Похититель секретов (сборник) - Корецкий Данил Аркадьевич
– Да, – Анри кивает. Он не настолько искушен в правилах шпионажа, чтобы определить – говорю я правду или лгу. Поэтому он мне верит и с сожалением вздыхает:
– Ветры всегда дуют не туда, куда хотят корабли…
Эту поговорку в сборнике я не видел, но это и не важно. Важней другое: наш агент еще и философ!
Про вчерашнее приключение с Амбалом я не рассказываю, чтобы раньше времени не спугнуть Таббу. Пусть вначале даст согласие. Как говорится у нас, в России: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим…
«Мицубиси паджеро» запрыгал по кочкам и ухабам, будто злой джинн перебросил его за четыре тысячи километров из мира киношных – черных с белой разметкой дорог в царство вечного российского бездорожья. Но это была всего-навсего огромная строительная площадка, засыпанная щебенкой, исчерканной колеями большегрузных самосвалов. Отсюда в Персидский залив уходила насыпная дамба – стебель огромного пальмового листа, на котором построят две тысячи вилл и сорок высотных отелей. А вокруг сделают волнорез из гигантских арабских букв, которые образуют любимую фразу шейха: «Не каждый, кто говорит, – мудрец, не каждый, кто на коне, – всадник…» Прочесть мудрый афоризм можно будет из космоса: со спутника, с Луны, с Марса, с Альфа Центавра. Пусть знают!
Через пару километров наш джип выехал на совершенно пустынный песчаный пляж, и Анри притормозил в пяти метрах от ласковой даже на вид, отблескивающей солнечными бликами воды.
– Здесь можно разговаривать спокойно, – говорит агент, и мы выходим наружу. Песок мягко скрипит под ногами. Пахнет большой водой. Я достаю из кабины свой кейс. Анри слегка напрягается. Я приветливо улыбаюсь, нейтрализуя его озабоченность.
– Мы встречаемся лишь второй раз, но Константин рассказывал о вас только хорошее, – учтиво говорю я. – Надеюсь, что со временем мы станем настоящими друзьями. А пока я прошу принять знаки уважения к вам и вашей семье.
Анри не отказывается. Это хороший знак. Похоже, он согласится продолжать сотрудничество.
– Это вам, – я протягиваю массивные карманные часы из серебра. Судя по удовлетворенному выражению лица, Анри оценил ценность подарка.
– Это для вашей жены, – на свет появляется красивая коробочка французских духов.
Анри удовлетворенно кивает.
– Это для вашей мамы, – я достаю гутру: черный, с серебряной отделкой головной платок.
Все подарки куплены в местных магазинах, они нейтральны и не несут на себе иностранного следа.
– А это деткам, – поскольку я не знаю, сколько детей добавилось к известным Центру мальчику и девочке за прошедшие годы, то вручаю будущему другу две сияющие лаком машинки и две нарядные куклы. Разберутся сами.
Анри доволен, он тепло благодарит, с подчеркнутым восторгом жмет мне ладонь двумя руками и преданно смотрит в глаза. Это производит впечатление полнейшей дружеской расположенности, если не знать, что на арабском Востоке внешние знаки внимания значат еще меньше, чем во всех других краях.
Но как бы то ни было, прелюдия закончена, обе стороны выдержали правила приличия, и теперь можно со спокойной совестью переходить к делу.
– Дорогой друг, – церемонно говорю я и подхожу к агенту на дистанцию доверительного разговора. Теперь хорошо бы взять его под локоть, но здесь это рассматривается как знак фамильярности и бесцеремонности, поэтому я сдерживаюсь и кладу руку на борт собственного пиджака.
– Вы долго и плодотворно сотрудничали с моим другом Константином, причем эта работа приносила пользу обеим сторонам. Я бы хотел просить вас продолжить сотрудничество. На тех же условиях, если у вас нет других предложений…
Анри молча поглаживает тронутые сединой усы. Пауза затягивается, и я сразу понимаю, в чем дело.
– Впрочем, инфляция усиливается, и будет справедливо, если ваше вознаграждение возрастет, н у, скажем… на тридцать процентов!
Я в очередной раз лгу. Нет, это грубое слово, и оно не учитывает специфики нашей Службы. Лучше употребить другой, более мягкий термин. Эвфемизм, как говорят высоколобые интеллектуалы. Я, скажем так, лукавлю. Причем дважды. Первый раз – в пользу Анри, второй – в пользу казны российской разведки.
