Жажда расплаты - Евгения Михайлова
— Причина только в том, что тебе глубоко плевать, больно мне или нет.
— Не так примитивно. Просто оценила свободу нелюбви. Покой, объективность и глубокий смысл нелюбви. Так просто понять человека, если ты его не любишь до дрожи в коленях. Так легко оценить его достоинства и принять недостатки, если ты не сходишь с ума от страсти, ревности и нежелания выпускать его из своих рук. Я думаю, существует и родство полноценной и справедливой нелюбви.
— Я понял, о чем речь, и готов согласиться. Тамара, ты можешь объяснить такое невероятное горе Даши по поводу смерти Дмитриева? Она же буквально вчера достаточно резко его отшила, как мне Ковальский рассказал. Она точно не влюблена в него. Конечно, оценила как очень талантливого и необычного человека. Мы все его ценили, потрясены и скорбим. Но такое отчаяние, нежелание принять… Не совсем понимаю.
— Вот в этом мне легче разобраться, чем тебе, по той причине, что я не мужчина, не безумный любовник, не соперник любого другого мужчины на земле. Я на Дашиной стороне. Она так страшно страдает и убивается из-за вины. Она обвинила себя во всем. Потому и произнесла слово «убийство». Даша измучена скоплением на своем пути враждебности, какой она никогда не встречала раньше и даже не догадывалась о том, что такое может быть. Она была раздавлена покушением на тебя, — а это было оно, в чем лично я не сомневаюсь. Она и тогда страдала в первую очередь из-за своей вины. Моя сестра устала существовать в страхе от того, что в какой-то момент может потерять любого, кто ей дорог. Тебя, меня, родителей… Как Дмитриева, которого она оставила в его доме совершенно здоровым и полным планов. Мне кажется, она уже меньше всего боится за себя. И все из-за истории, которую вы начали вдвоем однажды ночью, а потом в нее втянулось столько разных людей.
— Да, похоже на правду. Тамара, а что это за диагноз такой? Я тоже никогда не слышал.
— Инфаркт мозга — это тяжелая патология сосудов мозга без кровоизлияния, в отличие от инсульта. Возможны внезапное, резкое, стрессовое сужение и другие поражения. На этом фоне может возникнуть даже некроз. Провокаторов у такого состояния очень много.
— Это всегда смертельно?
— Нет, совсем не всегда. Но Дмитриев был один, а помощь требовалась только профессиональная.
— Ужасно, конечно. Его жена Лиля и дочь Ира просто убиты. Они его на две ночи оставили одного. Лиля впервые так разгневалась… Я с ними хорошо знаком. Совершенно необычные, по-настоящему интеллигентные люди. И у них обеих был общий ребенок — Леонид. Они считали его гением и буквально молились на него. И теперь даже они могут обвинять Дашу. Как и себя, наверное.
Влад поднялся.
— Мне пора, Тамара. Не стану будить Дашу. Я и звонить ей сегодня не буду. Ты же с ней останешься? Давай так: я позвоню тебе, а ты скажи: «Здравствуй, Катя» и пару слов. Нормально или не очень. До связи.
Тамара стояла у окна, смотрела, как Влад вышел из подъезда, прошагал своими длинными стройными ногами по дорожке, перед своей машиной остановился и посмотрел на окна ее квартиры. Она увидела его спокойное, красивое лицо и подумала о том, что он — один из самых привлекательных людей, каких она встречала в жизни. Ему бы везения настоящего. Им бы с Дашей…
Влад открыл дверцу машины, почти сел… И тут раздался страшный взрыв, от которого, кажется, прогнулись окна. Тома увидела, как Влада отбросило назад, как горит на нем одежда… Тамара схватила телефон и «спасательную» сумку, понеслась по лестнице, на ходу вызывая «скорую» и полицию. Она, увязая в нечищенных сугробах, оставив в них домашние тапки, добралась до Влада, который откатился немного от места взрыва и прижимал к лицу обожженные руки… На одежде были рваные дыры и кровь. Тамара боялась оторвать его руки: а вдруг глаза, можно только больше навредить… Она пыталась просто помогать чем получится.
…Когда его уложили в машину «скорой». Тома буквально вцепилась в локоть молодого врача.
— Умоляю вас, помогите. Я не могу с вами поехать, у меня дома больная сестра. Пожалуйста, давайте обменяемся номерами телефонов, и вы мне позвоните, куда его отвезут. И попросите там, чтобы его телефон был рядом с ним. И еще: пусть кто-то из больницы позвонит его жене, номер в контактах, зовут Валерия. Я не могу, я с ней не знакома. И не отказывайтесь, — Тамара сунула ему в карман халата несколько купюр.
— Да что вы в самом деле, — запротестовал врач. — Я что, не человек, я все и так сделаю.
— Конечно сделаете, я сразу поняла. Это я не ради вас, а ради себя. Мне так спокойнее. Захотите, — отдайте санитарке. Хотя я им и так привезу, как только доеду. Спасибо вам огромное. Значит, мы на созвоне. Я Тамара, кстати.
Когда Тамара поднималась в квартиру, она очень надеялась, что Даша еще спит. На лице и руках Тамары кровь и гарь, босые ноги выглядят как ошпаренные… Но Даша стояла у окна и смотрела. Тома бросилась к ней, пыталась увести, говорила:
— Главное, он жив. Приехали хорошие врачи, я обо всем договорилась. Сейчас позвоню директору нашего института, чтобы организовал госпитализацию в хороший стационар. Мне врачи «скорой» оставили телефон, обещали обо всем сообщать…
Но Даша, кажется, ничего не слышала, она вцепилась побелевшими пальцами в подоконник, ее тело под руками Тамары как будто окаменело.
— Да божечки ты мой, — вдруг заплакала сильная Тамара и опустилась перед сестрой на колени. — Как же вынести эти муки, которые не кончаются.
— Ты плачешь, Тома? Не нужно. Если мы начнем сейчас вдвоем плакать, мы никогда не сможем остановиться. А нам надо выбраться из этой затопленной слезами квартиры и найти его. Если он жив, они же придут его добивать. Я читала, что они так делают.
Так Даша окончательно разделила весь
