Вячеслав Белоусов - Прокурор Никола
Свердлин понуро молчал, не поднимая красивой головы.
– Видели бы преступники таких следователей!
– Да что вы в самом деле, Екатерина Михайловна? – Свердлин опустился на колени, начал собирать бумаги с пола, засовывать их в сейф. – Что вы меня шпигаете, как школьника?
– Я шпигаю?!
– Вы!
– Мальчишка!
– А вы?..
– Кто?
– Вы!..
– Ну? Говорите!
Свердлин с охапкой дел медленно поднялся с пола, развернулся к Пановой.
– Иезуитка! Издеваетесь над подчиненными!
– Что?
– Что слышали!
– Ах, так! Вон из кабинета!
– Чего?
– Вон из кабинета и подайте рапорт Максинову! Вы больше работать у меня не будете!
– Да чихал я на все! – Свердлин размахнулся и обрушил всю тяжесть уголовных дел на одинокий сейф, тот зашатался и грохнулся на пол.
– Он еще и хулиган, – опустились руки у Пановой. – Вместо работы любовь крутит и… мебель ломает.
– Что?
– Что слышали…
То, что случилось дальше, не ожидал увидеть никто. Даже умудренного житейским опытом Косаревского пробрало. Здоровенный долговязый Свердлин рухнул на стул и, бросив кудрявую голову на руки, заплакал.
– Что это с ним? – опешила Панова.
– Ревет… – боясь подойти к приятелю, тихо сказал Косаревский.
Дверь кабинета без стука отворилась – голова дежурного в милицейской фуражке просунулась внутрь и, повертевшись туда-сюда в поисках Пановой, объявила:
– А я звоню, звоню! Екатерина Михайловна, подполковник Сараскин приехал! Требуют вас к начальнику!
– Приплыли! – ахнул Косаревский. – Еще один на наши бедные головы!
Свадьба
Можно было с обеих рук сразу, но Порохов поберег этот эффектный трюк напоследок.
Широко расставив ноги, словно врастая в землю, он упруго выгнул спину назад и, периодически резко взмахивая то левой, то правой рукой, послал шесть ножей, сверкающих лезвием, в желтое поле мишени.
Шесть клинков вошли в деревянный щит, как в масло, лишь свист в воздухе и глухие удары.
Вторую шестерку – все в красное ядро – он вонзил, посылая их по паре одновременно с обеих рук.
Тимоня как застыл с открытым ртом, так и продолжал коченеть от восторга, лишь шире глаза округлялись.
– Научишь, Эд? – опомнился он, бросившись опередить, когда Порохов, легко прижимая локти к бокам, с прямой спиной, двинулся за ножами к щиту. – Научишь?
Тот даже головы не повернул; еще бы ковбойскую шляпу на голову – и вылитый Крисс из «Великолепной семерки»! Тимоня раз пять тот фильм смотрел в заводском клубе, спички пробовал, как ковбои, от подошвы зажигать, только не получалось.
– Что хочешь сделаю! – дергал он ножи из мишени, не замечая внезапно заалевших от крови пальцев, не чувствуя острой боли.
– Стоп! – одернул Порохов. – Без рук останешься. Не видишь, в крови уже весь.
– Да черт с ними! Пустяки.
– Не дергай ножи! Это тебе не девок за сиськи хватать. С ножами бережно надо.
– На мне, как на собаке, – Тимоня сиял от счастья. – Научишь?
– Научу, научу. Терпения наберись.
– Заживет до свадьбы, – подпрыгнул и крутанулся вокруг себя от восторга Тимоня, выдернул последние ножи и протянул их Порохову. – Кстати, ты на свадьбу идешь?
– Пригласил меня Аргентум.
– Он всех наших позвал. Пойдем, Эд? Гульнем. Первого своего женить будем.
– Не знаю.
– Рубик идет, Хабиба, Колян, Серега… Даже Мадам Бовари собирается. Я ее сегодня в мастерскую возил. Завиваться-подвиваться. И Ксюху тоже.
– А это кто такая?
– Ксюша-то?
– Ну да.
– Так это сама невеста и есть!
– Как?
– А ты не знал?
– Она невеста?
– Это что же? Серебряный тебя звал, а на ком женится – не сказал?
– А я и не спрашивал.
– Ксюшка! Она же Жорика бросила, когда Аргентум ее подцепил. Жорик ведь и творил чудеса на стадионе из-за этого! А ты не знал ничего? Я же рассказывал!
– Да, вспоминаю…
– Ты же сам ее домой тогда отвозил! Она промолчала?
– Да мы и не знакомились толком.
– Пойдем, Эд. На свадьбе и познакомитесь. Все наши будут. Оторвемся по полной.
– По полной, говоришь?
– А че?
– Ладно, подумаю.
– Тогда я за тобой забегу?
– Не надо. Я сам как-нибудь…
– Ну я пошел. С Рубином договорились одно дельце прокрутить на мотиках.
– Постой-ка, Тим, – Порохов схватил убегающего Тимохина за рукав. – А эта девушка… Ксения? Она что же, давно с Аргентумом встречалась?
