Галина Романова - Крестный папа
— Мне без разницы, — пожала Лариса плечами, к удивлению своему обнаружив, что чувство голода у нее атрофировалось вместе с инстинктом самосохранения. — А здесь всегда кормят пленников?
Женщина хмыкнула, не ответив, и, хлопнув у нее перед носом дверью, ушла. Ей на смену минут через двадцать явился большеглазый подросток в кепке козырьком назад и огромных размеров куртке. Он нес перед собой поднос, на котором дымился жирный плов, лежали три тоненьких ломтика дыни, гроздь винограда, а в маленькой пиалушке плескался какой-то изумрудный напиток, издающий восхитительный аромат.
Паренек поставил поднос на низкий столик у кровати и вполне вежливо поинтересовался:
— Может быть, вам мало?
— Да нет, вполне хватит, — поблагодарила его Лариса. — Я и есть-то ничего не хочу…
— Понятное дело, в таких-то условиях. — Паренек сочувственно прищелкнул языком. — Бежать вам надо.
— Что?
— Бежать! — Он опасливо оглянулся на дверь и, понизив голос до шепота, забормотал: — Зачем вы явились сюда? Вы не знаете его! Думаете, раз кормит, значит, в живых оставит?! Так он и гусей к Рождеству неделю красным вином отпаивает… На милость надеетесь?! А зря…
Что-то в его манерах Ларисе не понравилось. То ли бегающий взгляд поблескивающих возбуждением глаз, то ли эта вороватая привычка все время оглядываться на дверь. Но она вдруг прикинулась непонимающей и, удивив себя саму подобной выходкой, с игривой улыбкой выдала:
— Вы напрасно беспокоитесь о моем благополучии, молодой человек… Я здесь не пленница. Я здесь — гостья…
— Под запором-то? — не поверил тот.
— Это сюрприз, — продолжала гнуть она свою линию. — Сюрприз для его сына. Пока он рыщет по районным городам, разыскивая меня, я его здесь подожду…
Ей показалось, или паренек действительно побледнел? Нет, определенно в нем было что-то отталкивающее…
— С какой это стати Игорю тебя разыскивать? — взял тоном выше озабоченный официант. — Кто ты ему?
— Я?! — Не хотелось ей пускаться во всяческого рода откровения, но ее уже понесло, и остановиться она не могла, поэтому, недолго думая, Лариса пролепетала: — Я собираюсь выйти за него замуж…
Вот тут он на самом деле побледнел. Несколько раз кулаки сжал и разжал и ногой в раздражении притопнул, да так, что ремешок поношенной сандалии порвался. И под занавес грубо так прошипел:
— Черта с два ты угадала, сучка! Черта с два!..
Вот вам и здравствуйте! Это как же понимать, интересно? Молодой человек приревновал своего хозяина к возможной сопернице? Уж не бисексуал ли Игорь свет Ильдарович?
Дверь за рассерженным подростком уже давно с грохотом захлопнулась, а Лариса все стояла и тупо смотрела на пластиковый изыск фирмы «Rehau». Она-то, конечно, не собиралась замуж за этого самонадеянного пингвина. А если бы собралась? Что тогда — иметь в соперниках разобиженного подростка?
Ну и нравы!!! Пока посидишь тут, такого узнаешь…
Папашка, по всему видно, тот еще экземпляр. Из тех, что мягко стелет, да спать не ляжешь. Ишь как ласково пропел: «Дурочка…» Дура-то она, конечно, первостатейная, сомнений нет. Переклинило что-то в башке, и приперлась в логово к Змею Горынычу. На что, собственно, надеялась? Что хотела получить здесь в подарок? Ну, допустим, признается он в содеянном, и что? Кому от этого легче станет? Ему? Так ему и так хорошо, а вот ей было худо, а будет, по всему видно, и того похлеще. Тоже мне мстительница нашлась! Разве подобные дела так делаются? Нахлынуло на нее, понимаешь, она и просочилась сюда. Ни о конспирации не подумала, ни легенды какой-нибудь не припасла…
Н-да… Одним словом, дело — труба.
Лариса обошла поднос с яствами стороной и со всего маху бухнулась, как была в кроссовках, на постель. Та плавно спружинила, гостеприимно обволакивая пуховиками.
Чьи же это апартаменты? Кого здесь принимают — таких идиоток, как она, или это все же будуар Игоря? Не напрасно же этот востроглазый напросился ее обслужить. Очевидно, хотел разузнать все о гостье своего обожаемого. Тьфу ты, гадость-то какая! Вот ведь кому угораздило девственность свою подарить! Ну, пусть не подарить. Не очень уж она была благосклонна в тот самый момент, но чего греха таить перед самой собой — не слишком-то и сопротивлялась. Вон и Ольга Ивановна поинтересовалась, почему же она не кричала тогда. Можно было бы, конечно, и заорать. Народу кругом много, сбежались бы в пару минут. Только вот была одна маленькая загвоздочка. Вспомнив об этом, Лариса недовольно завозилась на мягком ложе.
