Екатерина Черкасова - Бедная богатая девочка
Сима приподняла краешек одеяла и спросила у высунувшего голову кота:
- Гош, мама уже встала? - Ей показалось, что кот кивнул. Тогда она закричала на всю квартиру: - Мама! Мам!
Марина Алексеевна вошла, выдыхая дым первой утренней сигареты.
Слава богу, она ее не разбудила!
- Мам, закрой окошко! - жалобно попросила Сима,
а то я вылезти не могу.
- Сейчас. - Марина Алексеевна закрыла форточку. - Поднимайся, чайник уже кипит.
Мать была настроена миролюбиво, и это обрадовало Симу. Нет ничего ужасней ее утреннего плохого настроения.
Сима нашла свою записную книжку и набрала номер Веры Сергеевны. Выслушав длинные гудки, она позвонила Снегиреву. Как раз его она и разбудила. Он невнятно буркнул, что компьютер еще не починили, и бросил трубку. И куда можно пойти в девять утра в субботу? На сумасшедшую спортсменку, которые, несмотря на погоду и время года, бегают по утрам, Вера Сергеевна похожа не была.
Кое-как умывшись, вот еще, умываться в выходной день, Сима, облаченная в смешную клоунскую пижаму-комбинезон, которая была антиэротична, но невероятно уютна, уселась на кухне и схватила в руки горячую чашку.
- Зубы чистила? - строго спросила Марина Алексеевна, зная нелюбовь дочери к субботним гигиеническим процедурам.
- А как же! - Сима оскалила зубы, как
на приеме у невропатолога. - Сырку дай!
Марина Алексеевна подвинула к ней тонко нарезанный
дырчатый сыр, масло, колбасу. Сима неудовлетворенно оглянулась
по сторонам, схватила большую булку и разрезала ее вдоль на три части.
Затем она старательно и щедро намазала каждый ломоть маслом и
сделала огромный сложный слоеный бутерброд с сыром и колбасой.
И вонзила в это великолепные молодые здоровые зубы.
- Не в коня корм, если бы я так ела, то уже давно
бы не входила в дверь, - завистливо сказала Марина Алексеевна,
медленно и деликатно отрывая маленькие кусочки от тоненького кусочка
сыра без хлеба и масла.
- Бегаю много, - пояснила Сима с набитым ртом.
- Не ври, ты на машине ездишь. А я только нервничаю.
А от этого еще больше есть хочется. И курить бы бросить, но боюсь, совсем разнесет, - пожаловалась Марина Алексеевна.
Слегка насытившись, Сима подробно передала матери свой
разговор с молодым доктором и была удостоена похвалы за знание психиатрии.
- Как ты думаешь, она что-то знает? - спросила
она мать.
- Реальные события причудливо преломляются и переплетаются
с болезненными переживаниями больного, они могут патологически
толковаться, им придается иной смысл, но отрицать, что определенные
факты имели место, нельзя, - пояснила Марина Алексеевна.
- Что ты имеешь в виду?
- Существование какого-то лица, которое, с точки зрения больной,
причинило ей вред. Не будем вдаваться в подробности, какой вред, иначе
мы сползем в ее бредовые построения. Одетта и Одиллия. Черное и белое.
Добро и зло. Какие-то противоположности. Расшифровать реальности, которые закодированы в явных нелепостях, в видимой психопатологии, - не знаю, возможно ли это. Перевоплощение, бред двойника, метаморфоза - или она реально выдавала себя за кого-то другого? - Марина Алексеевна пустилась в рассуждения, забыла о своем скромном завтраке и расхаживала
по кухне, размахивая погасшей сигаретой. Сима слушала ее раскрыв
рот.
- Как бы то ни было, ты должна довести эту линию до конца, - решила Марина Алексеевна. - Поезжай-ка ты к ней домой. Почему-то мне кажется, что ты найдешь что-то интересное.
У Марины было безошибочное чутье. Симу всегда изумляло,
как она определяла психически больных с порога, как умела безошибочно задать тот самый единственный вопрос, который достигал цели, раскрывал самое главное, самое актуальное переживание больного вместо того, чтобы часами разговаривать с ним, медленно отсекая все несущественное. Психиатры говорят, что с этим надо родиться.
* * *
Евгения Ивановна Кислова, усталая женщина, похожая на свою состарившуюся дочь - те же светлые волосы, наивные глаза и прозрачная кожа, - выслушала Симу и жестом пригласила ее войти.
Скромное, очень чистое жилище, почему-то напрочь лишенное милых женскому сердцу мелочей: вазочек, статуэток, вязаных салфеточек, фотографий в блестящих рамках. Зато были книги. Сима пробежала глазами
по корешкам: классика, очень много специальной научной литературы, совсем нет современных изданий в пестрых глянцевых обложках.
