. А на рассвете меня как будто током стукнуло. Я ведь смотрела в каждой из своих книжек только страницы с буквой "С". Ну, мне просто лень было, честно говоря, просматривать все, от "А" до "Я". Ты ведь знаешь, я ленивая, нетерпеливая, результат мне нужен моментально, без всяких усилий. Так вот, на рассвете я так разозлилась на себя, что встала и принялась листать книжки по порядку. И знаешь, где я нашла эту проклятую пивную фамилию? Ни за что не догадаешься! Она была записана на букву "К". Как ты думаешь, почему? Да потому, Илюша, что Галина Семеновна работала в Министерстве культуры.
– Так, мамочка, – не выдержал Илья Никитич, – подожди минутку. Какая Галина Семеновна? О чем ты?
– Ну я же сказала, пивная фамилия! Будь любезен, не перебивай. Я только начала. Имей терпение.
– Прости, – Бородин встал, чтобы убрать со стола тарелку, но Лидия Николаевна сердито скомандовала:
