Марина Серова - Выше только звезды
– Что вы несете? Какое еще покушение?!
– Третье. После первого Хохлов попал в больницу, второе напрочь провалилось, третье, к счастью, тоже. Девочка, тебе очень повезло, что я встретила тебя в больнице. Иначе срок был бы тебе обеспечен!
– Женщина, вы, вообще, кто?
– А ты сама-то как думаешь?
– Я даже не знаю, что думать. Я вас боюсь, – честно и откровенно призналась Карина.
– Правда? Неужели я такая страшная?
– Я вас боюсь, потому что никак не пойму, что вам от меня нужно? Куда вы меня везете?
Откровенно говоря, у меня не было в голове определенного маршрута. Я просто ехала из Ленинского района в центр. Поскольку совсем недалеко располагался райотдел, я сказала:
– Я везу тебя в милицию. Там ты дашь показания. Апельсины же отправятся на экспертизу.
– Какие апельсины?
– А вон те, – я кивнула назад. – Да-да, это те самые. На пакете отпечатков твоих пальчиков наверняка полно. Так что, Кариночка, все очень серьезно. Признаюсь, мы в больнице тебя ждали. Твое общение с санитаркой записано на видеокамеру. Вот и получается, что улик против тебя достаточно.
– Я не понимаю, неужели отнести фрукты в больницу – это преступление? – спросила девушка дрожащим голосочком.
– Если эти фрукты отравленные, тогда конечно, преступление. Выходит, что ты – исполнительница. А кто заказчик, ты и сама знаешь. Ведь так?
Вместо ответа Карина разразилась горькими рыданиями.
– Я ничего этого не знала! – проговорила она сквозь слезы. – Меня попросили, и я согласилась. Мне не сказали, что апельсины отравленные. Да этого просто не может быть! Я вам не верю!
Я припарковалась у райотдела милиции, достала из сумки диктофон и сказала:
– Карина, я даю тебе шанс. Сейчас ты успокоишься и расскажешь, как все было.
– А что потом? – уточнила девушка, глядя на меня исподлобья.
– Все зависит от степени твоей искренности. Если ты ничего не утаишь от меня, то поможешь тем самым следствию, и это тебе непременно зачтется. А если начнешь юлить, выгораживать своих приятелей, то пойдешь по делу уже не как свидетельница, а как соучастница. Сама подумай, что для тебя предпочтительнее?
– Все это очень странно! Почему вы меня здесь допрашиваете, а не там? – Гакаева мотнула головой в сторону райотдела.
– Вот дуреха! Я о тебе же забочусь. Нет, если ты, конечно, хочешь давать показания в душном милицейском кабинете, я это тебе мигом организую. – Я вынула из сумки мобильник и набрала номер Папазяна.
– Алло! – сухо ответил он.
– Здравия желаю, товарищ майор! Я доставила гражданку Гакаеву. Она согласна дать показания.
– Гм, – произнес Гарик, и это означало, что он в замешательстве.
– Вы пошлете за ней сержанта или мне самой доставить ее к вам в кабинет?
– Я верно понимаю – мне надо к вам выйти? – уточнил Папазян.
– Да, жду, – сказала я и отключилась.
Я знала, что Гарик отходчивый, поэтому, несмотря на мое очередное «динамо», он непременно мне подыграет. Карина уже не на шутку испугалась. Когда к «Ситроену» подошел мой приятель в форме, она была в полуобморочном состоянии. Я разблокировала двери, Папазян сел позади моей пассажирки, и я вновь замкнула замочки.
– Ну что, попалась, птичка? – спросил Гарик для пущей важности и вопросительно уставился на меня.
– Попалась, – подтвердила я, – можно сказать, с поличным. Хотела сама ее допросить, но она упрямится. Товарищ майор, забирайте ее себе. Я на нее больше тратить время не собираюсь.
У Карины повторился приступ истерики. Она уткнулась головой в ладони, громко всхлипывая и еле внятно приговаривая:
– Я не виновата, я ни в чем не виновата, поверьте!..
Папазян показал мне мимикой и жестами, что он не понимает, как ему вести себя дальше. Я дала ему понять тем же способом, что он со своей задачей практически справился и теперь ему остается только красиво уйти. Гарик осуждающе покачал головой, изобразив, что ему совсем не нравится этот спектакль, и сказал:
– Сейчас у меня в кабинете помощник подследственного по другому делу допрашивает. Придется вам немного подождать.
– Не на-надо в ми-милицию, я все зде-здесь ра-ра-расскажу!.. – сильно заикаясь, пробормотала Гакаева.
– Товарищ майор, раз уж вы все равно заняты, придется мне самой ее допросить. Если вы, конечно, не возражаете.
– Не возражаю, – ответил Папазян. – Возникнут проблемы – я подключусь. А пока у меня есть другие дела.
