Анна Данилова - Рукопись, написанная кровью
– Где ваш читательский билет? – И вдруг тотчас же добавила: – Мы же сегодня не работаем!
Фраза, которую старуха жевала ежедневно с перерывом на выходные и касающаяся наличия читательского билета, подвела ее на этот раз: в библиотеке произошли изменения, она не работала!
– Как это не работаете? Вся страна работает, а вы – нет? Я пришла сюда по приглашению.
– Уходите отсюда, я же ясно сказала – мы не работаем… – Лицо старухи пошло красными пятнами. – И звонить отсюда вы не имели права…
Старуха словно очнулась, проснулась или вообще только переродилась, но крайне неудачно и не вовремя.
– Да что такое? – Юля вернулась к ее столу и попыталась взять чистый листок для заполнения, чтобы было «как положено». Но у нее ничего не вышло.
В это время со стороны улицы послышался вой сирены – сквозь прозрачные двери было видно, как к крыльцу библиотеки подкатила карета «Скорой помощи» и из нее показался мужчина в белом халате, а за ним – еще двое в белом, несущие, судя по всему, носилки.
– У вас кому-то плохо?
– Да не стой в проходе, не мешайся… У нас сотрудница умерла, сердце…
И старуха, которая только что всем своим видом и поведением вызывала лишь отрицательное отношение, если не отвращение и ненависть, вдруг на глазах стала превращаться в несчастное живое существо, до которого вдруг доплыл откуда-то из глубины библиотеки прохладный и горький аромат смерти… Старые люди к смерти относятся иначе.
– Сотрудница? Молодая?
– Еще и тридцати нет, – пожаловалась женщина, доставая из рукава большой смятый носовой платок и шумно в него высмаркиваясь. – Сегодня объявили, кого сокращают, вот она и не выдержала…
Санитары с носилками показались Юле ангелами, посланными сверху за невинно убиенной творящимися в стране беспорядками чистой и безгрешной душой молодой библиотекарши… «Это Зима? Неужели это она?»
От волнения Юлю стошнило прямо на стол, рядом с телефоном. Это произошло так неожиданно и настолько не вовремя и не к месту, что она готова была провалиться от стыда на месте…
– Ничего, милая, успокойся… Не переживай. – Старушка своим же платком быстро вытерла стол и выбросила платок в корзину. – Бывает. Это нервы. Ты, случаем, не беременна?
И тут она увидела носилки, на которых выносили погибшую на своем рабочем месте молодую библиотекаршу, тело которой было прикрыто простыней.
– Юля!
Она обернулась и увидела почти бегущую к ней навстречу Наташу Зиму.
– Все! Я свободна, – шепнула она Юле на ухо.
– Не поняла. Тебя что, сократили?
– Нет, не сократили, но дали отпуск… Я же в последнее время постоянно была на таблетках – нервы ни к черту. У нас поменялась заведующая, и меня отпустили аж на двадцать четыре дня… Завтра или послезавтра обещали дать отпускные.
– А что с этой… женщиной?
– Олей? Сердце. Вот ее-то как раз и сократили. А у нее двое маленьких детей, но это не ее дети, а сестры, которая бросила их на нее и сбежала… Представляешь, документы были не оформлены, и выходило, что она живет одна… Если бы она успела их оформить, то не попала бы под сокращение. Ужасно жалко Олю. Хотя она всегда болела, подолгу лежала в больнице. Она как раз завтра собиралась снова лечь на обследование. А почему у тебя такой бледный вид? Испугалась, что это меня выносят вперед ногами?
Наташа хоть и делала вид, что радуется тому, что ее не сократили, а все равно чувствовалось, что сцена, которая развернулась на фоне тихих книжных декораций библиотечного холла, подействовала на нее угнетающе.
Они вышли на свежий воздух, немного постояли, дожидаясь, пока не уедет «неотложка», после чего Юля пригласила ее сесть в машину.
– Сейчас мы заедем в морг, а потом к тебе, хорошо? Ты, кстати, можешь не выходить из машины или зайти в гастроном, купить рыбки своему коту…
– В морг? Кто-нибудь еще умер?
