Медная роза - Андрей Михайлович Дышев
– Дима… – произносит Ольга и больше не находит слов. Глаза молодого человека полны неподдельной тревоги, взгляд открыт и чист. Ольга с ужасом понимает, что сейчас ей придется лгать ему – лгать спокойно и уверенно, как это она делала в кабинете у следователя. Но откуда силы на качественную ложь? Это для Ольги самый неблагодарный, самый тяжелый и изнурительный труд.
– Идем в машину! – приказывает Дима и подводит Ольгу к «девятке». В салоне, тесном замкнутом пространстве Ольга чувствует себя защищенной. Она просит у Димы сигарету. Она настраивается на игру, входит в роль. Долой эмоции! Долой совесть! Долой!
Она почти слово в слово повторяет те слова, которые говорила следователю. Дима слушает не перебивая, лишь изредка шлепает ладонью по рулю.
– Я знаю, кто это мог быть, – говорит он, глядя сквозь забрызганное ветровое стекло, и его рука непроизвольно сжимается в кулак.
– Кто? – немея от страха, спрашивает Ольга, а у самой в голове вихрем кружатся обрывочные мысли: «Неужели он догадался? Или кто-то ему сказал?»
Дима поворачивает голову, напряженно смотрит Ольге слова. Он уже почти готов сказать ей о своих подозрениях, но в последнее мгновение что-то удерживает его.
– Ты всё равно не знаешь этих людей.
Гора с плеч! Ольга с облегчением вздыхает. Теперь ей говорить намного легче. Она рассказывает о том, как Сергей сегодня открыл глаза, как он исхудал, какое бледное у него лицо, и замечает, что Дима слушает ее невнимательно. Он погружен в свои мысли, на его скулах играют желваки, губы стиснуты, ноздри расширены… Кажется, что парень изо всех сил сдерживает в себе крик.
– Ну, всё, – прерывает он ее на полуслове. – Иди. Мне пора…
Он почему-то передумал идти к Сергею. Рука потянулась к ключу зажигания. Завелся, заурчал еще не остывший мотор. Ольга берется за ручку, чтобы открыть дверь, и тут вспоминает о дворце культуры.
– Дима, – произносит она, как бы проталкиваясь сквозь стыд с закрытыми глазами. – Дима, одолжи мне, пожалуйста, пятьсот долларов.
Ей хочется умереть от стыда, но она произносит эту фразу до конца, отчетливо и медленно, чтобы он понял каждое слово, каждый звук и, не дай бог, не переспросил. Он не переспрашивает, машинально сует в карман куртки руку, вынимает бумажник.
– Через два дня верну, – добавляет Ольга и отворачивается, кусая губы.
Она слышит, как шелестят купюры, как вжикает молния – должно быть, в бумажнике не нашлось нужной суммы, и Дима стал проверять карманы. «Наверное, он меня презирает, – думает Ольга. – Когда мы встречаемся, я всё время его о чем-то прошу. Он уже не рад, что познакомился со мной. Как это всё унизительно!»
Она зажимает в кулаке деньги и, ни слова больше не говоря, выходит из машины. Не оглядываясь – бегом подальше от него, куда-нибудь во дворы, в кусты… Отдышалась в каких-то замусоренных зарослях. Оперлась лбом о морщинистый ствол дерева и тихо заплакала.
* * *Она простояла у дворца культуры не меньше четверти часа, прежде чем к ней подошел «врач широкого профиля». Должно быть, он следил за ней откуда-то из засады, выясняя, не привела ли девушка кого-нибудь с собой. Озираясь по сторонам, он сразу взял ее под локоть, завел за угол дома и нетерпеливо пошевелил ладонью.
– Давайте быстрее!
Когда деньги оказались в его руке, он сунул их во внутренний карман пиджака, размяк и умиротворенно сказал:
– Ну вот, теперь я смогу решить все проблемы…
Ольга не давала ему договорить. Она схватила его за воротник пиджака, притянула к себе и, едва не касаясь губами его носа, выразительно сказала:
– Если ты еще раз попытаешься шантажировать меня, то я тебя убью.
Ей показалось, что он ей безоговорочно поверил.
* * *И снова всё понеслось по привычному кругу: в больницу к Сергею, работа в магазине за прилавком, в фитнес-клубе за стойкой, уборка помещений в компьютерном салоне, затем бегом по магазинам и уже в потемках – домой. И там всё неизменно и статично. Глеб, похожий на темную безмолвную тучу, преследующий Ольгу по пятам в напряженном ожидании чего-то; мама с загрубевшим укором в упрямых глазах; крепко спящая дочь, обнимающая плюшевого мишку, подаренную добрым дядей Глебом.
Ольга сидела за кухонным столом, с отупением глядя в чашку с остывшим чаем. Телевизионный канал закончил работы, экран шипел и мерцал голубым «снегом». «Может, завести собаку? – думала Ольга. – Хоть она будет радоваться мне. Я буду ходить с ней гулять, буду покупать ей косточки, а она будет радостно вилять хвостом и преданно заглядывать мне в глаза».
– Ужинать будешь? – спросил Глеб, присаживаясь рядом. – Есть тефтели. Есть пельмени…
Ольга подняла голову и посмотрела на лицо Глеба. Как давно она его знает! Знакомы каждый изгиб, каждая складка, каждая тень. Высокий лоб несимметрично перетекает в глубокую залысину. Редкие кудрявые волосы ее уже почти не закрывают. Брови тоже редкие, к тому же короткие, словно их с краев выщипали. Вот глаза у Глеба красивые, четкие, выраженные, и они передают чувства. Давно ли у них появилось это свойство? Нижняя часть лица тяжелее и шире верхней. Маленький, плохо развитый подбородок с успехом дополняет второй – мясистый, отвислый, мягкий, как брюшко у кота. Чтобы выбрить на нем щетину Глебу приходится высоко запрокидывать голову и свободной рукой натягивать кожу. Изломал парень себе всю жизнь. Рассекал бы сейчас по улицам на крутой иномарке, запросто ходил бы по ресторанам, мотался бы за границу, словом, полоскался бы как сыр в масле. Ан-нет, сидит, болезный, на чужой кухне, униженный, забитый, притихший, и нечем похвастать. Облез павлиний хвост. И всё ради чего? Ради Ольги? Ради ее расположения к нему? Ради ее мягкого и доброго взгляда?
Она протянула руку, коснулась его редеющих волос. Он замер, боясь пошевелиться. Даже дышать перестал. Она провела ладонью по его голове, скользнула кончиками пальцев по пухлой, колючей от щетины щеке.
– Олюшка, – задыхаясь от волнения, пробормотал Глеб и, схватив ее ладонь, прижал к губам. – Олюшка, милая, любимая…
И всё повторилось. Тот же диван,