– Что это тебя разобрало?
– Да так. Странно все.
– Если интересно – тебе бы у Жорика спросить. Он с ней до армии кантовался года два-три. Любовь была – не разлей вода. Платоническая, по юности. А с Серебряным она встречается с месяц. Не думала уже, что Жорик вернется, вспомнит. Разговор пошел, будто нашел тот где-то на стороне зазнобу круче. Вот Серебряный ее и сманил. А тут Жорик нагрянул как снег на голову.
– А правда, что беременная она?
– Чего не знаю, того не знаю. Со свечкой не стоял. Но думаю – врут бабы. Ксения девка степенная. За ней тут многие приударяли без Жорика-то. А она ко всем, как снежная королева.
– Вот аж как?
– Сам пробовал, – Тимоня улыбнулся над прошлыми потехами. – Не подступишься.
– А Аргентуму, значит, удалось?
– А ты спроси их, баб! – Тимоне и самому, видно, было невдомек. – Аргентум жаден, как тот жид на ярмарке, а ей, говорят, бисер метал.
Тимоня давно убежал по своим делам, а Порохов все стоял, задумавшись, у деревянного щита.
Двор его диковатой дачи был пуст, зарос за маленьким неказистым домиком сорняком и коноплей, лишь посохшие деревья с ветками, словно металлические проволоки; захламленный запчастями машин и мотоциклов гараж без ворот еще напоминал о редких визитах хозяина. И все грустило в запустении. Дворняга без имени, застрявшая было перезимовать по случаю, вытерпела лишь до весны и с первым теплом пропала. Даже кошки, и те не отваживались останавливаться на длительное жительство. Вдовец никого не прельщал.
После смерти жены Порохов и сам особенно не задумывался о серьезных отношениях с женщинами. Двое малолетних детей воспитывались у тещи. Он периодически навещал их в свободные дни, на большее не хватало. Если особенно разбирало, заглядывал к давним подружкам, где всегда находилась какая-нибудь шалунья. И этим обходился. Свою Светку забыть ему никак не удавалось. А он и не пытался…
Стемнело. И луна уже плутала в чернеющих облаках на небе, когда Порохов вышел из дачного домика на порог, потянулся в дверях, постоял и поднял голову. Повыскакивали любопытные звезды, таращась вниз, и тишина стояла такая, что екало сердце.
«Что это я, как девица на выданье? – повел плечами Порохов. – Вроде на свадьбу собрался, а не замуж!»
Он хмыкнул, решительно захлопнул дверь и направился к дожидавшемуся его мотоциклу. Руль «ковровца» поблескивал в лунном свете. Пробирала внутренняя дрожь. «А нервишки-то не отжили еще, – подхлестнул он себя. – Живое, значит, в тебе еще что-то колышется. Ну будь что будет!»
И он, вскочив на мотоцикл, ударил по стартеру и рванул ручку газа до упора. «Ковровец» взревел, не ожидая дикого обращения, взвился возмущенно с места на заднее колесо, и так, на одном этом колесе, неистовый наездник промчался всю тропинку между домами в дачном поселке и огородами, пока не вылетел на пустынное городское шоссе. В пять-шесть минут Порохов подкатил к жилому кварталу, выбрал нужный дом и, подрулив к подъезду, посигналил. Ждать ему долго не пришлось. Из окна второго этажа высунулась взлохмаченная голова, и знакомый голос окликнул:
– Порох?
– Спустись, – позвал Порохов. – Дело есть.
Через минуту Жорик, босой и в майке, выпущенной на брюки, лениво сплевывал семечки рядом, не вынимая рук из карманов.
– Чего?
– Один кукуешь? – спросил Порохов.
– А тебе что?
– Да так. Заехал вот, проведать.
Они помолчали. Жорик закончил с семечками, но не спрашивал, не интересовался, ждал. После того случая на стадионе Тимоня приводил Жорика знакомиться, но близко они не сошлись, косился Одоевцев, не сгорело еще в душе пламя обид, да и болячки не совсем зажили. Порохов полез в спортивную куртку, достал сигареты, протянул.
– Закуришь?
– Бросил.
– И я не курю, – Порохов убрал пачку назад.
– А чего же носишь?
– Для разговора.
– Так говори.
– Не гони.
– Тогда пойду я. Там телек.
– Ты чего же? – Порохов поднял глаза на Одоевцева. – На свадьбу не идешь?
– Нет.
– И не звали?
– И звали бы, не пошел.
– Чего же так?
– Тебе какое дело?
– Значит, все с Ксенией?
– Что вам всем надо от меня? Чего пристали? То один, то второй!.. – Жорика забило, голос его задрожал, начал срываться.
– Ты мне скажи! Все или нет?
– Да пошел ты! – Жорик развернулся и зашагал к подъезду.
– Все? – Порохов не унимался.
– Пропади она пропадом! – не оборачиваясь, махнул рукой тот.
– Запомни! Это твое последнее слово! – крикнул ему в спину Эдуард и не тронулся с места, пока Одоевцев не скрылся в подъезде.
