Остров душ - Пьерджорджо Пуликси
Когда юноша перешагнул границу жердей, его кожа под тяжелой шерстяной накидкой покрылась мурашками. Никогда прежде он не проникал так глубоко в Долину душ, поскольку ему всегда было запрещено входить в ту область: это разрешалось делать лишь нескольким взрослым Ладу, и его отец был одним из немногих избранных.
– Все хорошо? – неожиданно спросил Бастьяну по-сардски.
– Да, хорошо. Я в порядке.
– Тогда перестань оглядываться и смотри, куда ступаешь. Потерять равновесие и упасть в эти трещины можно за секунду, и здесь внизу полно скелетов Ладу, умерших по неосторожности, – сказал ему Бастьяну. – Никто даже не решился пойти за ними, потому что здесь слишком глубоко.
Микели с ужасом посмотрел на каменные впадины между скалами и кивнул, опасаясь провалиться в них.
Они шли с трудом, взбираясь все выше и выше. С ветвей редких деревьев, которые попадались им на пути, Микели видел свисавшие колокольчики, амулеты, сделанные из черепов животных, привязанных к бычьим нервам; ветер раскачивал их, и казалось, будто черепа смеются. Микели почувствовал, как к горлу подступил суп из нута и сала, который был его обедом. Чтобы не стошнило, он сосредоточился на каменистой земле, ставшей скользкой из-за мха, покрывающего гранит, и старался не вывихнуть лодыжку.
Когда отец жестом приказал ему остановиться, парень понял, что минеральный запах камня сменился зловонием гнилостной влаги, но его источника он не видел.
– Мы пришли, – сказал Бастьяну.
Микели в замешательстве огляделся: он не видел ничего, кроме стены сланцевой скалы. Юноша смотрел, как его отец наклонился, и, посветив на нее фонариком, увидел полость, невидимую из-за растительности, из которой исходил этот смрад.
– Мы должны спуститься туда? – недоверчиво спросил он, глядя на вход в пещеру.
Бастьяну не ответил ему: он раздвинул руками колючие кусты и пучки можжевельника и позволил себе упасть в каменные бездны, скрывавшие тайную память предков.
Оставшись один в шепчущей ночи, Микели набрался храбрости и тоже нырнул в узкую щель в чреве скалы, недоумевая, как, черт возьми, великану-отцу удалось пробраться сквозь нее. Воздух, казалось, был пропитан застойным запахом горных внутренностей, настолько интенсивным, что сворачивало желудок. Температура внизу казалась на несколько градусов ниже. Парень завернулся в пальто, чтобы согреться.
– Страшно? – спросил Бастьяну с оттенком иронии, заметив, как клаустрофобия расширила зрачки его сына. Его глубокий голос, казалось, отражался сотней эхо. Слова превратились в облака конденсата.
Микели покачал головой и последовал за отцом в каменную пасть. Через несколько метров мужчина поднял с земли факел и зажег его, осветив подземные полости мерцающим светом языков пламени и раздражая колонию летучих мышей, которая начала хаотично порхать над их головами.
– Не бойся… Здесь жили и укрывались наши предки.
– Как давно? – спросил юноша.
– Шесть, семь тысяч лет назад. Может быть, даже больше.
– Зачем мы пришли сюда?
– Ты задаешь слишком много вопросов, парень. Молчи и иди за мной.
Микели повиновался. В абсолютной тишине он последовал за отцом, который двигался во мраке пещер, уверенный, как одна из летучих мышей, шелестящих вокруг него. Через несколько минут Бастьяну остановился и отошел в сторону, чтобы позволить сыну посмотреть вниз из каменистой впадины.
Микели взял в руку факел и, осветив пространство перед собой, посмотрел вниз – и почувствовал, как у него перехватило дыхание.
Глава 47
Кальяри
– Думаешь, поэтому у них не было детей? – спросила Мара, нарушая тишину, возникшую между ними после ухода Грации Лой. – Из-за этого дела?
– Да, может быть, – ответила Ева, сидящая рядом с ней на скамейке, и ее взгляд скользил по утопающему во мраке городу. – На месте Грации я бы дважды подумала, прежде чем завести ребенка, зная, что мой муж постоянно ищет что-то в мире тьмы и насилия… Но кто знает, может быть, у них и не было такой возможности.
– Слушай, только я чувствую себя куском дерьма, или…
– Нет, я тоже, Раис.
– Бедняга Морено…
– Да… Думаешь, нам стоит рассказать Фарчи? – спросила Кроче.
Мара задумалась на несколько секунд. Наконец произнесла:
– Я не знаю… Это… Болезнь Морено в любом случае ничего уже не меняет. Все зацепки по двум убийствам уже очень старые… Я уже жалею, что согласилась.
– Как ты думаешь, откуда это стремление докопаться до истины, найти виновного или разгадку? Тебе не кажется, что это слишком? – спросила Ева. – Эта навязчивая потребность.
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Милочка, я не знаю…
– Если б мы рассказали об этом Фарчи, он, вероятно, приказал бы нам не привлекать его к расследованию.
– Думаю, да.
– И это убьет Морено даже быстрее, чем рак.
– Но если мы скроем это от него и он каким-то образом узнает, Фарчи нас убьет.
– Дилемма…
– Давай так: поспим, а завтра посмотрим, что делать, – сказала Раис, вставая. – Мне нужно забрать Сару.
– Есть какие-нибудь новости о Долорес?
– Пока ничего.
– Что ты думаешь на этот счет?
Мара нахмурилась:
– У меня плохое предчувствие… Очень плохое.
– Значит, не у меня одной, – сказала Ева перед тем, как попрощаться.
Глава 48
Пещеры Богини, Верхняя Барбаджа
Они оказались в каком-то обширном подземном святилище: палеолитическом некрополе, скальном амфитеатре, состоящем из сотен выдолбленных из трахита кубов с узкими дверцами, в каждой из которых помещалась однокамерная шахтная гробница.
– Пойдем вниз, – прошептал Бастьяну, словно не желая нарушить неподвижность и тишину, царившие в пещерах; там внизу время словно застыло, остановилось тысячелетия назад.
Микели осветил вестибюли галерей, украшенные спиральными мотивами, волчьими зубами, покрытые красной охрой – цветом возрождения, – рогами, ложными дверями, символизирующими вход в загробную жизнь, и некоторыми символами Богини-Матери, которые юноша видел в музее. Предки соорудили ниши для размещения подношений и принадлежностей умерших: вазы, ожерелья, статуэтки, оружие и маски украшали гробницы. Юноша потерял дар речи. Он ощущал присутствие сущности, лежащей в основе всего, магнетической силы, которая проходила через него из стороны в сторону и призывала к себе. Катакомбы шли через лабиринт разломов горного чрева; эти глубины тревожили его, но в
