Сэйити Моримура - Плюшевый медвежонок
— Для начала утихомирьте телевизор.
Туша Марио колыхнулась, телевизор замолк.
— Я опять насчет Хэйвордов. Фотографий их у вас случайно нет?
— Фотографий?
— Да, особенно отец меня интересует.
— Да откуда ж они у меня?
— Эти люди столько лет тут жили. Может, снимались когда.
— Что они, богачи, что ли, были? Да у вас в полиции наверняка их карточки есть, коли они на чем попадались.
— Не попадались.
— Тогда взять негде.
— А вещи у них в комнате никто не трогал?
— Это ты их барахло вещами-то назвал? Хороши вещи — даже украсть нечего.
— Я хочу еще раз на них посмотреть…
— Забрала бы полиция к себе это барахло, и дело с концом…
Сопровождаемый ворчанием Марио, Кен вошел в жилище Хэйвордов, оставляя на пыльном полу следы. Других следов не было видно, значит, со времени его первого посещения сюда действительно никто не входил. Вещи разбросаны так же, как в прошлый раз.
Повторный обыск ничего не дал. «Уилл Хэйворд, — раздумывал Кен, — служил в армии. Поискать его фотографию у военных? Но на это потребуется официальное разрешение». Кен продолжал заниматься делом Хэйвордов на свой страх и риск, и обращаться с подобной просьбой к О'Брайену ему не хотелось. Он и так доставляет инспектору массу хлопот. Любительское следствие, несомненно, имело свои неудобства.
В этот момент раздался легкий стук в дверь, и в комнату заглянула Марио.
— Я ухожу, — сказал Кен, решив, что ей надоело ждать, когда он соблаговолит удалиться.
Но она, видимо поняв по выражению лица Кена, что обыск желаемого не принес, сказала:
— Я тут припомнила кое-что, кажется, я знаю, у кого может быть фотография дядюшки Уилли.
— Да ну! — обрадовался Кен и грозно добавил: — Имя?
— Нечего на меня кричать, я и так скажу. Фотограф она. Из Японии.
— Из Японии?
— Живет тут неподалеку и все Гарлем снимает. Может, дядюшку Уилли тоже снимала? Чудная такая.
— Женщина?
— Ну да. Уже года два тут живет.
— Где именно?
— На сто тридцать шестой улице, в доме двадцать два. Рядом с больницей. Ее все тут знают, найдешь сразу.
Кен вылетел от Марио, даже не сказав спасибо. Такого сюрприза он не ожидал. Кен знал, что иностранные туристы любят фотографировать Гарлем — из окон проезжающих мимо туристских автобусов торчат обычно целые батареи фотокамер. Но снимать в самом Гарлеме — на такое отважится не всякий. Самых отчаянных хватает лишь на то, чтобы, замирая от страха, пристроиться с фотоаппаратом где-нибудь на 125-й улице — главной улице района. И вдруг на тебе, японка — женщина! — селится в Гарлеме, чтобы фотографировать ого. И Кен, при всей своей осведомленности в местных делах, ничего об этом не знает!
Японка жила на самой границе между негритянским и восточным Гарлемом. Обосновавшиеся на тротуарах бродяги сразу объяснили Кену, как ее найти. Наверно, им тоже приходилось попадать к ней в объектив.
Дом, в котором жила женщина-фотограф, был такой же обшарпанный и грязный, как тот, где только что побывал Кен. Его красные кирпичные стены, одряхлевшие в ожидании сноса, были расписаны антивоенными лозунгами и похабщиной. У входа валялся опрокинутый мусорный ящик, в нем рылись бродячие псы. Рядом грелся на солнышке старик-пьяница. Только детей почему-то нигде не было видно. Обычно на них натыкаешься на каждом шагу. Послеполуденный Гарлем без шныряющих повсюду детишек в чирьях выглядел зловеще, как после мора.
Привратницы вроде Марио здесь не было. Вероятно, владелец дома сам приходил за квартплатой.
Найти квартиру японки оказалось нетрудно: на одной из дверей второго этажа Кен увидел табличку с ее именем. Он постучал.
— Кто там? — послышалось из-за двери.
«Наверно, это она и есть», — подумал Кен и сказал:
— Полиция.
При слове «полиция» дверь немедленно отворилась. И перед Кеном появилась невысокая стройная женщина. Кен немного опешил: он ожидал увидеть почти звероподобное существо, а японка оказалась красивой молодой особой — правильные черты лица, на вид не старше тридцати.
— Юкико Мисима? — осведомился Кен. — Меня зовут Кен Шефтен. Между прочим, не следует с такой готовностью открывать дверь, даже если вам скажут «полиция». В Нью-Йорке полно фальшивых полицейских. Да и настоящим не всегда можно доверять.
— Ну что вы. Я уже давно в Гарлеме, и со мной ни разу ничего плохого не случилось. Это со стороны страшновато, а па самом деле люди здесь славные. И что все так боятся Гарлема? Что до меня, так я только тут и чувствую себя в безопасности.
