Энн Перри - Скандал на Белгрейв-сквер
Когда опустился занавес и стихли аплодисменты, они снова оказались в толпе, медленно покидавшей зал.
Спускаясь тесной массой по лестнице в фойе, все делали вид, что не замечают толкотни, остановок и ожиданий. Протискиваться вперед не было смысла — толпа могла разъединить их. Да и спешить было некуда — их экипаж, возможно, еще не подъехал.
Час спустя они сидели в фойе за маленькими изящными столиками и оживленно болтали, обмениваясь мнениями. Рэдли и Энстис, потягивая шампанское, тихо говорили о политике; Эмили рассказывала Питту все, что знала об Элинор Байэм.
— Тебе понравилась опера? — спросила Веспасия, повернувшись к Шарлотте, с улыбкой окинув взглядом ее раскрасневшееся лицо.
— Да, — ответила та более или менее искренне, но решила все же пояснить: — Я не уверена, что поняла саму историю и, пожалуй, никогда не запомню хотя бы одну мелодию, но декорации буду помнить. Они великолепны, не правда ли?
— Мне кажется, ничего подобного я не видела, — согласилась с ней Веспасия, с улыбкой продолжая смотреть на Шарлотту.
Та нахмурилась.
— Разве оперные мелодии никогда не запоминаются, как, например, музыка мюзик-холла?
Веспасия в легком удивлении вскинула серебристые брови.
— Милая девочка, я, право, не знаю.
Шарлотта была разочарована.
— Но вы часто бываете в опере, не так ли?
Губы Веспасии дрогнули в улыбке.
— Конечно. Но я нечасто бываю в мюзик-холлах.
— А-а, — вконец смутившись, произнесла Шарлотта. — Простите.
Леди Камминг-Гульд рассмеялась.
— Я слышала, у Весты Тилли есть пара премилых песенок. — Она тихонько мягким контральто напела что-то, но после восьми тактов остановилась. — Извини, дорогая, но больше не помню. Мне очень стыдно.
Шарлотта, не выдержав, расхохоталась, чувствуя себя удивительно легко и радостно.
Было два часа ночи, все порядком устали. Кто-то зевал; женщины вдруг почувствовали, что их туфли жмут, а корсеты — и подавно. Лорд и леди Байэм вышли последними и, направляясь к выходу, прошли близко от их столика. Поскольку Джек и лорд Энстис увидели их, не подойти было невозможно.
— Добрый вечер, — первым поздоровался Байэм.
У него было странное выражение лица, в глазах плескалось беспокойство. Если бы это не казалось Шарлотте невероятным, она решила бы, что он чего-то ждет — возможно, ответного понимания, — и то, что он его не находит, не удивляет его, однако больно ранит. А возможно, во всем этом нет ничего невероятного, если то, что сказал Питт, — правда… Трагическую гибель Лоры Энстис связывают с Байэмом. Энстис все еще один, он так и не женился. Возможно, его беспощадный сарказм и внешнее спокойствие — это маска, за которой прячется боль от незаживающей раны. Он любил Лору, ни одна женщина так и не смогла занять ее место в его сердце. Шарлотта была уверена, что в глазах Байэма она увидела сознание вины и надежду на прощение, а на лице Энстиса — вежливость порядочного человека, который пытается не забывать о том, что он христианин.
Байэм остановился у столика. Энстис, слегка откинувшись на спинку стула, посмотрел на него.
— Добрый вечер. — В его вежливом приветствии, однако, не чувствовалось дружеского тепла, а улыбка была еле заметной. — Добрый вечер, леди Байэм. Рад видеть вас. Вам понравилась опера?
Глаза Элинор были печальны, но губы улыбались. Под светской непринужденностью угадывалась не-уверенность.
— Это было чудесно, — не выражая эмоций, произнесла она. Эта фраза не была приглашением к обмену впечатлениями. — Прекрасно поставленный спектакль, как вы считаете?
— Лучшая из постановок, какие мне довелось видеть, — также почти равнодушно подтвердил Энстис. Он не спускал глаз с Байэма. Если бы Шарлотта не была уверена, что лорд Энстис — интеллигентный и воспитанный человек, она бы не задумываясь сказала, что взгляд его враждебен.
Байэм сделал движение, словно намеревался продолжить свой путь к выходу, но вдруг обернулся. Энстис пристально смотрел на него.
Элинор, нахмурившись, все еще стояла, впервые не зная, что сказать, или не решив, стоит ли это делать.
За этим ничего не значащим обменом вопросами и ответами Шарлотта почти физически, как перемену температуры, ощутила напряжение в воздухе. Она бросила взгляд на Эмили, потом на Питта. На лице мужа отражалась странная сосредоточенность. Джек рассеянно решал, стоит ли прервать паузу или лучше не вмешиваться. Но это сделала Шарлотта.
