Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник)
После чего села уже за другой столик. Внизу. Подальше от нас.
В 15.08 я сел в автобус номер 5. У Нидаросского перешейка нас остановили. Вошел полицейский и медленно проследовал вдоль прохода, пристально разглядывая пассажиров. Мое лицо он удостоил особого внимания.
Возле Новой улицы я вышел и поднялся вверх по улице Фритьофа Нансена. Мой велосипед по-прежнему стоял там, где я приковал его цепью к ограде. Поглядев сверху на город, я убедился, что ничего не изменилось. Все оставалось, как за минуту до столкновения моего «пежо» со старым дамским велосипедом.
Больше всего досталось колесам, ободья совсем покорежены. Рама уцелела, никаких видимых повреждений. Правда, в металле под лакированной поверхностью мог скрываться изъян. Как это было с городом подо мной.
Я отнес калеку домой. Отвинтил испорченные колеса и отправил в мусорный контейнер. В другое время, возможно, я собрался бы с силами, чтобы лучше использовать ресурсы, избежать отходов, постарался бы выпрямить ободья. Но не теперь.
Запер раму в пустом гараже. Вошел в дом. Поставил вариться картошку и включил радио.
Экстренное сообщение.
Скорбные голоса не добавили ничего к тому, что я уже знал. Разве что следующее.
В 11.15, всего через несколько минут после взрыва, какой-то мужчина позвонил в редакцию «Адрессеависен». На ломаном английском языке попросил телефонистку соединить его с кем-нибудь из сотрудников. После чего заявил, что представляет организацию латиноамериканских борцов за свободу «Венсеремос» и что покушение на американского министра обороны было местью за вмешательство США в дела Никарагуа.
Сотрудник газеты еще ничего не слышал о покушении, однако сообразил включить диктофон.
Запись воспроизвели для норвежского народа по обоим радиоканалам. Сквозь шорох ленты, к которому примешивалось взволнованное дыхание газетчика, народ услышал намеренно искаженный голос: «…вободу „Венсеремос“. Мы берем на себя полную ответственность за убийство министра обороны США. Это акт мести, призванный прекратить дальнейшее вмешательство в дела Никарагуа. В следующий раз мы убьем эту фашистскую свинью — президента!»
Щелчок — говоривший положил трубку. Несколько секунд еще слышен был слабый шум в редакционном помещении, затем в эфир снова вышла радиостудия и сообщила, что пока нет данных, позволяющих привязать к акции какую-либо из известных организаций в Латинской Америке, в названии или лозунгах которых есть слово «венсеремос». И что, по мнению телефонистки «Адрессеависен», говорили с норвежского телефона-автомата.
Траурная музыка.
Я сказал себе, что владелец магнитозаписи, успей он закрепить за собой права, может в двадцать четыре часа стать миллионером.
Картошка сварилась.
Бифштекс из холодильника.
Помидор.
Лук.
Этот деятель говорил нарочито низким голосом… Монотонно. По произношению национальность не определить.
Одно мне было ясно: Латинская Америка тут ни при чем. Я знал в Трондхейме многих беженцев с этого континента.
Так просто. Зайти в телефонную будку. Выдать себя за представителя той или иной группы. Лук на сковородке зазолотился.
Внезапно зазвонил телефон на кухонном столе. Голос Вегарда, одного из дежурных администраторов.
— Я только проверить, дома ли ты, — сказал он. — Тут тебя один постоялец спрашивает. Полицейский. Я направлю его к тебе, если ты не собираешься никуда уходить. Его зовут Аксель Брехейм.
Я медленно положил трубку на рычаг старого бакелитового аппарата, изготовленного в 1932 году.
Ну конечно.
Я совсем забыл про Маргошечку. Навязчивую Марго.
От которой я отвязался почти год назад.
5
Звонок в дверь повторился, прежде чем я успел открыть. На крыльце стояла велосипедистка. Ее рука только что оторвалась от кнопки. Велосипед стоял на дорожке за ее спиной.
— Я подумала, что не мешает поближе познакомиться с соседями, — сказала девушка, улыбаясь.
Я молча посторонился, пропуская ее в прихожую. Она сбросила туфли и зашагала дальше.
— Гостиная на втором этаже, — остановил я ее. — Дверь открыта. Я сейчас поднимусь.
Когда я вышел с кофейником из кухни, она еще стояла на лестнице между этажами, рассматривая один из моих двенадцати стеклянных ящиков с бабочками.
— Когда ты открыл, мне показалось, что ты ждешь кого-то другого, — сказала она, не оборачиваясь. — Я не вовремя?
— Бражники, — сообщил я. — Семейство Sphingidae. У меня их четырнадцать видов. Вон та — Acherontia atropos. Мертвая голова. Такой у нее узор на спине. У моего самого крупного бражника размах крыльев — пятнадцать сантиметров. Нет, ничего, я жду одного полицейского.
