Кот, который читал справа налево - Браун Лилиан Джексон
«Но Зоя такая прелестная женщина! И этот мягкий голос! И эти коленки!»
«Квиллер, ты дурак. Ты не помнишь, как она пригласила тебя поужинать в ночь убийства Маунтклеменса?»
Когда вечером Квиллер приехал домой, разговор с самим собой был продолжен.
«Ты поддался на уловку этой беспомощной женщины и позволил сделать из себя посмешище. Помнишь, как она кусала губы, вздыхала, называла тебя „таким понимающим“? Всё это время она играла в свою игру, мучительными откровениями и прозрачными намёками создавая себе алиби… А ты заметил отвратительный блеск в её глазах сегодня? Это был тот же беспощадный взгляд, что и у нарисованного кота на картине в галерее Ламбретов. Художники всегда рисуют самих себя. Ты разгадал её».
Квиллер долго сидел, глубоко погрузившись в мягкое кресло и потягивая трубку.
Наконец Коко нарушил тяжёлое молчание.
– Извини, старина, – сказал Квиллер. – я не очень-то настроен общаться сегодня.
Он выпрямился и спросил себя: «Что это за большой автомобиль, на котором, по словам Зои, Маунтклеменс ездил в Нью-Йорк? Чей он?»
А Коко заговорил снова, на этот раз из коридора. Его речь была мелодичной последовательностью звуков. Квиллер вышел в холл и обнаружил, что Коко резвится на лестнице. Стройные лапы кота, напоминающие длинные стебельки нотных знаков, наигрывали мелодии, носясь вверх-вниз по застланным красным ковром ступенькам. Заметив Квиллера, он взбежал вверх и посмотрел вниз, всей своей позой и лёгким подергиванием ушей приглашая последовать за ним.
Квиллер внезапно почувствовал нежность к этому маленькому дружелюбному созданию, которое знало, когда необходимо общение. Коко мог быть более забавным, чем представление в кабаре, и временами лучше, чем успокоительное. Он давал много и требовал мало.
– Хочешь посетить своё старое жилище? – Квиллер поднялся за Коко и отпер дверь квартиры критика.
Издав восхищённую трель, кот вошёл и обследовал квартиру, обнюхав каждый угол.
– Приятных запахов. Коко! Скоро приедет эта женщина из Милуоки, продаст дом и возьмёт тебя с собой, будешь кататься как сыр в масло.
Коко как будто понял и прокомментировал это высказывание следующим образом: он прервал свой обход и лёг на спину, облизывая себя.
– Я делаю вывод, что ты предпочел бы жить со мной.
Коко иноходью помчался по направлению к кухне, прыгнул на своё старое место на холодильнике, не нашёл там подушки, пожаловался и спрыгнул вниз. С надеждой он обследовал угол, где обычно стояла его тарелка и мисочка с водой. Там ничего не было. Он мягко запрыгнул на кухонную плиту, где горелки дразнили его слабым запахом сваренного на прошлой неделе бульона. Отсюда Коко изящно перебежал к разделочной доске, движимый воспоминаниями о жарком, котлетах и домашней птице, обнюхал шкаф с ножами и сбил одно лезвие с магнитного бруска.
– Осторожно! – воскликнул Квиллер. – Ты можешь поранить лапу. – И повесил нож назад, на магнит.
Когда он выравнивал его относительно трёх других ножей, усы подали ему сигнал, и Квиллер почувствовал внезапное желание спуститься вниз, во двор.
Он пошёл в кладовую за фонариком. Интересно, почему Маунтклеменс спускался по пожарной лестнице без него. Ступеньки были опасными, с узкими площадками, обледеневшие.
Думал ли критик, что идет встречать Зою? Накинул ли он своё твидовое пальто на плечи? Спустился ли он вниз без электрического фонарика? Не взял ли он нож вместо него? Пятый нож с магнитного бруска…
Маунтклеменс оставил свою искусственную руку наверху. Такой тщеславный человек, несомненно, не сделал бы этого перед встречей с любовницей. Но если он хотел её убить, протез был ему не нужен»
Квиллер поднял воротник вельветового жакет и начал осторожно спускаться по пожарной лестнице в сопровождении любопытного, но идущего без особого энтузиазма кота. Ночь была холодной. В аллее было тихо.
