Андрей Мягков - «Сивый мерин»
— Кто сегодня дежурит? — спрашивала воспитательница.
Староста класса поднимала руку и докладывала.
— Сегодня дежурят Кубырина и Вера.
И всем было понятно, что вместе с веснушчатой Кубыркой дежурит одна из «сестёр», хотя в классе были ещё две Веры: Бенсман и Шейна.
— Женя, идите к доске, — бубнил себе под нос математик и у Женьки-балбеса не замирало от страха сердце, а с последней парты покорно поднималась Женя-«сестра».
— Светлана, перестаньте болтать, я вас выгоню, — картавила преподававшая историю директриса, — и можно было не гадать, к кому из двух Светлан относилась угроза.
Всё, что случалось с одной, приписывалось всем троим и потому события эти в глазах окружающих всегда возрастали многократно, зачастую грозя перерасти в нежелательную тенденцию.
— Сегодня опять вынуждена была поставить сёстрам двойку, — жаловалась в учительской преподавательница физического воспитания, — не тянут ноги, не могут перепрыгнуть через козла.
И все понимали: перед гимнастическим снарядом спасовала одна, но неудовлетворительной оценки, конечно же, заслуживают трое. А это уже симптом.
— Мария Иванна, а сёстры опять на переменке с мальчишками в фантики играли, — исполняла свой долг какая-нибудь толстозадая радетельница школьных нравов.
И не имело никакого значения — три девочки погрязли в омуте азартной забавы или оступилась только одна из них. Немедленно вызывались родители всех троих и заведующая учебной частью долго сокрушалась по поводу высокого процента учениц, подверженных пагубным привязанностям.
Иногда — наоборот — такая обезличка помогала: их побаивались и уважали. Сильный пол предпочитал не связываться: убеждались не раз — кого ни тронь — сдача последует в троекратном размере. Подруги же заранее отдавали им пальму первенства в девичьих секретах, исповедуя неоспоримое преимущество количества над качеством — считалось: ум — хорошо, а три — намного лучше.
Для самих же «сестёр» было настолько естественным всегда быть вместе и всё делить поровну, что когда одна из них, Светлана, в середине восьмого класса, дождавшись, наконец, наступления половой зрелости, испытала, по её выражению, «космическое блаженство» от близости со смазливым одноклассником, она тут же поставила перед ним условие: или это первый и последний раз и можно даже не пытаться продолжать отношения, или не далее как в ближайшее время одарить подобным ощущением её подруг.
Тогда дело кончилось конфузом: мальчик оказался жертвой сентиментально-романтического воспитания, возможность подобного сговора расценил как проявление цинизма, удалился убитый, но не сломленный, на всю жизнь сохранив в памяти этот печальный инцидент как образчик женской неверности.
… — Кораблёв был нашим одноклассником, мы десять лет дружили — дни рождения, праздники, дискотеки — всегда вместе. Он и влюблялся-то в нас по очереди: сначала я — роман детский, недолгий — буря в стакане — господи, двадцать лет прошло, а как вчера: зима, ночь, Старый-Новый год — родители на даче — шампанское и наши нетерпеливые попытки претворить в жизнь то, с чем были знакомы понаслышке…
Светлана встала, подошла к столику с бутылками, долго, вытирая платочком глаза, разглядывала этикетки. Сказала не поворачиваясь:
— Это навсегда — первый мужчина.
И вдруг развеселилась.
— Вам, дети мои, ведомо такое понятие — «первый мужчина»? — Поскольку вопрос не адресовался никому конкретно, к тому же претендовал на определённую взаимную откровенность, редко возникающую при первом знакомстве, то никто и не ответил. Катя только взглянула на Мерина и неожиданно для себя слегка ему подмигнула. Тот же почувствовал, что опять становится похожим на индейца и опрометью бросился под стол затягивать «развязавшийся» шнурок.
Вообще ситуация складывалась анекдотическая: вместо намеченных на сегодня неотложнейших дел — предстояло ещё опросить как минимум пятерых свидетелей, скоординировать данные Трусса и Яшина, разобраться в деталях криминалистического анализа сгоревшей квартиры на Шмитовском — вместо всего этого Мерин вот уже больше часа сидел в огромной, изысканно обставленной гостиной, тонул в обложенном многотысячными подушечками кресле и выслушивал интимные подробности жизни банального школьного четырёхугольника. Правда, одна из сторон этой геометрической фигуры находилась в морге, а другая пропала без вести.
Надо было одно из двух: или срочно переводить беседу в выгодное для себя русло, или хотя бы ответить на вопросы: «что происходит? Почему он смирился с положением ведомого?», но по непонятной пока для него самого причине он не предпринимал ни того, ни другого.