Да, лукавь не лукавь, но где-то в подсознании тлел все же огонек неугасаемого интереса к этому мерзавцу. Вот ведь и сюда приперлась, наверное, не просто так. Опять же это самое подсознание и подтолкнуло! Наверняка стоп-кран не сработал из-за уверенности в том, что не посмеют обидеть избранницу обожаемого сыночка…
Проанализировав череду своих безрассудных поступков, Лариса окончательно расстроилась. Это надо же было настолько поглупеть за такой короткий промежуток времени! Жила себе жила благочестивой милой недотрогой и вдруг в одночасье превратилась в размякшую от противоречивых чувств глупую корову. И смерть сестры тут совсем ни при чем, это отдельный уголок в ее сердце. Здесь что-то совсем иное. Прав был мент, говоривший что-то там о генах, на все сто прав. Такая же она идиотка, как мамаша ее шальная. Та во имя светлого чувства взошла на эшафот, вот и ей суждено пострадать из-за…
А вот из-за чего конкретно, Лариса определить для себя поостереглась. Зыбкость и расплывчатость где-то там внутри еще никак не хотели сформировываться во что-то определенное. И она решила пока с этим повременить…
Ключ в замке тихонько так повернулся, и на пороге вновь выросла фигура крупнотелой бабищи. Ее глыбоподобный силуэт в проеме двери вырисовывался на фоне ярко освещенного коридора. Пошарив рукой по стене, она щелкнула выключателем, добавив к свету трех настенных бра ослепительный свет огромной люстры под потолком. Лариса на минуту зажмурилась.
— Чего же не поела ничего? — сурово осведомилась ее надзирательница. — Не понравилось?
— А который сейчас час? — ответила вопросом на вопрос Лариса.
— Девять вечера…
Вот это да! Кто сказал, что время в застенках течет незаметно? Она так вот просидела почти полдня и не заметила, как отскакало пять часов.
— Остыло все… — бурчала между тем бабища. — Ладно, сейчас манты принесу. И попробуй не съешь!
Не съесть такое блюдо было бы трудно. Нежась в золотистой масляной подливе, манты источали пряный аромат восточных специй, щекоча ноздри и нагоняя прямо-таки волчий аппетит. Незаметно для себя Лариса опустошила тарелку. Выпила предложенный фруктовый чай и, бросив в рот несколько крупных зерен граната, благодарно выдохнула:
— Спасибо… Вкусно очень…
Чем еще можно растопить сердце женщины, выстаивающей основную часть своей жизни у раскаленной жаровни, как не похвалой? Кухарка, с трудом скрывая удовлетворение, схватила ручищами поднос со столика и позволила себе немного разговориться.
— Сама-то откуда родом?
— Да здесь совсем недалеко. — Лариса назвала город, в котором осталась брошенная ею квартира. — А где сейчас Игорь?
— Ох-хо-хо, кто же его знает! Ищи его как ветра в поле. Аська вон сама не своя с утра. Регине физиономию успела расцарапать. Нам всем досталось на орехи… Одно слово — зверина.
— А чего же она лютует? — поинтересовалась на всякий случай Лариса, слыхом не слыхавшая прежде ни о какой Аське.
— Так Игоречек ее любимый уехал. Уехал, не сказавши куда. А тут еще сам хозяин дома, особо-то коготки не выпустишь. Ладно, отдыхай уж. Утром к девяти приду…
Она шарахнула дверью, и тут же кто-то услужливый дважды повернул ключ в замке.
Так! Еще теперь и какая-то там Аська! Лариса была просто вне себя от гнева. И у него хватает наглости вваливаться к ней в палату и лопотать что-то там о чувствах! Каков мерзавец! Умница, что хоть не расслабилась, не поддалась его чарам и не призналась в том, что она — это она…
Пусть этот падишах гребаный как хочет теперь разбирается со всеми своими девочками и мальчиками, а она при первой возможности улизнет отсюда. Если обещали покормить завтраком, значит, ночью не убьют. А там со временем, может быть, она восстановит порядок в своих извилинах и созреет все же для кровной мести.
Лишь бы только выбраться отсюда живой…
Двойственность желаний, разбуженных элементарной ревностью. Недовольство собой, до конца так и не сумевшей осознать, чего же она в конце концов хочет, заставило ее проплакать большую часть вечера, да и начало ночи. Погасив свет, Лариса донельзя намочила слезами пуховую подушку в шелковой наволочке цвета лаванды, прежде чем на нее навалился сон.
Уже почти уснув, она вновь уловила легкое поскребывание в замке, но из упрямства глаз открывать не стала.