— Неужели все оперы Вагнера похожи на эту? — громко воскликнула она, решив принести в жертву свою репутацию образованной женщины. Что ж, пусть считают ее невежественной. — «Лоэнгрин» — это мое первое знакомство с операми этого композитора. Мне она кажется нереальной, даже сказочной.
Тягостная пауза была нарушена. Элинор облегченно вздохнула. Застывшие плечи Байэма расслабились.
Энстис, повернувшись к нему спиной, обратился к Шарлотте:
— Все остальные вещи Вагнера еще более нереальны, чем эта, поверьте мне, дорогая. Эта опера наиболее земная и полна чувств — по сравнению, например, с вагнеровским циклом «Кольцо нибелунгов», населенным исключительно богами и богинями, чудовищами, великанами и карликами и заполненным массой неправдоподобных и невероятных событий и явлений. — Глаза лорда светились юмором и живым воображением. — Кажется, вы предпочитаете итальян-скую оперу, рассказы о простых, обыкновенных людях, попадающих в реальные, знакомые нам всем ситуации. — Почувствовав, что взял чересчур покровительственный тон, он поспешил добавить: — Я тоже люблю итальянцев. Мифология меня утомляет. Я предпочитаю, чтобы в фантазиях тоже был юмор, как у господ Гилберта и Салливана, и немножко восхитительной глупости, даже абсурда, а не мрачного тевтонского ужаса. Мне больше всего нравится сочетание изысканности и наивной простоты, которыми нас так радуют эти двое.
— Вы истый англичанин, — неожиданно произнес за его спиной Байэм. — Вагнер сказал бы, что у вас бедное воображение. Мы критикуем великое произведение, потому что не понимаем его, а не испытываем высокого интеллектуального волнения потому, что мы все еще дети.
Энстис резко обернулся.
— Вагнер так и сказал бы? — холодно переспросил он. — И где же это вы слышали?
— Я не слышал, — резко ответил Байэм, — я пришел к такому выводу. А теперь прошу извинить меня. Это был великолепный вечер, но уже поздно, и я хочу поскорее найти свой экипаж и отправиться домой.
— О да, конечно, — улыбнулся Энстис. — Мы оставим этот философский спор до лучших времен. Не смею больше задерживать вас. Доброй ночи, леди Байэм.
На мгновение Байэм заколебался, словно готов был остаться и принять вызов.
— Доброй ночи, милорд, — поспешила попрощаться Элинор, плохо скрывая облегчение. Взяв мужа под руку, она отправилась к выходу. Минуя столики в фойе, они ни разу не обернулись назад.
Шарлотта посмотрела на мужа, но взгляд Питта был устремлен куда-то в глубину фойе. Он был хмур, в глазах его застыло недоумение.
— Сколько слов, не имеющих отношения к тому, что должно было быть сказано, — словно про себя промолвила Веспасия, чуть наклонившись к Шарлотте, которая с трудом ее расслышала.
— Что вы хотите сказать?
— Сама не знаю. Впрочем, не так уж много. Но могу поклясться, что весь этот словесный поединок был лишь возможностью передать море чувств, не имеющих никакого отношения к Вагнеру и его операм. Все эти «добрый вечер», «как поживаете» и прочее дают возможность настроиться друг на друга, заглянуть в глаза, встретить ответный взгляд, что было бы невозможным, если молча стоять и глядеть друг на друга.
Прежде чем Шарлотта успела ей ответить — а она хотела сказать, что полностью согласна, — к их столику подошла довольно большая группа людей, тоже направляющихся к выходу. Мужчину Шарлотта узнала сразу, а имя вспомнила, лишь когда они совсем приблизились и собирались уже пройти мимо. Судья Эдисон Карсуэлл, вспомнила Шарлотта, они познакомились на приеме у Эмили. А рядом с ним — жена, которая произвела на Шарлотту приятное впечатление своим здравомыслием, и три их дочери, одетые в разные оттенки розового — от светлого до глубокого. Они напоминали Шарлотте розы в цвету. Это был великолепный букет, порознь они смотрелись бы не столь эффектно. Шарлотта оценила стратегию миссис Карсуэлл.
Судья искоса глянул на их столик, кивком поздоровался с Джеком и Эмили, вежливо поклонился Веспасии, которую хотя и не знал, но безошибочно определил в ней настоящую леди. Однако, увидев Питта, Карсуэлл переменился в лице и словно застыл; казалось, даже одежда обвисла на нем. Он вдруг показался ей еще более усталым, словно события этого дня отняли у него все силы. Он узнал Томаса мгновенно, но однако не сделал попытки поздороваться или заговорить с ним.
Шарлотта, поежившись, словно от холода, с тревогой поняла, что судья и ее муж, должно быть, встречались по делам и нынешняя встреча сейчас почему-то расстроила Карсуэлла. А тот факт, что он прикинулся, будто видит Питта впервые, говорит о том, что жена судьи не знает об их знакомстве.
