Танцующая со смертью - Наталья Николаевна Александрова
Мы удобно устроились в развилке ветвей, откуда хорошо просматривалась тропа.
Наш небольшой караван растянулся на добрую сотню ярдов. Впереди шли несколько сипаев, за ними ехал на гнедом коне капитан Литтел, положив винтовку поперек седла. За ним следовали последние оставшиеся носильщики и танцоры домми, также нагруженные поклажей пропавших носильщиков. Чуть позади шли еще несколько сипаев, за ними — мой отец, инженер и остальные европейцы. Замыкали отряд сипаи, которые внимательно вглядывались в окружающие джунгли.
Впереди тропа делала небольшой поворот.
Передовые сипаи остановились перед этим поворотом, поджидая отставших путников.
Тут впереди отряда снова раздался громкий крик совы, другая сова отозвалась сзади хриплым уханьем.
Я подумал, что капитан Литтел ошибался, что в этих местах совы кричат не только ночью, но и жарким днем — но додумать эту мысль не успел, потому что события начали развиваться с необычайной, устрашающей скоростью.
С дерева, под которым сидел на своем коне капитан Литтел, молниеносно сорвалась какая-то темно-коричневая фигура. Она двигалась столь стремительно, что я не сразу понял, что это — человек, вся одежда которого состояла из белой набедренной повязки. Он вскочил на коня позади капитана и быстро накинул на шею мистера Литтела яркий шелковый платок. Резкое движение — и капитан бездыханным упал на тропу.
В то же время с деревьев посыпались смуглые люди, как перезрелые плоды падают с фруктовых деревьев. Они бросались на сипаев и одного за другим убивали их, душили своими шелковыми платками.
В то же время танцоры домми набросились на остальных путников. У них в руках оказались такие же шелковые платки.
Все это происходило так быстро и в такой удивительной тишине, что я не мог поверить своим глазам.
Носильщики побросали поклажу и пытались сбежать в джунгли, громко восклицая: «Тхуги! Тхуги!» — но ни одному из них не удалось избежать страшной смерти.
Все эти ужасные события заняли от силы полминуты. В эти полминуты я был так потрясен происходящим, так скован ужасом, что не мог и пошевелиться, не мог издать ни звука, я был буквально как громом поражен. Наконец мне удалось преодолеть этот временный паралич, и я попытался слезть с дерева, чтобы прийти на помощь своим спутникам, — но Арунья схватила меня за плечо и прошипела:
— Куда?
— Я должен помочь им… должен спасти…
— Молодой сагиб должен сидеть тихо! — отрезала она. — Молодой сагиб никому не сможет помочь, он только найдет свою смерть. Арунья не хочет, чтобы он нашел смерть, у Аруньи и молодого сагиба одна жизнь, одна судьба!
— Замолчи! — крикнул я в гневе. — Твои люди — разбойники, убийцы! Не удерживай меня!
Девушка как будто смирилась с моим решением, покорно опустила взгляд, но как только я попытался слезть с дерева, она внезапно ударила меня сложенной ладонью в какую-то точку на шее.
На мгновение в глазах у меня померкло, а затем мною овладело странное безразличие. Я все же попытался слезть с дерева, но ни руки, ни ноги меня не слушались, я не мог пошевелить даже пальцем. Я превратился в бессильного паралитика, который может лишь наблюдать за жизнью, не в силах вмешаться в нее.
Тем временем внизу трагедия подходила к концу. Появившиеся из джунглей тхуги и танцоры домми довершали свою ужасную работу, убивая последних уцелевших путников. Среди них был и мой отец. Он попытался бежать в джунгли, но двое смуглых тхугов перехватили его.
В этот ужасный миг отец поднял голову, и мне показалось, что наши глаза встретились. В его взгляде были ужас и отчаяние, в моем — отчаяние и беспомощность: я ничем не мог помочь ему!
Один из тхугов держал отца за руки, второй набросил на шею свой ужасный платок и резким движением затянул его.
Отец упал на тропу бездыханным.
Я вскрикнул от отчаяния… точнее, только хотел вскрикнуть, поскольку мой голос не слушался меня, так же, как руки и ноги. Вместо крика только жалкий хрип вырвался из моего горла да две слезинки покатились по щекам — слезы боли и бессилия.
Тут милосердное небо смилостивилось надо мной, и я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, солнце уже садилось.
Я по-прежнему лежал в развилке дерева, и Арунья сидела рядом со мной. Увидев, что я открыл глаза, она поднесла к моим губам половинку кокосового ореха, наполненную водой.
— Молодой сагиб был как мертвый, — проговорила она озабоченно. — Молодому сагибу нужно выпить воды…
— Оставь меня! — выкрикнул я в гневе. — Ты — исчадье ада…
Я ударил по ее руке, выбив из нее кокос с водой. Арунья ничуть не рассердилась, она провела рукой по моему лицу и прошептала:
— Молодой сагиб расстроен… это пройдет. Арунья принесет еще воды…
Почувствовав, что руки и ноги снова меня слушаются, я приподнялся на локте и бросил ей в лицо:
— Мне ничего от тебя не нужно! Ты — убийца и дочь убийцы!
— Устами молодого сагиба говорит гнев! — возразила Арунья. — Молодой сагиб несправедлив. Молодой сагиб не понимает, что Арунья спасла его, потому что у нас — общая судьба!
— Мне не нужна такая судьба! Я не хочу иметь ничего общего с убийцей!
Проговорив эти гневные слова, я перевел дыхание и посмотрел вниз, на тропу, где совсем недавно разыгралась кровавая трагедия. Точнее, бескровная — потому что смуглые убийцы расправились со своими жертвами, не пролив ни капли крови.
Теперь там не осталось ни следа от происшедшего. Ни одного человека, живого или мертвого, ни одного вьючного животного, ни одного тюка с поклажей…
Казалось, в джунглях царил вечный покой бессмертной природы.
— Куда они дели все трупы? — спросил я удивленно, хотя и не хотел разговаривать с Аруньей.
— Они похоронили их по всем правилам нашей веры, — ответила девушка, — Великая Черная Мать примет их и дарует им новую жизнь в новом, лучшем обличье.
— Это зверство! — процедил я.
— У тебя своя вера, у нас — своя, — возразила девушка. — Я слышала, что вы, белые, собираетесь в своей церкви и поедаете своего бога, пьете его кровь. Разве это лучше того, что делают наши люди?
— Не говори глупостей! — возмущенно перебил ее я. — Мы лишь символически вкушаем тело и кровь Иисуса Христа, вы же лишаете жизни живых, ни в чем неповинных людей!
— Такова наша вера! — воскликнула Арунья. — Таков наш обычай! Так мы служим Великой Черной Матери — Кали!
— Это — ужасная вера! — проговорил я
