Камилла Лэкберг - Ледяная принцесса
— Да, так что, похоже, сейчас все закончилось. Странно, вроде бы надо чувствовать облегчение, а у меня его нет. Ну а заметка, та заметка, которую я нашла, — об исчезновении Нильса, — ну и как она вписывается в эту картину с Андерсом в роли убийцы?
Патрик пожал плечами и широко развел руки.
— Ну, вообще-то, Эрика, я не знаю. Не знаю. Может быть, это вообще не имеет ничего общего с убийством. Знаешь, как бывает, — чистой воды совпадение. И тогда нет совершенно никакого резона продолжать в этом копаться. Похоже, что Александра забрала свои секреты с собой в могилу.
— А ребенок, которого она ждала, он что — от Андерса?
— А кто его знает: Андерса, Хенрика… Ты можешь гадать, я могу гадать, а толку? Но все же интересно — что этих двоих связывало. Мягко говоря, не слишком подходящая пара. В принципе, конечно, ничего необычного: люди сходятся, люди расходятся. Но Александра Вийкнер и Андерс Нильссон… Я хочу сказать, мне вообще непонятно, как кто-то мог захотеть оказаться в одной постели с Андерсом Нильссоном. А тут — Александра Вийкнер. Я хочу сказать, такая красотка, что с ума сойти можно, — по-другому, наверное, и не скажешь.
На секунду Патрику показалось, будто Эрика чуть сдвинула брови и на ее лбу обозначилась морщинка, но в следующую секунду она уже исчезла. И перед ним опять Эрика, вежливая, приветливая, как всегда. Наверное, ему просто показалось. Едва она открыла рот, собираясь, по-видимому, что-то сказать, как из прихожей послышалась фирменная мелодия компании «Домашнее мороженое». Оба — и Патрик, и Эрика — поднялись.
— Это мой мобильник. Извини, я на минуту.
И Патрик понесся в прихожую, чтобы успеть ответить, покопался в кармане куртки, достал телефон.
— Патрик Хедстрём. Хм… Хорошо. Я понимаю. Мы опять на нуле. Да-да, я знаю. А, он так сказал. Да, никогда не знаешь, как оно выйдет. О'кей, комиссар. До свидания. — Патрик со щелчком закрыл крышку мобильного телефона и повернулся к Эрике. — Давай надевай куртку — поедем немного прокатимся.
— И куда же?
Эрика вопросительно посмотрела на Патрика, с кофейной чашкой, застывшей на полпути ко рту.
— У нас появились новые данные насчет Андерса. Похоже, мы должны исключить его из списка подозреваемых.
— Ах так! А куда нам надо ехать?
— И ты, и я — мы оба чувствовали, что здесь что-то не вытанцовывается. Ты нашла статью об исчезновении Нильса в доме Алекс. Может быть, там еще есть что поискать.
— Но вы же уже осматривали дом.
— Так-то оно так, но я не уверен, что мы искали то, что надо. И потом — мне хочется кое-что проверить. Давай, поехали.
Патрик решительно направился к двери; Эрика накинула куртку и поспешила следом.
Дом был маленький и порядком потрепанный. Она вообще не понимала, как люди могут так жить. Как можно выносить такую серость, такую безрадостность, такую нищету. Но так, должно быть, устроен мир: одни богатые, а другие бедные. И она поблагодарила свою счастливую звезду за то, что принадлежит к первой, а уж никак не ко второй категории. Уж кто-кто, а она родилась, чтобы стать богатой, бедность ей никак не подходила. Дамы вроде нее появляются на этом свете для того, чтобы одеваться в меха и бриллианты.
Женщина, открывшая ей дверь после настойчивого стука, явно никогда не держала в руках настоящих бриллиантов. Она вся была какая-то серо-коричневая. Нелли неодобрительно посмотрела на вытертую кофту Веры и на шершавые пальцы, сжимавшие эту кофту на груди. Вера ничего не сказала, она просто молча стояла в дверях, и Нелли, неприязненно оглядевшись вокруг, была вынуждена в итоге сказать:
— Ну, так ты собираешься меня пригласить в дом или мы будем тут стоять целый день? Насколько я понимаю, ни ты, ни я не горим желанием, чтобы кто-нибудь из соседей видел меня?
Вера по-прежнему не произнесла ни слова, но отступила в сторону, чтобы Нелли могла войти в прихожую.
— Нам, похоже, надо поговорить. Нам обеим, не правда ли? — И Нелли принялась элегантно стягивать с себя перчатки, которые всегда носила вне дома, и еще раз неодобрительно посмотрела вокруг.
Прихожая, гостиная, кухня и маленькая спальня. Вера шла следом, опустив глаза. Комнаты были темными и скучными. Лучшие времена обоев миновали давным-давно, и никто не удосужился снять линолеум, чтобы обнажить деревянный пол, как это обычно делали в таких старых домах. Но при всем при том все было очень опрятно и сияло чистотой. Ни пылинки по углам — чистейшая, гнетущая безнадежность, пронизывающая дом снизу доверху. Нелли аккуратно присела на самый краешек старого кресла с ушастыми подголовниками. Вполне непринужденно, будто именно она была хозяйкой дома, она жестом указала Вере на диванчик, позволяя присесть. Вера смиренно покорилась и села, тоже на самый краешек, и замерла, но ее руки нервно ерзали по коленям.