— По поводу?.. — Она указала большим пальцем в сторону городского центра и моста Эльгсетер.
— Нет. Другое дело.
Она повернулась, чтобы спуститься вниз. Я остановил ее жестом руки:
— Ничего, оставайся.
Наверху она остановилась. Посмотрела в глубь коридора.
— Ты живешь здесь один?
— Ага. Как ты узнала мой адрес?
— Ты несколько раз представлялся сегодня, — усмехнулась она. — Имя, фамилия: Кристиан Антонио Стен. Адрес: улица Оскара Вистинга, 5 Б. Занятие: дежурный администратор гостиницы «Турденшолд». Волей-неволей запомнишь.
Войдя в маленькую гостиную, она направилась к книжной полке. Спросила:
— Ты антиквар?
— Подержанные книги дешевле новых, — отозвался я. Гостья негромко рассмеялась. Взяла с полки «Сюннёве Сульбаккен». Бьёрнстьерне Бьёрнсон на французском языке. «Авторизированный перевод с норвежского Фредерика Бецманна и Альфонса Пажа». Издано в Париже в 1880 году.
— У тебя часто бывают проблемы из-за цвета кожи? — спросила она, осторожно листая книгу.
— Бывает. Кофе хочешь?
— Спасибо. Почему ты называешься вторым именем? Почему не Кристиан? — Поставила книгу на место и добавила: — Похоже, не такой уж он дешевый, этот экземпляр.
— Каталожная цена три сотни, — ответил я. — Я купил за пятьдесят крон на распродаже имущества одного старого учителя.
Гостья опустилась на диван. Я продолжал:
— Родные всегда звали меня Кристианом. Я сам избрал потом второе имя.
— Почему?
— Подумай.
Она задумалась. Пятнадцать секунд потребовалось ей, чтобы вспомнить другого Кристиана Стена, видного государственного деятеля, и она рассмеялась, громко и перекатисто. Вдруг посерьезнела, глядя на меня.
— Этот шофер… Ульф Халлдал. Почему он вел машину, в которой сидел министр? Почему не какой-нибудь военнослужащий? Ведь в кортеже были машины министерства обороны?
— Понятия не имею, — ответил я.
— Его хозяин, на которого он работал, — продолжала она, — директор Магне Муэн, «Интер электроникс». Тебе что-нибудь известно о нем?
Я пожал плечами.
— Тебе-то что? Пусть полиция выясняет, что произошло и почему. Нам-то какое дело. Не вмешивайся в то, что тебя не касается, — гласит один из моих немногих принципов.
— Хреновый принцип, — заключила она. — Забудь о нем. Что тебе известно о Магне Муэне?
По тому, как она произнесла слово «хреновый», чувствовалось, что оно чуждо ее обычной лексике. Нарочитое повышение голоса говорило о том, что моя гостья специально приучала себя пользоваться бранными словами.
— Я знаю его сына, — сказал я. — Приходилось встречаться. Он был инструктором на курсах альпинистов прошлым летом в Иннердале, где я тренировался. Парень как парень. Правда, к девочкам неравнодушен. Настоящий кобель, по чести говоря.
Она выслушала эту характеристику с той же напускной небрежностью. Я продолжал:
— Кобель, но альпинист первоклассный. Выше всяких похвал. Поднялся на Стетинд по северо-западному маршруту. В одиночку. Зимой.
По лицу я понял, что этот факт ей ничего не говорит.
— Стетинд в губернии Нурланн, — пояснил я. — Высота 1381 метр. Северо-западная стена — гладкий гранитный отвес, спадает прямо в море.
Она пожала плечами.
— Ну и что?
— Это безумие, — сказал я. — Бравада. Лихачество.
— Как и весь альпинизм вообще? — заметила моя гостья.
— Нет, если правила соблюдать. С хорошим снаряжением и надежной страховкой. Любительский футбол и то опаснее. А вот в одиночку лазать — безрассудство на любом маршруте. Не успеешь оглянуться, как ты лежишь на осыпи с переломом ноги, и некому вызвать вертолет, который мог бы спасти тебе жизнь. Подниматься одному на Стетинд — все равно что дать дьяволу карт-бланш. Если ты не альпинист высшего класса, вооруженный многолетним опытом. Ни один альпинист, который что-то соображает, не полезет без страховки по северо-западному маршруту. Там и вдвоем-то подняться непросто.
— Ты лазал там?
Я усмехнулся. Покачал головой.
— В альпинизме я всего лишь неискушенный любитель. Зеленый новичок. Бьёрн Муэн — матерый ветеран. Возможно, страдает манией величия, возможно, просто рисковый без меры — не берусь судить. Но лазать умеет.
