Лучшие истории о невероятных преступлениях - Эллери Куин
– Чем вы занимаетесь, миссис Макканн?
– Вы знаете чем, сэр. Держу газетный киоск по адресу Гастингс-стрит, тридцать два, Блумсбери.
– Вы только что осмотрели тело Сары Сэмюэлс, миссис Макканн. Вы когда-нибудь видели ее раньше?
Миссис Макканн сжала свой зонтик и торопливо проговорила:
– Да, сэр. Теперь в этом нет никакой ошибки, как случилось раньше с фотографией. Это та леди, которая зашла в мой киоск вчера в двадцать минут шестого и спросила, нет ли у меня письма на имя Кэролайн Баэр.
После наступившей мертвой тишины, отозвавшейся шумом в ушах Пейджа, один человек в комнате дернулся и изменился в лице. Полковник Маркуис поднял руку.
– Инспектор, зачитайте предупреждение. Это ведь не моя обязанность. Но здесь тот, кого следует задержать.
И Пейдж произнес:
– Кэролайн Мортлейк, я арестую вас по подозрению в убийстве Чарльза Мортлейка и Сары Сэмюэлс. Должен предупредить вас, что все, что вы говорите, будет записано и может быть использовано в качестве доказательства.
Все молчали. Кэролайн Мортлейк по-прежнему стояла, прислонившись к стене и скрестив руки на груди; только ее глаза приобрели стальной блеск, да подведенные темно-красной помадой губы четче выделялись на побледневшем лице.
– Не будьте… не будьте ослом, – резко сказала она. – Вы не сумеете это доказать. – Тут она выкрикнула еще одно грубое слово и снова приняла хладнокровный вид.
– Я смогу это доказать, – отозвался полковник Маркуис. – Не сомневайтесь. А вы пока подумайте над своим ответом и линией защиты. Я оставлю вас на несколько минут, собраться с мыслями, а пока поговорю о кое-ком другом.
Он внезапно повернулся – свет отбрасывал резкие тени на его лицо. Раздался какой-то странный сосущий звук – это Гэбриэл облизал губы, пытаясь их смочить. Уайт стоял не так прямо, как Кэролайн. И именно его лицо дернулось и изменилось, а не лицо Кэролайн Мортлейк.
– Да, я про вас, – произнес полковник Маркуис. – Про любовника Кэролайн Мортлейк. Про Гэбриэла Уайта, или лорда Эдварда Уайтфорда, или как вам угодно себя называть. А вы красивая пара, вы оба!
– У вас на меня ничего нет, – заявил Уайт. – Я не убивал его.
– Знаю, что вы этого не делали, – кивнул полковник. – Однако могу отправить вас на виселицу как сообщника.
Уайт шагнул вперед, но сержант Борден положил руку ему на плечо.
– Следите за ним, Борден, – велел полковник. – Не думаю, что сейчас он на что-нибудь решится, но он меткий стрелок – и однажды избил женщину в табачной лавке до полусмерти только за то, что в кассе у нее оказался всего фунт или два, когда ему нужны были деньги. Старый судья был прав. Кажется, имелись разногласия по поводу того, кто Уайт на самом деле – святой или негодяй, но старый судья давно уже знал ответ на данный вопрос.
Маркуис посмотрел на присутствующих.
– Полагаю, некоторым из вас я должен все рассказать, – продолжил он, – и проще всего будет объяснить, откуда я узнал, что Уайт лгал с самого начала – постоянно, лгал даже в тех вещах, в которых он признался. В этом, как он считал, и заключалась хитрость его плана. Да, Уайт намеревался убить судью. Он убил бы судью, если бы не вмешалась его возлюбленная. Но он не собирался идти за это на виселицу.
А теперь вернемся к пулевым отверстиям. В данном деле была одна отправная точка, одна предпосылка, в какую мы поверили с самого начала. Мы сами взяли это за основу. Речь о двух выстрелах, прозвучавших здесь, – из револьвера «Айвер-Джонсон» тридцать восьмого калибра и из «Браунинга» тридцать второго калибра, – выстрелах, которые не убили судью. Мы приняли заверение Уайта в том, что первый выстрел был произведен из оружия тридцать восьмого калибра и второй – из тридцать второго. Мы поверили этому заявлению. На этом и строилась защита Уайта. И это заявление было ложью.
Но даже на первый взгляд, если вы посмотрите на вещественные доказательства, история Уайта покажется неправдоподобной по тем самым пунктам вины, которые он признал. Взгляните на эту комнату. Взгляните на план. Какова была история Уайта? Он сказал, что ворвался в комнату, размахивая пистолетом тридцать восьмого калибра. Судья, стоявший около открытого окна, обернулся и что-то крикнул. И в этот момент, пока судья все еще был у окна, Уайт выстрелил.
Что случилось с той пулей тридцать восьмого калибра? Та пуля, которая, по словам Уайта, вылетела из его оружия, как только он сюда вошел, разбила трубку диктофона и попала в стену более чем в шести футах от окна, где стоял судья. Теперь это кажется невероятным. Невозможно поверить, что даже самый неопытный стрелок, неспособный отличить пистолет от капусты, мог стоять всего в пятнадцати футах от цели – и промахнуться на шесть футов.
Что из этого следует? За окном – по прямой линии от окна – растет дерево, и в его стволе мы обнаружили пулю от «Браунинга» тридцать второго калибра. Иначе говоря, пуля от «Браунинга» находилась именно в том положении, как и можно было бы ожидать, если бы Уайт, войдя в комнату, сделал свой первый выстрел из «Браунинга» тридцать второго калибра. Он не попал в судью, хотя и промахнулся ненамного; пуля прошла через открытое окно и застряла в стволе дерева.
Следовательно, становится очевидно, что его первый выстрел был произведен из «Браунинга». В качестве подтверждения отметим, что рассказ Уайта о таинственном выстреле из «Браунинга» – выстреле втором, когда стреляли якобы сзади и справа, из того угла, где стоит желтая ваза, – неправда. Пуля не могла сначала описать кривую, а затем вылететь в окно и попасть в дерево по прямой траектории. Это ложь, и Уайт сам прекрасно знал это.
Итак, события развивались следующим образом. Уайт вошел в эту комнату, выстрелил из «Браунинга» тридцать второго калибра и промахнулся (сейчас поясню, почему он промахнулся). Затем Уайт пробежал через комнату, бросил «Браунинг» в вазу, отскочил назад и сделал второй выстрел из «Айвер-Джонсона» тридцать восьмого калибра. Вам нужны доказательства? Мои сотрудники смогут их предоставить. Сегодня утром я провел тут небольшой эксперимент. Стоя вон там, в углу около вазы, я выстрелил.
Я никуда конкретно не целился, разве только в сторону стены между окнами. Пуля попала в стену между окнами, в футе правее открытого. Если бы я стоял дальше, на одной линии со столом, моя пуля угодила бы именно в то место в стене, куда вошла пуля из «Айвер-Джонсона» тридцать восьмого калибра. Я имею в виду, если бы я стоял там,
