Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник)
Но ведь это нормально, правда?
— Но пока я ничего не могу сделать, ничего не могу доказать. Потому что любой, к кому я приду, поинтересуется, почему я вообще этим занимаюсь, какое мое дело, — и этот человек окажется прав. Более того, я буду бессильной и беспомощной…
— Ну, хочешь, я сам тебя найму, — предложил Ванцов.
— Нет, — покачала я головой. — Не хочу. Я не могу тебе объяснить, но я жду только одного человека. Я так загадала. Если он придет, у меня все получится. И, если на этом пороге появится именно тот, кого я жду, нам будет о чем разговаривать с Игорем Воронцовым, потому что у него появится, для кого жить. Потому что один человек не верит в его виновность, но боится в этом признаться.
— И о ком ты говоришь?
Я молчала. Я ждала. Минуты растягивались, как резина, и я уже начинала терять терпение.
Ушел Леша Ванцов. Мы остались вдвоем с Лариковым. Я всерьез запсиховала, потому что никто не пришел.
— Ну и ладно, — сказала я. — В конце концов, у меня сегодня масса дел. И вполне возможно, кто-то из людей, которых я намереваюсь посетить, окажется моим «клиентом».
— Ты все еще упорствуешь в своем заблуждении?
— Как видишь, мне почти удалось перетянуть на свою сторону Ванцова, — улыбнулась я.
— Но не меня, — отмахнулся Ларчик. — Если ты сможешь мне доказать, что господин Воронцов не имеет никакого отношения к убийству Тумановской, я удивлюсь. Я даже соглашусь на любое пари, потому что в данной ситуации твои попытки выглядят, прости, жалкими, смешными и нелепыми.
Я уже открыла рот, чтобы разразиться возмущенной речью, но не успела.
В нашу дверь позвонили. Звонок был робкий и неуверенный, как будто тот, кто звонил, боялся собственного поступка.
Я вскочила, и бросилась открывать.
Йес!
Там стоял именно тот человек, которого я ждала. От радости я чуть не запрыгала, но сдержалась.
Ведь я была старше. Поэтому я позволила себе только улыбнуться.
— Я тебя ждала, — сказала я. — Проходи, Александра!
* * *Она нерешительно ступила за порог, и по ее глазам можно было представить, что за бурю сомнений она сейчас переживает.
— Я не совсем уверена, правильно ли я поступаю, — призналась сама.
— Знаешь, я тоже бываю часто в этом не уверена, — улыбнулась я. — Но ведь кто не рискует, тот не пьет шампанское? Так что проходи. Правда, не могу обещать тебе шампанское…
— Я его и не пью, — серьезно ответила девочка.
— А кофе?
— Нет. Если можно, дайте мне простой воды. Хорошо?
Я кивнула. Пройдя в кухню, я очень выразительно посмотрела на Ларчика.
Он понял мой взгляд и начал объяснять, что ему надо уйти.
— Только скажи мне, это тот человек? Которого ты ждала?
— Да, — кивнула я, наблюдая, как вода наполняет стакан. Если бы все было вот таким же прозрачным и чистым, насколько бы проще жилось?
— То есть теперь у нас появился клиент?
— Выходит так. Но пока мне лучше пообщаться с этой девочкой наедине, ладно?
— Ухожу, — кивнул мой все понимающий босс.
* * *Когда я вернулась с водой, она уже сидела на стуле напряженно выпрямившись. Ее взгляд был серьезным и тревожным, выдавая ее состояние, а руки были сложены на коленях, как у примерной школьницы.
— Вы действительно не верите, что отец ее убил? — очень тихо спросила Александра.
— Скажем так, я в этом сомневаюсь, — сказала я. — Понимаешь, я не знаю всей ситуации, правда? Поэтому пока я могу только в чем-то усомниться. А уж потом, когда я поближе со всем познакомлюсь, узнаю о вас побольше, тогда мы будем говорить о вере и неверии.
— Когда вы со всем познакомитесь, вы будете верить в его вину, — сказала она и поднялась. — Спасибо вам за воду.
— Постой! Ты что, тоже веришь в его вину?
— Не знаю, — честно ответила девочка. — Если бы я знала, я бы к вам не пришла. Мне действительно хочется узнать правду. Для этого надо нанять вас, да?
— Наверное, да…
Моя самоуверенность явно терпела поражение под взглядом этих серых глаз.
— Я не уверена, что смогу раскопать истину, поскольку иногда это невозможно, но я тебе обещаю, что, чего бы это ни стоило, я буду стараться это сделать, — прибавила я.
— Я вас нанимаю, — кивнула она, поверив мне. — Если бы вы сейчас начали бодрым голосом говорить: о, все будет тип-топ, я докажу невиновность твоего отца, и мы запоем веселые песни — я развернулась бы и ушла. Но вы честный человек. Поэтому я хочу, чтобы вы постарались найти того, кто убил мою мать.
