Светлана Гончаренко - Полторы минуты славы
— После чего Рябов окончательно утратил технику речи? И на съемках не мог упомнить простейших реплик? — вдруг вспомнил чьи-то рассказы Самоваров.
Саша возмутилась:
— Почему же после этого? Трудности у него раньше начались. Кажется, он тогда в мебельном салоне снимался. Это было за день или за два до вечеринки. Точно! Мне Тошка рассказывал: такой получился тягомотный диалог возле каких-то диванов, что еле-еле досняли. Саша с трудом языком ворочал. Наверное, тогда он и решил заняться техникой речи. Видите, все просто!
Саше хотелось, чтоб все оказалось просто. А Самоваров сомневался. Совпадение ли, что Карасевич пропал именно в тот вечер? И почему режиссер банальную просьбу о прибавке зарплаты назвал фокусом, о котором нельзя молчать?
Странно: Самоваров несколько раз мельком видел «Единственную мою» в собственном телевизоре. Однако что делал в сериале Саша Рябов, он совсем не помнил. Зато хорошо представлял себе бойкую Лику в кружевных трусиках и француза Олега Адольфовича.
Собственно, из-за Островского Самоваров однажды и не стал переключать сериал на что-то более качественное. Он открыл рот и минут пять взирал на экран, так как очень удивился, застав народного артиста России под эротическим одеялом. Вот это диапазон таланта! Самоваров был совсем маленьким, когда видел Олега Адольфовича в каком-то спектакле в серьезной роли Ленина. Уже в те годы Островский играл очень хорошо. И на Ленина он был похож как две капли воды, хотя имел чересчур заметные уши и огромные голубые глаза навыкате. А вот букву «р» он тогда уже не выговаривал!
Что и говорить — Островский есть Островский. Старая школа, мастерство перевоплощения… Но кто такой Рябов? Лирический герой. Много мускулов. Кажется, Стас упоминал, что это молодое дарование в детстве ограбило киоск?
Тогда ссора в павильоне номер 1 должна заинтересовать майора Новикова.
Но в те дни майор, как нарочно, совсем позабыл о герое-любовнике культового сериала. Его больше занимал труп, который сгорел в краденой «Ниве-шевроле» на Ушуйском тракте. Не так давно труп еще был мужчиной не слишком выигрышного роста, 165–166 см, нормального телосложения, с выраженным плоскостопием. Мужчине не было и тридцати лет. Сыщикам еще предстояло нудное изучение анналов стоматологических клиник в поисках пациента без верхней левой четверки и с тремя пломбами среднего качества в прочих зубах.
Снова надо было проверить и данные о колебаниях и толчках в криминальном сообществе Нетска. Как в недрах вулкана, там вечно колыхалось и побулькивало, пуская пузыри, лавообразное напряжение. Случались и выбросы с шумом и брызгами. Тогда в самых непредвиденных местах города и его окрестностей обнаруживались трупы, не желавшие быть узнанными. Или гремела стрельба в каком-нибудь кафе с ласковым названием. Или взлетал на воздух уютный автомобиль хорошей марки, в котором кому-то на свою беду случилось засидеться.
Все это происходило не без причин. Все имело объяснения. Кто, кого и за что невзлюбил, было ведомо. И вот теперь кто-то, рисующий смертельные треугольники на телах, бродит по городу. Это не маньяк из подполья — маньяки не жгут машин. Тогда быть не может, чтоб никто его не знал, не видел и не имел представления, что он умеет.
Стас недовольно перечитал список самых многознающих скверных ребят — тех, что всегда в курсе, кто кому перешел дорогу. До сих пор все они только пожимали плечами, заслышав про труп в «Ниве». Удивлялись и обещали навести справки. Это было странно. Стас не знал, к кому бы еще обратиться.
И тут позвонил Самоваров.
— У меня есть эксклюзивная информация по Карасевичу, — начал он.
Стас отозвался вяло:
— Ну-ну, давай. Откуда дровишки?
— Ответь на наводящий косвенный вопрос, и сам догадаешься. Итак, оно круглое, мягкое, высотой с Монблан, внутри черемуха, сверху сметана.
— Пирог? — догадался Стас. — Мамочка Супрун опять пирог притащила?
— Именно! В благодарность за то, что ты ребенка оставил в покое. Получите, распишитесь!
— Везет тебе…
— Стас, если ты время от времени будешь названивать Тошику и говорить «ку-ку» зверским голосом, то и ты будешь обеспечен пирогами на многие годы. Любящая мать все отдаст ради спокойствия ребенка.
— Я не шантажист, и сейчас мне не до пирогов. По заводу металлоизделий чистый криминал попер — без всякой режиссерской, актерской и прочей психологии. Одни когти да зубы!
— Кстати, о зубах. Пирог стоматологички предназначен именно тебе. Ведь это ты оставил Тошика в покое.