Светлана вернулась к столу с початой бутылкой «Хеннеси» и тремя приличествующими напитку — пузатыми, сужающимися кверху — бокалами.
— Второй была Верка, самая из нас красивая, теперь в этом можно признаться.
Сказано это было просто, без обычного в таких случаях кокетства или плохо скрываемой зависти. По всей видимости, жизненный опыт этой женщины давно смирил её с мыслью о неполном собственном совершенстве.
И действительно все природой расположенные на лице Светланы Нежиной детали были чуть-чуть великоваты, словно сшиты на вырост: нос чуть ближе, чем принято у не переваливших за сорок, приближался к верхней губе; глаза, пожалуй, излишне широко расставленные, безукоризненно правильной овальной формы могли бы по праву называться красивыми, не имей они такого патологического сходства с плодами миндалевого дерева; выдающихся размеров лоб страдал очевидным изъяном в виде морщин, искусно прикрываемых небрежной чёлкой; губы, которым, без сомнения, отводилась главенствующая роль на поле сексуальной брани, в обычные периоды жизни выглядели явно преувеличенными.
Мерин не пытался себе объяснить, что именно вызывало в нём чувство неприязни к этой утрированной уходящей натуре. Он привык доверять своим ощущениям и никогда не вникал в детали: мало ли какие недостатки могут быть у прекрасной души человека или, наоборот, яркие достоинства у на поверку отпетого негодяя.
Сейчас он старательно фильтровал затянувшееся повествование о похождениях влюблённых школьников, надеясь найти и удержать в памяти золотоносные вкрапления недоброжелательности со стороны рассказчицы, ревности, может быть, ненависти, но пока ничего подобного не обнаруживалось. Светлана вспоминала ученические годы с томной грустью, а о Вере и Диме говорила восторженно.
— Два последних года школа для них не существовала, как, впрочем, и всё остальное — дом, родители, какие-то обязанности, друзья. Ничего! Ночь, улица, фонарь, аптека… Вместо аптеки, как правило, Веркина хата, родители всё время в отъездах, а диванов много. Днём вместо учёбы отсыпались. Учителя, естественно, поначалу бесились — где это видано, чтобы так внаглую игнорировать свет учения, но потом смирились, честь им и хвала. Все ждали свадьбы в конце десятого, подарки готовили. Не поверите: вон та статуэтка — она указала бриллиантовым мизинцем на старинную фарфоровую скульптурку — молодой повеса в приспущенных панталонах и пышноформая барышня с задранным кринолином, увлечённые недвусмысленной забавой — эта статуэтка им предназначалась, хотелось чего-нибудь посмешнее, все комиссионные обегала, знакомых подняла — тогда ведь нигде ничего не было. Все ждали — вот-вот. Но — не случилось. Чужая душа, как известно…
Она не стала договаривать, справедливо полагая, что даже эти, не вполне ещё совершеннолетние молодые люди должны быть наслышаны о потёмках нематериальной субстанции.
Широко развела руками, собираясь продолжить рассказ, и неожиданно оборвала себя на полуслове.
— А вы с Верой-то встречались?
«Вот!! — Мерин вздрогнул. — Вот это не упустить — очень важно. Самое, пожалуй, важное из того, что было сказано в этой гостиной за последний час». Что именно «важно», он не стал уточнять, привык — кольнуло, значит стоп! Метить зарубку и дальше по горячим следам. А то, что «кольнуло», он не сомневался.
— Простите, Светлана, мне не очень ловко, вы сказали, — Сева слегка закашлялся, — сказали, он был вашим первым мужчиной…
— Да, сказала, давно, правда, это было, но это неважно, чего ж тут неловкого? Все начинают с первого, поддержите меня, Катюша, и забыть этого невозможно. Последнего, вчерашнего можно забыть, не вспомнить, а первого — о-оо-о, — она закатила глаза, замерла, неспешно выводя себя из нахлынувших ощущений, — и не пытайтесь: не получится.
— И что, вы действительно поставили условие…
— Поставила, конечно. Восьмой класс, чего вы хотите? О подругах заботилась. Говорю же вам: мы всегда всё делили на троих. До поры до времени, конечно. Потом распалось — жизнь.
— И он выполнил ваше условие?
Светлана рассмеялась в голос и, если бы не явно преувеличенная продолжительность этого смеха, можно было подумать, что ей весело. Она даже замахала кокетливо ручками, призывая Катю в союзницы: «Ах уж эти мужчины, как с ними трудно, правда?»