В Эмиратах никакой инфляции нет, последние десять лет за доллар в любом обменнике дают три, шестьдесят шесть дирхам. К тому же, я уполномочен увеличить гонорар агента до пятидесяти процентов.
Но Анри первое лукавство вполне устраивает, а о втором он не догадывается. Одутловатое лицо расплывается в улыбке, он удовлетворенно кивает.
– По рукам! – закрепляя достигнутую договоренность, мы обмениваемся крепким рукопожатием.
Обе стороны удовлетворены. У Анри вновь появляется стабильный источник дополнительного дохода. А мое удовлетворение носит чисто моральный характер. Задание выполнено, и я уже сегодня могу улететь. А до этого выкупаться в заливе. Похоже, на этот раз Иван не соврал.
– Теперь я буду работать с вами? – спрашивает Анри.
Я неопределенно дергаю головой. Такой жест можно с равной вероятностью истолковать как согласие, как отрицание и как неуверенность. Очень часто это зависит от настроения толкователя. Агент выбрал первый вариант.
– По крайней мере, до того времени, как освободится Константин, – уточняет он, как бы для самого себя.
Я не возражаю. Это уже не мои проблемы. Мысленно я уже в Москве.
– Выкупаемся? – я быстро сбрасываю одежду.
Анри качает головой и целомудренно отворачивается.
Здесь не принято демонстрировать свою голую задницу другому мужчине. И смотреть на нее тоже не принято. Но на всякий случай я заранее надел плавки, поэтому чувство приличия моего нового друга не было оскорблено.
С разбега я разбиваю гладкую, чуть морщинящую редкими волнами поверхность залива, быстро отплываю от берега, ложусь на спину, снова переворачиваюсь на живот, кручусь веретеном, поднимая фонтаны брызг… Вода чистая, не такая плотная, как в Средиземном море или Тихом океане, и цвет у нее другой – не синий, а сероватый. Она достаточно теплая, но внутри спрятана приятная прохлада, как будто в каждой водяной молекуле кто-то охладил ядро – специально, чтобы сделать туристам контрастный расслабляющий массаж. Напряженная нервная система успокаивается, я начинаю по-другому воспринимать окружающий мир. Солнце бликует на гладкой поверхности, слепит глаза, заставляя щуриться. В щенячьем восторге я оборачиваюсь. Справа многозвездные отели, прямо вдали – строящиеся небоскребы, слева возводится то самое восьмое чудо света – остров в форме пальмового листа… А передо мной на диком неухоженном пляже прогуливается активизированный агент Анри… Умиротворяющая картина…
Вдруг яркий «зайчик» смазывает меня по прищуренным глазам: будто солнце отразилось в оптике – бинокля, фотоаппарата, снайперского прицела! Я по пояс выпрыгиваю из воды, фиксирую место: десятиметровая куча щебня, почти на самом верху хорошая точка для наблюдения и для снайперской засады вполне подходящая… Только кто может за мной наблюдать, а тем более – кому придет в голову в меня целиться? Может, тем, кто послал за мной Амбала?
Интерес к нашим скромным персонам мог возникнуть в двух случаях – если Анри раскрылся местной контрразведке или если информация утекла из нашего Центра. Но даже если так, все равно оснований для «острых акций» нет: мы еще не успели ничего сделать!
Настроение испортилось, нервы снова напряглись. Я бултыхался в теплой воде уже не с таким азартом, как минуту назад. А сам настороженно не сводил глаз с груды щебня.
Световая вспышка не повторялась. Это мог быть бинокль туриста, осколок стекла, да все что угодно. Но желание нежиться в ласковой прохладно-теплой воде Персидского залива пропало. Я быстро выбрался на берег, наспех вытерся, оделся, на миг задумался… Что делать?
Оставлять за спиной сомнительные события и непонятные явления у нас не принято. Значит, надо пройти сто метров, забраться на кучу щебенки и выяснить, что там блестит. Но делать этого совершенно не хочется. И я понял – почему. Когда собираешься разбить палатку для ночлега и обнаруживаешь рядом расщелину, похожую на змеиное гнездо, то крути не верти, а обязательно придется ее проверить. Но если просто идешь мимо, то надо быть идиотом, чтобы совать палку в подозрительную дыру. А я именно шел мимо – прямиком к трапу самолета на Москву. Хрен с ней, с этой вспышкой!
