Одноклассник - Владимир Анин
К своему стыду, Вера не знала ни одной молитвы, поэтому просто шептала, что приходило на ум:
— Господи Иисусе, спаси моего сына и моего папу! И подругу мою! Прошу тебя, помоги! Помоги мне!
Слёзы ручьём побежали из глаз, а она всё повторяла и повторяла свою молитву, всхлипывая и шмыгая носом.
— Он поможет, — сказал вдруг кто-то низким густым голосом, и Вера подпрыгнула от неожиданности.
Резко обернувшись, она увидела крупную фигуру в рясе, с большим крестом на груди. Вера отметила широкое лицо и короткую темную с проседью бороду. Слегка сощуренные глаза внимательно смотрели на Веру из-под очков.
— Святой отец! — воскликнула она.
— Я не святой отец, — ответил священник.
— Но…
— Это у католиков святые отцы. К православному священнику обращаются «отец такой-то» или «батюшка».
— Батюшка? — переспросила Вера.
— Можно — отец Василий.
— Отец Василий, — растерянно повторила она. — Как мой папа.
— Ты, как я посмотрю, нечастая гостья здесь. Что привело тебя в храм?
— Я слышал, ты просила о помощи.
— Да, мне очень нужна помощь, очень!
— Господь милостив, но коли тебе нужна помощь, то надо и у людей о ней просить.
— У кого? — с отчаянием в голосе спросила Вера.
— Пойдём-ка, и ты мне всё спокойно расскажешь, — сказал отец Василий и взял её под руку. — Э, да ты вся дрожишь. Не заболела ли?
— Нет, просто мне… страшно.
— Страшно? Ну, тогда тем более пойдём.
Священник привёл её к небольшому строеньицу, прятавшемуся в тени разросшегося сада. И усадил за столик под яблоней. На столике стоял настоящий самовар с трубой, из которой весело бежал, устремляясь ввысь, ароматный дымок. Отец Василий вынес из кельи чашки и налил в них невероятно вкусно пахнущего чая.
— Пей, — сказал он, присаживаясь напротив. — Пей и рассказывай.
С самого первого взгляда отец Василий вызвал у Веры безграничное доверие, и она сбивчиво, как могла, поведала ему свою трагичную историю.
— Я, конечно, плохой помощник в делах мирских, — сказал священник, когда она окончила свой рассказ, — но совет дать могу. От местной полиции ты вряд ли дождёшься быстрой помощи. Они здесь живут по своим законам, в своём ритме. Так что отправляйся-ка ты в Рязань.
— Но они сказали, чтобы я никуда не уезжала.
— Это они так, для острастки. Подписку же не взяли о невыезде?
— Не взяли.
— Да они про тебя, поди, и забыли уже. А у тебя дело, похоже, серьёзное и отлагательства не терпит. А в Рязани иди прямиком в областное управление полиции, к следователю. Авось тамошние стражи порядка не заставят тебя долго ждать. Ты только постарайся изложить всё поконкретнее. Следователи, они конкретику любят: факты, даты, время и прочее. Ну а я помолюсь за тебя.
— А как же папа? Я хотела его навестить.
— Папа твой в больнице, стало быть — в безопасности. Сделаешь все дела, тогда и навестишь его. Тебе сейчас в первую очередь сына спасать нужно. И подругу твою. Вот они, похоже, в опасности. — Отец Василий взглянул на старые круглые часы на кожаном ремешке, которые носил на правой руке. — Ох ты ж! Заговорил я тебя. Электричка через десять минут — не успеешь уже. А следующая только после обеда.
Вера тоже посмотрела на часы.
— Ничего, — ответила она, — я всё равно на автобусе собиралась. До Шилова доеду, а там пересяду.
— Ну, тогда поторопись, автобус тоже вот-вот подойдёт.
— Да-да, я знаю, — сказала Вера и, поблагодарив священника за советы и за чай, побежала на остановку.
— Храни тебя Господь! — произнёс ей вдогонку отец Василий и перекрестил её.
На часах было без пяти десять. Вера уже несколько минут ждала на остановке, автобуса всё не было. Может, он ушёл раньше? Тогда это катастрофа — следующего ждать целых два часа. Вера уже готова была расплакаться, как вдруг из-за поворота показался пыльный, недовольно урчащий пазик. Подкатив к остановке, он со скрипом отворил складывающиеся гармошкой двери, и Вера торопливо вскочила в автобус. Он был почти пуст, только на самом переднем сиденье дремала какая-то древняя старуха. Заплатив за проезд, Вера прошла в конец салона и села у окошка. Автобус тронулся. Теперь можно было немного расслабиться.
До Рязани Вера добралась уже за полдень. Погода стояла солнечная, прямо как летом. О наступившей осени напоминали только пожелтевшие деревья. Центральный автовокзал находился на Московском проспекте, неподалёку от бульвара Победы и, соответственно, Дворца торжеств, куда Вера наведывалась совсем недавно. Она понятия не имела, как найти нужное отделение полиции, и здраво рассудила, что начальница ЗАГСа ей в этом наверняка поможет.
Анны Эдуардовны на месте не оказалось — у неё было какое-то совещание. Вере пришлось ждать почти час. Она нервно ходила по пустому коридору туда-сюда, покусывала губы и постоянно смотрела на часы.
Наконец в дальнем конце коридора послышался шум, из-за угла показалась массивная фигура начальницы ЗАГСа. Она узнала Веру издалека и, широко улыбнувшись, на весь коридор крикнула:
— Верочка! Это снова вы? И снова одна?
Однако когда Анна Эдуардовна подошла ближе и разглядела тревожное выражение на бледном лице гостьи, улыбаться она перестала и, посерьёзнев, спросила:
— У вас что-то случилось?
Вера едва сдержалась, чтобы не расплакаться, и с трудом выдавила из себя:
— Можно я у вас телефон заряжу?
Вера знала Анну Эдуардовну уже несколько лет и вполне ей доверяла. Однако, в отличие от отца Василия, не стала посвящать её во все детали. Просто рассказала, что папу избили, а её сын пропал и ей посоветовали обратиться в областной отдел полиции, поскольку от местных стражей порядка толку мало.
— Кто посоветовал? — поинтересовалась Анна Эдуардовна.
— Один хороший человек, — сказала Вера. — Батюшка тамошний.
— Батюшка?
— Да. Там у нас, в Берёзове, церковь есть, маленькая, старинная.
— Не думала, что вы в церковь ходите.
— А я и не ходила. Первый раз.
— Ну, лиха беда начало. Я, знаете ли, по молодости тоже в церковь не ходила. А теперь раз в месяц — как штык. И по праздникам. Рано или поздно всё равно приходишь к этому, да?
— Наверное, — согласилась Вера. — Так вы подскажете, куда мне теперь?
— Конечно, подскажу. — Анна Эдуардовна перелистнула лежавший на столе блокнот и продиктовала Вере адрес. — Запомните или записать?
— Запомню, — сказала Вера.
— Я там, правда, никого не знаю
