Командировка - Борис Михайлович Яроцкий
— Помню, — сказал он с нежной улыбкой. — И помню, что я тебе ответил.
— Теперь-то, надеюсь, ты умеешь? — Анастасия Карповна приблизилась к его исхудалому болезненному лицу, опять с затаенным восторгом взглянула ему в глаза. — И все же… я тебя поцелую. — Не дожидаясь согласия, прильнула к его дрогнувшим губам.
Он ее обнял, крепко прижал к своей груди. Несмотря на возраст, у нее было сильное, упругое тело.
На окне колыхнулась штора. Им почудилось, что в этот морозный декабрьский вечер в комнату ворвался майский ветер, ветер далекой молодости. А звезды — все те же — глядели в зал: блестели, мерцали, как живые светлячки.
Неожиданно для Ивана Григорьевича на лицо ему упала капля влаги.
— Ты — плачешь?
— Прости… Жили мы, жили, а жизни так и не увидели. — И поправилась: — Не увидела…
— Значит, в этом была и моя вина.
Она не ответила. Еще сильнее прижалась к нему, тихо прошептала:
— Не будем копаться в прошлом. Да и ни к чему… Извини, миленький, дай-ка я переоденусь…
Не скоро легла с ним рядом, свежая, благоухающая после душа, в тонкой шелковой рубашке. Примерно так, надолго пропадая в ванной, ложилась и Мэри. В порыве нежности к Насте он боялся вслух, по привычке, произнести имя покойной жены.
В порыве ласк они забыли о времени. Не замечали, как настенные часы в деревянном корпусе пробили десять, одиннадцать, полночь.
Потом они лежали, отдыхая, в сумраке ночи. Он испытывал смущение, она — огромное женское счастье. После горячих объятий, на которые она уже и не надеялась, ей хотелось выговориться. Ведь столько лет!..
— Ты всегда был моей жизнью, — говорила она, мягко поглаживая его исхудалые плечи. — Только ты. Даже с мужем, в постели, я стремилась представить, что это ты. Но стоило ему своими свинцовыми лапищами… как мираж исчезал…Единственной отрадой была дочь. А потом и дочь от меня отобрали. Дочь стала иностранкой.
— У тебя были ученики.
— Были… Девочки, как и я, в большинстве своем судьбой обижены. А мальчики… Стали новым поколением пьяниц. Кто успел поступить на завод, когда он работал, тот удержался. Многие занялись, как у нас говорят, челночным бизнесом. Раньше говорили: хлеб — всему голова, теперь всему голова — доллар… На днях регистрировала смерть своего бывшего ученика Саши Сурина. Убили его. В Чечне. На чьей он был стороне, не знаю. Будь время другое, из него вышел бы толковый математик. Клюнул на доллары. У нас тут этих вербовщиков откуда только нет! Из Югославии. Из Приднестровья. Из Баку. Из Тбилиси. Из Еревана. И особенно — из Чечни. Да что Чечня! Ходили тут по общежитиям два француза. Сманивали хлопцев в Иностранный легион. На одного уже прислали «похоронку». Убили в Конго. А в прошлом году из Хорватии прислали в гробу Леню Жарка. Кто только наших не покупает! Лучше других платят, конечно, американцы. У них наши хлопцы служат под видом канадцев.
— Ну и как, охотно идут?
— Платят же… не то, что в украинской армии.
— И вы ничего не предпринимаете?
— Кто «мы»?
— Ну, вы, депутаты, Миша Спис.
— Миша предложил свою организацию ввести в состав Союза рабочих. Киев сразу отреагировал: подрыв безпеки… Боятся вооруженных рабочих.
Рассказывая, Анастасия Карповна к чему-то прислушивалась.
— У нас тут постреливают.
— Разборки?
— Не только… В городе уже обозначились две армии. Идет негласное соперничество: кто больше на свою сторону перетянет молодежи.
— И какая армия берет верх?
— Пока равновесие. Все выяснится, когда пойдет стенка на стенку.
— И когда же?
— Когда горючий материал станет сухим.
— Тогда, чтоб не дошло до крови, быстрее избирайте свою власть.
— Изберем, — отвечала она и уже по-семейному: — Может, довольно политики? Скоро светает…
На рассвете они уснули… Вечера повторялись, а зачастую и ночи. В один из вечеров по телевизору гнали рекламу, убогую, нудную, скучную — смотреть было нечего. Анастасия Карповна предложила телевизор выключить.
— Реклама сейчас закончится, — сказал Иван Григорьевич.
— Тогда начнут нас агитировать в чужую веру, — напомнила она.
— Вот и поглядим, как это у них получается.
Мелькнули последние кадры рекламы о детских подгузниках, и смазливая дикторша объявила:
— Начинаем ежедневную передачу «С любовью к богу» из цикла «Христианские чтения». Цикл ведет проповедник евангелической церкви доктор богословия Эдвард Смит.
Зазвучала, нарастая, протяжная музыка, молодой певец с цыганской внешностью хорошо поставленным голосом запел:
Я бiльшого щастя не знаю,
Як жити в душ!! з Хрестом.
— Как голос? — спросила Анастасия Карповна и, не дожидаясь ответа, похвалила: — Талант! Кстати, это наш земляк Олег Смалько, солист областной филармонии. Безбожник, какого поискать.
Еще звучал его бархатный голос, а на экране уже красовался американский гость. Иван Григорьевич сразу же узнал в нем своего старшего сына, капеллана. Как и в прошлый раз, проповедь он читал по-украински. Американца в нем выдавал акцент. Было заметно, что проповедь он читал по тексту, написанному латинскими буквами.
Как ни пытался Иван Григорьевич скрыть волнение — не получилось.
— Я хочу с этим проповедником встретиться, — пожелал он.
— Ваня, это уже блажь. Он американец!
— Но он не в Америке, а в областном центре.
— Зачем он тебе?
— Нужен.
— Тогда выздоравливай. Ребята что-то придумают.
— Он мне нужен сейчас.
— Ну, не сию же минуту?
И вдруг за окном, не дальше, как у калитки, раздался выстрел.
Анастасия Карповна сорвалась с дивана, бросилась к выключателю.
— На пол! — успела крикнуть.
В доме стало темно. «Вот тебе и спокойная квартира!»— подумал Иван Григорьевич, лежа на полу и рассматривая окна. Стекла вроде целы. Тогда куда стреляли?..
Глава 21
— И все же надо узнать, кто стрелял. Может, там раненый? Может, ему нужна помощь? — Иван Григорьевич решительно поднялся, направился в прихожую.
— Нет! — Анастасия Карповна схватила его за руку. — Ты, Ваня, наивный, как дитя. Ты в какую страну вернулся? Тебе, вижу, неведомы наши порядки. Бежать на выстрел, значит, бежать под пулю. Подождем.
Подождали. Не включая люстру, перебрались в кресла. За окнами слабыми кроваво-красными огнями обозначил себя когда-то непрерывно работавший город. Иван Григорьевич помнил, как металлургический завод выдавал вечернюю плавку. Тогда все небо преображалось. Оранжевый свет раскаленного металла был виден далеко в степи, за Днепром, за плавнями. Город жил, вливая в сердца неиссякаемую бодрость. Люди верили в лучшее, которое обязательно будет, меньше болели, и в каждой семье были дети.
Вскоре после выстрела к дому подъехала машина. Анастасия Карповна узнала:
— Миша!
Иван Григорьевич словно очнулся. Пока ждали, — кто-то же должен появиться! — он опять был во власти воспоминаний. Из головы не выходил Эдвард. «С каких пор