Евгения Ивановна поймала Симин взгляд и прокомментировала:
- Мой отец был академиком. Здесь все осталось так, как при
его жизни. Господи, какое счастье, что он не дожил до этого
дня, не узнал, что его любимая Анечка - наркоманка. Это убило бы его.
Сима запуталась в странной логике женщины. Раз он все равно умер, то как бы его это убило? В чем, собственно, счастье, что он умер? Поразмыслив, она решила, что, наверное, счастье в его незнании, что внучка стала наркоманкой.
Существует категория людей, которые всячески избегают говорить о наболевшем. Другие готовы излить душу первому попавшемуся человеку. Евгения Ивановна, по-видимому, принадлежала к редкому смешанному типу. Ее речь скорее напоминала поток сознания. За десять минут она успела рассказать о себе практически все, но не в какой-либо последовательности, а вразнобой, перескакивая с описания заслуг своего отца,
академика, перед родиной и вопиющей неблагодарности потомков (за этим следовал красноречивый жест, подчеркивавший скудность обстановки) на его негодяя-аспиранта, который бросил ее, беременную Анечкой, прихватив заодно идеи академика, вплоть до страшного потрясения, которое она испытала, вернувшись из командировки и увидев свою дорогую Анечку в ужасном состоянии.
Сима попыталась систематизировать полученные сведения. Выходило, что Аня Кислова жила с матерью в старой большой академической квартире на Ломоносовском проспекте. Пожилой академик при жизни возглавлял закрытый научно-исследовательский институт. Как многим крупным ученым старой закалки, ему были свойственны аскетичность и принципиальность, плоды которых и пожинали его потомки, живя в полупустой квартире с мебелью 50-х годов и огромной библиотекой. Единственное, в чем он пошел наперекор себе, была защита дочерью кандидатской диссертации и трудоустройство ее младшим научным сотрудником вверенного ему института. Академик болезненно пережил неудачный роман своего аспиранта с Женечкой, но родившуюся в результате этого внучку любил беззаветно и даже болезненно. Перестройка окончательно подкосила его здоровье, добило его отсутствие финансирования науки, имевшей в советские времена первостепенное значение. Младшие и старшие научные сотрудники уехали челночить в Турцию и Китай, доктора наук подались ремонтировать квартиры и бытовую технику. Академик умер в своем кабинете от сердечного приступа, сочиняя письмо Горбачеву. Следуя логике Евгении Ивановны, слава богу, что он не дожил до расстрела Белого дома, вопиющей и неприкрытой коррупции и распродажи всего, что только можно продать. Если в то время аспиранты и младшие научные отправились челночить, то сейчас их, пожалуй, привлекла бы доля братков, живущих весело, богато, но, увы, недолго.
Евгения Ивановна так и работала в институте, где нерегулярно получала пятьсот рублей в месяц. Получившая прекрасное воспитание, она знала три иностранных языка и основные деньги зарабатывала техническим переводом, что позволяло ей и Анечке не умереть с голоду. Но на работу она все-таки ходила с автоматизмом, с которым направлялась по утрам в ванную чистить зубы. Как ничего бы не случилось, если бы она этого не сделала, так никто бы не заметил и ее отсутствия на работе.
Анечка росла, была тихим, замкнутым, послушным ребенком.
Девочка рано научилась читать, и скоро романтические произведения классиков из дедушкиной библиотеки стали ее лучшими друзьями. Евгения Ивановна просто-таки умоляла дочь пойти погулять, записаться в кружок, секцию, но Аню это не интересовало. Она жила в мире придуманных историй, возвышенной любви, дуэлей и самоубийств из-за неразделенных чувств. Евгения очень обрадовалась, когда у дочери появилась подруга Вика. И хотя девочки были явно одного поля ягоды, нелюдимые и застенчивые, они прекрасно ладили, понимали друг друга с полуслова, сочиняли стихи, которые посылали друг другу по электронной почте. К тому времени Евгения Ивановна поднапряглась и купила дочери компьютер. И если Ане было трудно общаться вживую, то в Интернете она просиживала часы напролет. Это было дорого, но за время платил папа ее подруги Вики. Он, кажется, тоже был рад, что у дочери появилась подруга.
Но в последнее время Евгения заметила, что дочь изменилась. Было похоже, что она влюблена. Но Аня отличалась такой скрытностью, что выяснить что-либо было невозможно. По предположению Евгении Ивановны, они познакомились в Интернете. И она также была уверена, что именно этот человек приучил ее девочку к наркотикам.