Репортёр захотел посмотреть, как открывается дверь во двор, в каком направлении падает тень, насколько хорошо в темноте виден человек. Он исследовал массивные дощатые ворота с тяжёлым испанским замком и ременными петлями. Открывая ворота, Маунтклеменс остался стоять за ними. Одно движение визитёра, и он был бы пригвождён к стене. Почему—то Маунтклеменсу не удалось застать свою жертву врасплох, и жертвой стал он сам.
Пока Квиллер размышлял и водил фонариком по обледенелым кирпичам дворика, Коко, обнаружив тёмное пятно на кирпичном полу, внимательно обнюхивал его.
Квиллер грубо подхватил кота под живот:
– Коко, фу!
Он быстро поднялся по лестнице, неся кота, который скулил и визжал, словно его пытали. На кухне Маунтклеменса Коко уселся на пол и привёл себя в порядок. В результате этой короткой прогулки по грязной улице он запачкал когти и подушечки лап. Пройдясь по коричневым пальчикам похожим на лепестки цветка, он распространил действие своего языка повсюду – мыл, чистил, причесывал и дезодорировал всё единственным, но эффективным инструментом.
Внезапно кот сделал паузу, оставив язык высунутым, а пальчики – вычищенными только наполовину. Его горло исторгло слабое урчание. Он встал, напряжённо застыв, потом неспешно подошёл к гобелену и поскрёб лапой угол.
– Там ничего нет, в этой старой кухне, только пыль, – сказал Квиллер, но в усах защипало, и внезапно он почувствовал, что кот знает больше него.
Он взял фонарик, закатал угол гобелена, открыл дверь и спустился вниз по узкой служебной лестнице. Коко уже ждал его внизу, не произнося ни звука, но когда Квиллер взял его на руки, то почувствовал, что каждый мускул кота вибрирует от напряжения.
Квиллер резко распахнул дверь в старую кухню и быстро осветил фонариком помещение. Там не было ничего, что могло бы оправдать беспокойство Коко. Квиллер провел лучом по мольберту, грязному столу, холстам, сложенным возле стены. Потом, ощущая какое-то беспокойство в области верхней губы, он осознал, что холстов стало меньше, чем он видел в прошлую ночь. Мольберт был пустым. Не было и робота, который стоял на раковине.
Он потерял бдительность и перестал контролировать кота, и Коко спрыгнул на пол. Квиллер повернулся и осветил фонариком гостиную. Она по—прежнему была пуста.
Коко исследовал кухню. Он прыгнул на раковину, покачался на краю, потом бесшумно перескочил на стул, на стол. Когда он водил носом над предметами, лежавшими на столе, рот его был приоткрыт, усы торчал и он показывал зубы, царапая одновременно стол возле мастихина.
Квиллер стоял посреди комнаты и пытался собраться с мыслями. Здесь происходило что-то странное. Кто был на этой кухне, кто унёс холсты и зачем? Пропали две картины с роботами. Что ещё взяли?
Квиллер положил фонарик на стойку так, чтобы свет падал на несколько оставшихся в комнате холстов, и развернул один.
Это был Скрано! Великолепие оранжевых и жёлтых треугольников, итальянская художественная мягкость, превосходный стиль, необыкновенная глубина… Квиллер даже потрогал поверхность пальцем. В нижнем углу стояла знаменитая подпись, исполненная прописными буквами.
Квиллер отложил картину в сторону и развернул другую. Снова треугольники. Эти были зелёными на синем фоне. На остальных холстах тоже были бесчисленные треугольники: серые на коричневом, коричневые на чёрном, белые на кремовом… Менялись пропорции и расположение, но все треугольники принадлежали кисти Скрано.
Гортанное бормотание Коко привлекло внимание Квиллера. Кот обнюхивал оранжевые треугольники на жёлтом фоне. Интересно, сколько это может стоить? Десять тысяч? Двадцать? Возможно, даже больше, учитывая, что Скрано больше не пишет.
Маунтклеменс скупал картины с целью завладеть рынком? Или это были подделки? И в любом случае… кто их украл?
Нос Коко обстоятельно исследовал поверхность картины. Когда он дошел до подписи, его шея вытянулась, и он нагнул голову сначала в одну сторону, а потом в другую – так он пытался добраться до букв.
Его нос двигался справа налево, сначала пройдя «О», потом изучив «Н», не задерживаясь над «А», нюхая «Р» со смаком, словно она была чем-то особенным, потом к «К» и в конце концов застыв над «С».