Я выпустила Гарика из машины и вновь осталась наедине с Кариной. Она продолжала истерически всхлипывать. Я заботливо сунула ей пачку носовых платочков и, когда она утерла сопли и слезы, сказала:
– Итак, я слушаю. Говори четко и громко, ничего не утаивай. От этого зависит твоя дальнейшая судьба.
Я включила диктофон, и бывшая воспитанница агафоновского детдома начала вещать. Говорила она медленно, тщательно продумывая каждое слово:
– Вчера мне позвонила моя одноклассница, Машка Маменко, в смысле Касаткина – она замужем за Касаткиным, – и сказала, что нам надо сегодня срочно встретиться. Я согласилась, ни о чем не спрашивая. Мне все равно делать нечего было, я на этой неделе выходная. Мы договорились увидеться около Крытого рынка, на остановке трамвая. В девять утра. Машка пришла с Серым, со своим мужем. Они сказали, что улетают сегодня в Турцию, поэтому не успевают навестить в больнице одного очень хорошего человека. Серый всучил мне пакет с апельсинами и сказал, что его надо передать Хохлову Дмитрию Олеговичу, который лежит в отделении токсикологии, в седьмой палате. Еще он сказал, что мне самой совершенно ни к чему к этому Хохлову заходить. Можно попросить кого-нибудь передать больному пакет с апельсинами. Я так и сделала. Отдала его санитарке – она в холле полы мыла – и ушла. Уже когда я ехала домой в маршрутке, Машка мне позвонила и спросила, как все прошло. Я сказала, что все нормально. Тогда она попросила меня завтра позвонить из автомата в больницу и справиться о здоровье Хохлова. Еще она сказала, чтобы я сама ни ей, ни Серому не звонила, потому что они сразу же купят в Турции местные симки, чтобы звонки были дешевле, и сами мне перезвонят. Вот, собственно, и все.
Я отключила диктофон и сказала:
– Карина, все у тебя как-то очень уж гладко и причесано получилось. Меня, мол, попросили – я согласилась. Ни о чем не знала, не подозревала… Только почему-то из больницы ты удирала так, словно догадывалась, что за тобой может пристроиться «хвост». Скажи: ты догадывалась или знала наверняка?
Гакаева немного подумала, а потом сказала:
– Догадывалась.
– Что же натолкнуло тебя на эту мысль? – уточнила я и снова нажала на кнопку диктофона, включив его.
– Я не знаю, как вам это объяснить… Просто я подумала: если все так безобидно, то почему они сами не передали эти апельсины Хохлову? Вместо того чтобы со мной встречаться, они успели бы смотаться на такси в больницу, а оттуда – в аэропорт. Еще я подумала, что этот человек может спуститься, захочет узнать, от кого передача, а мне с ним совсем не хотелось встречаться. Я просто не знала бы, что ему сказать.
– Признайся честно: ты поняла, что апельсины отравленные, вот и дала деру! Тем более что внизу сидел охранник, он мог что-то заподозрить и задержать тебя.
– Все было не так! – поспешно возразила девушка, но под моим строгим взглядом призналась: – Уже потом, когда вы меня в эту машину усадили, я о чем-то таком подумала.
– Карина, а тебе никогда не приходило в голову, что думать надо до того, как соберешься что-то сделать, а не после? – назидательным тоном осведомилась я. – Иногда последствия необдуманных поступков оказываются необратимыми.
Гакаева сидела какое-то время молча, а потом вдруг спросила:
– А с чего вы взяли, что цитрусы отравленные? Может, это и не так? Все-таки Касаткины не могли меня так подставить!
– Значит, им ты веришь больше, чем мне?
– Понимаете, мы ведь в одном детдоме росли, у нас с Машкой кровати рядом стояли. Я ее своей лучшей подругой считала.
– Раз так, ты, наверное, знаешь, при каких обстоятельствах Маша попала в детдом?
– Знаю немного.
– Расскажи, – попросила я и включила диктофон.
– Одна бабка отравила Машиного отца самогоном, а ей за это даже ничего не было. Прошло несколько лет, и внук этой бабки заставил Машину маму продать их дом. Он Маменко как-то обманул, и они остались без жилья и без денег. Машу в детдом отправили, а ее мама вынуждена была куда-то на Север податься – то ли ей там жилье обещали, то ли заработок был хороший. Я точно не знаю. В общем, она на Крайнем Севере простудилась, сильно заболела и умерла. Так Маша и стала круглой сиротой.
– Она, наверное, отомстить кое-кому за это хотела, да?
– Ничего такого я не знаю!
– А как была фамилия той бабки и ее внука, Маша тебе говорила?
– Может, и говорила. Я уже не помню. Столько лет прошло!
– Надо же, какая у тебя, Карина, избирательная память! Наверное, ты в школе географию очень любила?