Она немного помолчала и вдруг очень по-детски взмахнула длинными своими ресницами, посмотрела на меня и тихонечко попросила:
— Пожалуйста, помогите нам…
Глава 6
Несмотря на то, что Саша была высокой и длинноногой девочкой, я бы не дала ей четырнадцати лет. Настолько в ней сохранялись еще черты ребенка, как будто она не спешила расти. «Еще один Питер Пэн», — подумала я, глядя в эти умненькие, но еще такие чистые и детские серые глаза. Она не пользовалась косметикой, как большинство ее сверстниц, и не старалась казаться старше. Ей это было ни к чему — зачем? Она и так производила впечатление умной не по годам.
— Для того чтобы я тебе помогла, нам надо договориться об одной вещи, — сказала я.
В ее глазах мелькнул страх.
— Деньги? — почти шепотом спросила она. — У меня их мало. То есть почти нет. Но я достану…
О боже! Современные дети уже успели привыкнуть к могуществу этих «презренных бумажек»!
— Я говорю не о деньгах, — сказала я. — Не могу заверить тебя, что без них моя жизнь прекрасна и удивительна. Но давай все материальные вопросы решать потом. Сейчас меня куда больше волнует другая проблема — проблема нашей взаимной честности и твоей откровенности. Даже если тебе будет больно и неприятно говорить.
— Я согласна, — серьезно сказала Саша.
— Даже в том случае, если это будет касаться человека, который тебе дорог. Ты меня понимаешь? Иногда мы любим кого-то сильно, но, предположим, этот кто-то совершал в своей жизни нелицеприятные поступки… Нам не хочется о них вспоминать, и это естественно.
— Я поняла вас. Вы говорите о моей матери, — кивнула девочка.
Я удивленно посмотрела на нее.
— Но я говорила не о ней! Если это будет касаться твоего папы…
— О, вы просто его совсем не знаете! — горячо запротестовала Саша. — Мой папа несовместим с этими вашими нелицеприятными поступками. Конечно, он далеко не ангел, и у него, как у любого нормального человека, полным-полно недостатков, но они просто ерунда по сравнению с его достоинствами!
Ого, какая горячая защита!
Девочка явно была влюблена в своего отца и скорее бы согласилась с недостатками матери, но не отца… На ее щеках расцвели алые розы гнева, а губы подрагивали, будто детская обида коснулась их, заставив трепетать.
Я мягко дотронулась до ее руки.
— Саша, я хотела бы все-таки, чтобы ты ничего не скрывала и тогда, когда это будет касаться отца.
— Конечно, я не буду скрывать. Но если мой папа убил маму, я вообще ничего не понимаю в этой жизни! Может быть, поэтому я и пришла к вам. Потому что все пытаются убедить нас с Павликом в том, что он ее убил. У деда такой принцип — пережить горе можно только тогда, когда ты полностью в него окунешься. Он ставит превыше всего честность перед самим собой. Хотя я, например, знаю, что он и сам в это не верит, просто хочет нам показать, что… Ну, вот. Я запуталась. Эти взрослые иногда создают такую ужасную путаницу в голове. Но об этом потом, хорошо? Может быть, пока я буду рассказывать, я подберу определение для позиции моего деда…
Я могла бы поспорить с Воронцовым-старшим, надо ли открывать перед детьми все внутренние механизмы трагедии, но, в конце концов, это его дело. Может, он прав. Может быть, он хочет вырастить людей, готовых к жизни. Готовых быть сильнее и выше обстоятельств.
— Ну, что ж… Приступим, — сказала я.
* * *Это сказать просто: «Приступим»… А с чего начинать? Если тебе важно понять, что же произошло в такой странной и такой обаятельной семье?
— Они правда друг друга очень любили, — вдруг помогла мне сама девочка. — С детства. Они учились вместе, представляете? Папа рассказывал, что он пришел в школу, увидел маму и сразу понял, что именно она должна стать его женой. А ему было только семь лет. Просто мама уже тогда была необыкновенной девочкой. А самое смешное, что она тоже сразу выделила папу. Или она просто так сказала? Сейчас мне уже трудно это понять. Но они с трудом дождались окончания школы, а потом сразу поженились, родилась я. Знаете, я должна быть красивой, если это была любовь. Говорят, дети любви всегда красивые. А я… Павлик куда меня лучше. Значит, они и потом друг друга любили, верно?
— Наверное.
— Потом они учились. У них был какой-то собственный подход к жизни — надо было все делать только самим. Поэтому меня не скинули на руки дедушки и бабушки, хотя они и не имели ничего против… Дедушка и бабушка ведь очень любили маму. Они всю жизнь мечтали о девочке, и поэтому мама росла в их доме. И они так к ней и относились, как к своей. Тем более что мамин отец… Он был таким грубым. Мама рассказывала, что именно поэтому она и занялась проблемой насилия над слабыми. Говорят, мой дедушка даже подрался с ее отцом.