— Сам, Колян, съешь. Мне некогда.
— Нет уж, у меня свой пирог есть, — похвастался Самоваров.
— За какие это заслуги?
— За грядущие. Я получил новое задание.
— Снова меня донимать? — подозрительно хмыкнул Стас.
— Свет клином на тебе сошелся, что ли? Нет, свет клином сошелся на Тошике. Теперь я должен заставить ребенка разлюбить Катерину Сергеевну Галанкину.
Стас даже присвистнул:
— Ничего себе дельце! И ты взялся?
— Как всегда, нет. Но ты видел эту одержимую мать! — вздохнул Самоваров. — Она почему-то решила, что я взялся. И что буду теперь как бы случайно попадаться Тошику на глаза и говорить всякие пакости про режиссершу.
— Дохлый номер! — засмеялся Стас. — Влюбленные юнцы непробиваемы. Им такие тигрицы, как Галанкина, как раз и нравятся. Правда, недолго.
— Мать не желает ждать ни минуты. И я, как мать, должен броситься ей на помощь.
— Знаешь, ты только одним способом можешь заработать свой пирог, — вдруг оживился Стас.
— Как это?
— Если отобьешь у сопляка его режиссершу. Дерзни, Колян!
— А может, лучше тебе самому дерзнуть? Пироги-то тебе нужней, ты на пути к гастриту. А я человек семейный! К тому же сейчас соблазнять Галанкину неэтично — у нее полно проблем. Она ведь почти вдова. Что-нибудь слышно про ее мужа?
— Глухо. Как в воду канул. А ты что, нарыл что-нибудь? К чему про пироги заговорил? Какая еще у тебя эксклюзивная информация?
— А вот какая. От пирогов я, как честный человек, отбрыкивался, и вдруг в непринужденной светской беседе мама Супрун сообщает интересную штуку. Оказывается, днем, накануне своего исчезновения, Карасевич в пух разругался с актером Рябовым. Помнишь, кто это такой?
— Еще бы! Здоровенный качок. Нем как рыба: ничего, мол, не пил, и тем не менее ничего не видел и не слышал. Имеет репутацию тупицы.
— Присмотрись к нему получше, — посоветовал Самоваров. — В тот день он требовал у Карасевича какие-то деньги — то ли прибавку к зарплате, то ли что-то другое. Карасевич сначала отказал, потом согласился. При этом заявил, что никуда Рябова не отпустит и о чем-то (о чем, не знаю!) молчать не станет. Разговор Рябова и Карасевича шел на повышенных тонах.
— И их застукала мамаша Супрун? Ну, эта и сочинит — недорого возьмет. Фантазии у нее хватит на сотню братьев Стругацких, — усомнился Стас.
— Ссору слышала не мамаша, а ее красавица дочь.
— Невеста Рябова?
— По моим наблюдениям, не совсем невеста, — сказал Самоваров. — Мать и дочь меня обе посетили — дочка помогала тащить пироги. Серьезная девица. Сначала ничего говорить не хотела из дружеских чувств к Рябову. Потом мамочка уломала ее признаться. Слышала девчонка немного, но считает, что ссора была.
— Час от часу не легче! — вздохнул Стас. — Не хватало мне только актерских дрязг! Согласен, Рябов внешне напоминает бульдозер. Ему вполне по силам и Карасевича пришибить, и прирезать нашего неопознанного молодца с дивана. Но учти, у него есть алиби! Сначала он отвозил нашего любимого Тошика домой, а потом отправился к себе в институтское общежитие. Там его видели и слышали и сожители, и дежурная.
— Всю ночь они, что ли, за ним наблюдали?
— Можно и так сказать. Правда, комната у Рябова, как у восходящей звезды, отдельная, но никуда он ночью не выходил — к нему приятель из родного Прокопьевска зашел. Приятель был проездом. Утром он отбыл, но всю ночь друзья вдвоем сидели, детство вспоминали, пили чай, выходили в сортир и прочее. Чему есть свидетели. Так что алиби у Рябова, увы!
— Вот незадача, — с сожалением сказал Самоваров. — А я тебе помочь хотел, версию подбросить — ранее судимый актер (он ведь в самом деле судимый? за грабеж ларька, кажется?) в порыве необузданного гнева… Ну да ладно! Дарю последнее, что имею: ты, наверное, знаешь, что в этом дурацком сериале, кроме главных героев, есть второстепенные.
— Снова актерскую психиатрию подсунуть мне хочешь? — возмутился Стас.
— Как раз наоборот! Эти второстепенные все как один настоящие. Ты сам видел: идет скрытая реклама бани, и настоящий директор бани играет директора бани. В этой настоящей бане парится вымышленный персонаж — скажем, француз, который раньше Ленина играл, — и нахваливает местный сервис. И владелица модельного агентства настоящая, как ты знаешь…