— Сейчас особенно важно, чтобы мы продолжали молчать. Ты это понимаешь?
Нелли не столько спрашивала, сколько приказывала. Вера кивнула, не поднимая глаз.
— Положа руку на сердце, не могу сказать, что сильно сожалею о том, что случилось с Александрой. Она получила то, чего заслуживала. И, как я полагаю, в этом ты со мной согласна. Я всегда знала, что рано или поздно эта шлюха плохо кончит.
Вера отреагировала на заявление Нелли, бросив на нее быстрый взгляд, но продолжала сидеть тихо. Нелли ощущала откровенное презрение к этой побитой жизнью, безрадостной женщине, в которой не осталось ни воли, ни желания, — типичный рабочий класс с вечно склоненной головой. Не то чтобы Нелли считала, что должно быть по-другому, она просто не могла не презирать этих людей. На самом деле ее больше всего раздражало, что она обязана Вере Нильссон. Что поделаешь: если надо платить — значит, надо платить. Она пришла убедиться, что Вера будет молчать. Так было раньше, так должно быть и впредь.
— Конечно, все это очень неприятно, но все получилось так, как оно получилось, и сейчас как никогда важно, чтобы мы не принимали поспешных решений. Все должно остаться как прежде. Мы не в силах изменить прошлое, и незачем вытаскивать скелет из шкафа и перетряхивать грязное белье. — Нелли открыла свою сумочку, достала белый конверт и положила его на стол. — Вот тебе тут немного, чтоб пополнить кассу. На вот, возьми.
Нелли подвинула конверт к Вере. Вера посмотрела на него, но брать не стала.
— Я сожалею о том, что так все вышло с Андерсом. Но, может быть, все не так плохо, ему это скорее на пользу. Я хочу сказать, что в тюрьме выпивку особо не раздобудешь.
Нелли тут же поняла, что не просто позволила себе лишнее, а перегнула палку. Вера медленно поднялась с дивана и дрожащим пальцем указала на дверь:
— Вон!
— Да нет, Верочка, ты все неправильно поняла…
— Вон из моего дома! Андерс не должен был попасть в тюрьму. А ты забирай свои вонючие окаянные деньги и проваливай в ад, ты, ведьма драная. Я-то хорошо знаю, из какой помойки ты вылезла. И хоть ты бочку духов на себя вылей, все равно от тебя дерьмом воняет.
Нелли попятилась, видя в глазах Веры неприкрытую ненависть. Вера сжала руки в кулаки и стояла выпрямившись, в упор глядя на Нелли. Казалось, все ее тело дрожит от накопившейся за долгие годы злобы. В ней не осталось и следа былого подобострастия, и Нелли в этой ситуации стало очень неуютно. Но если она сейчас ответит, то тем самым поставит себя на один уровень с Верой, окажется ей ровней. По мнению Нелли, она всего лишь назвала вещи своими именами. Как плохо люди переносят правду. Нелли заторопилась к двери.
— Проваливай отсюда и больше не показывайся.
Вера решительно выставила ее из дома, но прежде чем захлопнуть дверь, она швырнула наружу конверт. И Нелли пришлось наклониться и шарить по крыльцу, чтобы поднять его. Пятьдесят тысяч — не такая сумма, чтобы оставить ее валяться на земле. Она почувствовала себя униженной, особенно когда увидела, как раздвинулись занавески в соседнем доме и оттуда наблюдали, как Нелли копошится в грязи. Ну да ничего, Вера будет посговорчивее, когда останется без денег и Нелли не захочет нанимать ее на работу. В любом случае ее работа в доме Лоренсов определенно закончена. А больше-то Вере податься, пожалуй, и некуда. Нелли была уверена, что Вера свое получит и ей придется на коленях ползти за пособием. Никто и никогда не оскорблял ее безнаказанно.
Он чувствовал себя как водолаз. Руки и ноги отяжелели и не хотели сгибаться после ночи на нарах в камере. Голова никакая, словно ватой набитая, с бодуна. Андерс оглядел свою квартиру. Пол грязнющий — полицейские здорово натоптали своими сапогами. Но ему на это наплевать. Немного грязи в углу — не то, о чем стоит беспокоиться.
Он вытянул из холодильника шестизарядную упаковку крепкого пива и плюхнулся спиной на матрас. Андерс оперся на левый локоть, правой рукой открыл банку, жадно присосался к ней и большими глотками выпил пиво до последней капли. Он швырнул банку, она описала дугу и с металлическим грохотом приземлилась в противоположном углу комнаты. Больше всего на свете он хотел только одного — уйти отсюда. Андерс притих, лежа на матрасе и скрестив руки за головой. Его глаза неподвижно и невидяще смотрели в потолок, когда он начал погружаться в воспоминания о давно ушедших временах. Только там, в прошлом, он время от времени находил душевную радость. Но в те не столь уж частые минуты, когда он предавался воспоминаниям о лучших временах, его сердце щемило с какой-то неслыханной силой. Андерса просто поражало, как время может ощущаться сразу таким далеким и таким близким.
