Полина Дашкова - Место под солнцем
Из большой кожаной сумки она вытащила пачку молотого кофе, сигареты, маленькую упаковку с французским сыром «Камамбер».
– Это для нас, – пояснила она, вываливая дары Ольге в руки, – отнеси на кухню, свари нам кофейку.
Потом она извлекла из своей бездонной сумки гроздь бананов в целлофановом мешке, коробку шоколадных конфет, картонную литровую пачку апельсинового сока.
– Это для Иветты Тихоновны.
– Маргоша, спасибо, ну что ты… Зачем столько всего? – растерянно и благодарно улыбнулась Ольга.
Но Маргоша уже была в комнате. Послышался скрип кровати, и скорбный, но очень громкий бабушкин голос запричитал:
– Деточка, спасибо, а мне так плохо сегодня с утра, так плохо, сердце колет, и вот здесь, в ноге, все время дергает что-то. Я всю ночь не спала, прямо будто током бьет. Ты не знаешь, что там может дергать? Нерв? Да, вот именно, нерв. Все время нервничаю. Ты бы поговорила с Олей, она безобразно себя ведет, совсем меня не кормит и раздражается из-за каждого пустяка.
– Иветта Тихоновна, у вас самая лучшая внучка в мире, – серьезно и внушительно ответила Маргоша.
– Да уж, лучшая… Сегодня открыла форточку, я говорю: Оля, меня знобит. А она отвечает, мол, душно у нас, нельзя жить в такой духоте. А меня все время знобит. Знаешь, деточка, прямо как будто холодной водой кто-то обливает, это, наверное, тоже нервы… Ох, какие вкусные конфетки! Где ты купила такие конфеты? Дай-ка мне очки, я хочу рассмотреть коробку. Они на Олином столе. Нет, не в ящике, сверху… Сквозь тонкую стенку было слышно, как Маргоша открывает и закрывает ящик письменного стола.
– А бананы теперь почем? – спросила Иветта Тихоновна с набитым ртом.
Оля не стала прислушиваться к разговору, вытерла грязный после бабушкиного завтрака стол, поставила чайник, достала из буфета старую медную джезву. Прежде чем варить в ней кофе, надо вымыть, снаружи и внутри толстый слой пыли. Сама Оля кофе почти не пила, не покупала. Дорого.
Наконец Маргоша вышла из комнаты, уселась на табуретку в кухне и выразительно закатила глаза.
– Да… Коробку шоколада смела в минуту. Ей плохо не станет?
– Ей всегда плохо, – пожала плечами Ольга.
– Может, все-таки положишь ее в больницу? Так невозможно жить. Ты посмотри на себя, бледная, синяки под глазами.
– На хорошую больницу у меня денег нет, – сказала Ольга, выключая огонь под джезвой, – а в обычную психушку – это все равно что на помойку. Не могу.
– А себя на помойку в двадцать три года не жалко? – Маргоша нервно передернула плечами и закурила.
Ольга молча достала старую фарфоровую пепельницу, оставшуюся еще от родителей. Сама она никогда не курила, и пепельница стояла в буфете.
– Когда ты в последний раз виделась с Глебом? – спросила Маргоша.
– С Глебом у меня все, – ответила Оля, не поворачивая головы.
– Давно? – Маргоша удивленно подняла брови.
– Мы расстались пять дней назад.
– Поссорились?
– Нет. Расстались. И давай не будем об этом. Маргоша молчала, наблюдая, как Оля разливает кофе по некрасивым дешевым чашкам.
– Оля! – послышался голос Иветты Тихоновны из комнаты. – Зайди ко мне на минуту!
– Прости, я сейчас, – пробормотала Ольга и кинулась к бабушке.
Оставшись одна, Маргоша глотнула кофе, подошла с чашкой и с сигаретой к окну. На улице шел дождь. Оля вернулась, молча села за стол.
– Ну что? – сочувственно спросила Маргоша.
– Да ничего, как всегда. Скучно ей. Пожаловалась, что в ноге стреляет.
– Оль, ты как себя чувствуешь? – внезапно спросила Маргоша.
– Нормально, – пожала плечами Ольга, – а почему ты вдруг спрашиваешь?
Маргоша поставила чашку на стол, положила дымящуюся сигарету в пепельницу, подошла к Ольге совсем близко и внимательно посмотрела ей в глаза.
– Значит, ты решила порвать с Глебом?
– Я же просила, не надо об этом, – Ольга поморщилась, как от внезапной боли.
– Но ведь ты его любишь, – Маргоша печально покачала головой, – ведь это первая твоя любовь.
– Он женат.
– Ну и что?
– Ничего. Я не хочу это обсуждать. Все кончилось.
– Да, Оленька. Все кончилось. Мне очень трудно сказать тебе об этом, я тяну время, но никуда не денешься. – Маргоша глубоко вздохнула и произнесла:
– Глеба убили. Три дня назад.