— Вы просто еще не знаете его по-настоящему. Как, впрочем, и сам Нью-Йорк. К счастью, Гарлем принял вас как гостью, вот все страшное и проходит мимо вас.
— А я вполне доверяю и Гарлему, и Нью-Йорку, и Америке.
— Спасибо вам от всех американцев. Но перейдем к делу. Не приходилось ли вам фотографировать некоего старика — Уилла Хэйворда?
— Хэйворда?
— Это негр, который жил на сто двадцать третьей улице. В июне его сбила машина, после чего он умер. Уилл жил с сыном Джонни.
— Я многих снимала в Гарлеме… Нет ли у него каких-нибудь примет?
— Это я как раз и хотел узнать.
— А сколько ему примерно было лет?
— Шестьдесят один год. Он был алкоголик. В молодости проходил военную службу в Японии.
— В Японии? Вы говорите, сто двадцать третья улица… Может, это Джапан-Па?
— Джапан-Па?
— Да, был там один такой старик, просто помешанный на Японии, все вспоминал, как он туда ездил. Потому и прозвище ему дали Джапан-Па.
— Наверняка он: много ли в Гарлеме таких, кто бывал в Японии.
— Если это Джапан-Пa, то я его много снимала, сейчас вам покажу. Заходите, пожалуйста, — пригласила женщина.
До сих пор весь разговор происходил в дверях. Хоть дом, в котором жила Юкико Мисима, был стандартной гарлемской застройки, квартира ее выглядела совсем не так, как у Марио или у Хэйвордов: нарядная и уютная, она, безусловно, могла принадлежать лить молодой женщине.
Юкико пригласила Кена в большую комнату, где были красиво расставлены стол, стулья, кровать, ночной столик, диван, гардероб, телевизор и трюмо. Был здесь и книжный шкаф с японскими книгами. Б комнате царил порядок, выдававший характер ее обитательницы. На окне висели уютные ярко-розовые занавески. Похоже было, что Юкико живет здесь уже довольно давно.
Часть комнаты была отгорожена занавеской, за которой угадывалось фотооборудование. В другой комнате Юкико, очевидно, устроила себе фотолабораторию, потому что спустя минуту опа вышла оттуда с ворохом фотографий.
— Я выбрала самые характерные, — сказала она. — Вот он, Джапан-Па.
С фотографий, разложенных на столе, на Кена глядел немолодой толстогубый негр. Глубокие, как шрамы, морщины. Равнодушные глаза, поблескивающие на застывшем старом испитом лице. Из-за пьянства Уилл выглядел старше своих лет. У него было лицо дряхлого человека, растерявшего со старостью все свои желания — одна только память о них еще живот под морщинистой кожей. Снято крупным планом, в нескольких ракурсах.
— Так, значит, это и есть Уилл Хэйворд?
— Имени этого человека я не знаю. Но если вам нужен негр со сто двадцать третьей улицы, который бывал в Японии, то это Джапан-Па, других таких там нет.
Кен так и ел глазами снимки.
— Это ваш знакомый? — удивленно спросила Юкико: очень уж явной была заинтересованность Кена.
— Нет… А вы не могли бы дать мне эти фотографии?
— Пожалуйста, возьмите. У меня все равно остаются негативы.
— Большое спасибо. И советую вам обставить комнату поскучнее.
— Зачем?
— Чересчур привлекает.
— И возбуждает?
— Да как вам сказать: просто не забывайте, что это Гарлем.
— Спасибо за предостережение. Но я все-таки оставлю все как есть: пока ведь со мной ничего особенного не случилось.
— И не впускайте в комнату всякого, кто назовется полицейским. Я, конечно, другое дело… — шутливо улыбнулся Кен, покидая квартиру Юкико.
3С первого взгляда, брошенного на фотографии Уилла Хэйворда, Кена не покидало удивление. По очень скоро удивление перешло в подозрение.
Раньше эта мысль не приходила ему в голову. Чтобы проверить ее, Кен еще раз отправился в центральное нотариальное бюро. Там он навел справки о семье Терезы Норвуд, жены Уилла Хэйворда. Дед и бабка Терезы по матери были неграми, они приехали в Нью-Йорк с Юга в начале века. Родители ее — отец Терезы тоже был негр — жили в Гарлеме с 1943 года.
Чистокровным негром был и Уилл Хэйворд. По данным нотариального бюро, ни белых, ни азиатов среди его ближайших предков не было. Сведения о дальних предках следовало бы искать на Юге, но вряд ли там могли сохраниться какие-либо записи о давно переселившейся на Север семье негров, которых на Юге и за людей-то не считали. В Америке в отличие от Японии учет населения ведется не посемейно, а индивидуально. При этом указывается, с кем человек состоит в браке; имена же родителей, как правило, не указываются. Проследить родственные связи при такой системе крайне трудно. Данные о рождении Терезы и Уилла были получены при переписи населения полу принудительным путем. Наверно, они и сами не слитком хорошо разбирались в своей родословной.