– Как это?
Глаза Ольги стали огромными, рука, державшая чашку, задрожала. Маргоша едва успела отскочить. Горячий кофе едва не пролился на светло-бежевые Маргошины джинсы.
– В него выстрелили ночью из кустов, во дворе. Они с женой возвращались из театра, с премьеры.
Лицо Ольги стало белым, Маргоша даже испугалась: сейчас хлопнется в обморок, и что делать?
– Похороны в понедельник. В десять отпевание в церкви Преподобного Пимена на Новослободской.
– Да, – проговорила Ольга посиневшими губами, – я поняла… В понедельник, в десять часов, у Пимена Преподобного… Съемка проходила на стройплощадке на Миусах. Старый дом реставрировала какая-то турецкая компания. День был темный, пасмурный. Резкие лучи софитов делали освещение странным, тревожным, что и требовалось для жуткой сцены перестрелки в пустом полуразрушенном доме, среди штабелей труб, гор кирпичей и прочих строительных штук. К щелям между блоками бетонного забора прилипло несколько любопытных мальчишек. Оттуда хорошо просматривался кусок площадки, фасад дома, подъемный кран.
Фасад был аккуратно обтянут зеленой сеткой. С крыши до земли, поверх сетки, тянулся толстый двойной трос. Маргарита Крестовская ловко карабкалась по нему, как обезьянка по лиане. Она была вся в черном – узкие джинсы, короткая кожаная куртка, перчатки. Роскошные рыжие волосы скручены узлом и спрятаны под черную кожаную кепку с длинным козырьком, повернутым назад.
– Смотри! Класс! Во дает! Сорваться запросто может!
– Спорнем, не сорвется? Это ж каскадерша, профессионалка.
– Ни фига! Это актриса! Никакая не каскадерша! Ща ваще, прикинь, без дублеров работают! Кто не может, того не снимают, в натуре!
– Ты че, в натуре, совсем, что ли? Ты бы так полез?
– Заплатили – полез бы. Я на физре по канату лучше всех.
Детям было не больше двенадцати, они отчаянно матерились, смачно сплевывали сквозь зубы, произносили слова с характерным гнусавым растягиванием гласных, всячески демонстрируя друг перед другом приблатненность и «крутизну».
– Слышь, мужик, закурить не найдется? – обратился один из них к майору Кузьменко, который медленно шел вдоль забора.
Майор искал проход на площадку. Он знал, что съемка именно здесь, но забор все тянулся, и, как попасть вовнутрь, майор пока не понял.
– Не найдется, – буркнул Иван, – мал еще курить!
В штатском, в неказистой кожаной курточке и потертых джинсах, длинный худощавый майор выглядел несолидно. В свои тридцать шесть он все еще был похож на студента-отличника. Скромный интеллигентный молодой человек, ни за что не подумаешь, что милиционер, оперативник. Мягкий, чуть растерянный взгляд сквозь очки, открытая детская улыбка, тихий голос.
Мальчишка, попросивший прикурить, смерил Ивана испепеляющим взглядом, презрительно сплюнул и отвернулся, всем своим видом давая понять, что вовсе он не маленький, а очень даже большой, «крутой, центровой, основной, в натуре»… – Ну ваще! Кузя, зырь! Ни хрена себе! – завопил его приятель, углядев через щель нечто невероятное.
Мальчишка бросился к забору и тоже завопил от восторга.
Рядом, непонятно откуда, возник огромный охранник в камуфляже и негромко прикрикнул на детей:
– Кончай шуметь, пацаны!
– Скажите, – шагнул к нему Иван, – как пройти на площадку?
– Туда нельзя. Съемка, – ответил охранник и хотел было скрыться за забором, но майор протянул ему свое удостоверение.
Охранник мельком взглянул на фотографию, потом на Ивана.
– Пойдемте. Только осторожно, в кадр не попадите.
Оказавшись наконец на площадке, Иван закурил рядом с охранником и стал ждать, когда закончат снимать этот дубль. Ему надо было поговорить с Крестовской.
Маргарита не просто карабкалась вверх по тросу. Она отталкивалась ногами от стены и ловко раскачивалась. Рядом, в строительной люльке, медленно ехал вверх оператор с камерой. Два актера, игравшие кавказцев-бандитов, перебегали с этажа на этаж по разломанным лестницам внутри пустого, полуразрушенного дома, палили в красавицу из окон. Она лихо уворачивалась от пуль и отстреливалась из маленького пистолета сквозь сетку.
Майор Кузьменко, задрав голову, любовался тонкой фигуркой, которая балансировала на уровне пятого этажа. Сердце невольно замирало, никакой страховки не было видно.
– Крестовская сама работает все трюки, никаких каскадеров, – шепотом сообщил Ивану охранник.
– Здорово работает, – кивнул Иван, – и стреляет профессионально. А страховка есть?
– Там страховочный пояс, но это так, больше для психологического спокойствия.