– Нет, просто там работает мой приятель, которому я должна отвезти кое-что из продуктов… Он недавно снова стал холостяком, и я боюсь, что он примется за старое… в смысле, начнет пить. А он хороший парень. Сейчас вот куплю ему колбасы, булок и соку, пусть пообедает по-человечески.
Она и сама не знала, зачем рассказала девушке про Чайкина столько плохого, словно о нем, кроме как о склонности к выпивке, и рассказывать нечего. Но, следуя сказанному, Юля действительно зашла с Наташей в гастроном, расположенный неподалеку от медицинского института, в подвалах которого и располагался морг, накупила еды Чайкину, дождалась, пока Наташа купит мороженого минтая и дешевой колбасы коту, после чего они вместе пошли в морг.
– Ты не боишься?
– Нет… Просто хочу проверить себя на выдержку…
… Она упала прямо в зале, едва не ударившись головой о ножку железного стола. Лицо ее стало почти фиолетовым от неоновых отвратительных и искажающих все живое ламп. Чайкин принялся приводить Наташу в чувство. Они познакомились.
– Сегодня день такой… Меня тоже стошнило, – вдруг вспомнила Юля, когда Наташа уже сидела на диванчике в закутке, где Чайкин обычно ел и спал в перерывах между работой, и держалась за голову.
– Ну что, госпожа Зима, проверила себя? – ухмыльнулся Леша, уплетая за обе щеки бутерброд с колбасой и запивая его соком.
– По-моему, вы едите колбасу моего Барсика…
Юля проводила Наташу в машину и вернулась к Леше. Рассказала ему о том, на что решилась, оказавшись в информационном центре, после чего они договорились, что сегодня вечером он позвонит ей и скажет о том, что Крымов якобы приехал и ждет ее у входа в консерваторию в восемь вечера. Если там в условленное время появятся Харыбин или Аперманис, это будет означать, что в игру включилась серьезная организация, шутки с которой плохи…
– Ты не переживай раньше времени, – вдруг принялся успокаивать ее Чайкин, – может, твоя дуреха действительно следит за тобой просто так, из любопытства… Или же она… влюбилась в тебя.
– Ты все шутишь, Чайкин? Доедай свою колбасу и иди работать. Главное, что меня успокаивает, что на твоем столе нет и не было Крымова.
– Ну и шуточки у тебя, Земцова, еще похлеще крымовских…
– С кем поведешься, – сказала она уже сквозь слезы.
* * *Пока Наташа кормила своего толстого и пушистого оранжевого кота, Юля осматривала квартиру.
– Все, что ты здесь видишь, – Наташа уже не «выкала», как прежде, и вела себя более свободно, – мамино. Это ее квартира. Когда она уезжала к тетке, наставляла меня, все говорила о замужестве, что мне обязательно надо выйти замуж, но не за первого встречного, конечно, а за человека приличного, порядочного и с деньгами. Она, бедняжка, так устала от постоянного безденежья…
Обстановка однокомнатной крохотной квартирки была скромная, если не сказать убогая. Колченогие стулья, старый потертый диван с выпячивающейся сквозь зеленую шерстяную ткань обивки толстой пружиной, круглый, похожий на дачный, еще, наверное, довоенного образца стол, этажерка с ровными рядами книг, многие из которых совсем новые, дорогие.
– Это ты собираешь библиотеку?
– Конечно, я, кто же еще?
Юля обратила внимание на то, что большинство новых книг связаны с кино. Она спросила об этом.
– Кино? Это ты точно заметила. Кино для меня – это все. Я собираю мемуары известных актеров и актрис, режиссеров, приношу из библиотеки списанные журналы и газеты с интересными снимками и статьями. Ты вот не заметила, а ведь у меня новый телевизор. И видеомагнитофон. Это мама моя еще не видела…
– А деньги? Откуда деньги, если не секрет?
– Секрет. Но только не для тебя. Дело в том, что я зимой ночевала не дома… – Наташа залилась краской.
– У тебя есть парень?
– Если бы… Нет, просто я ночевала в библиотеке, отсюда, собственно, и начались наши неприязненные отношения с моей заведующей. Дело в том, что она откуда-то узнала, что я практически живу в библиотеке, ем, сплю в гардеробе на раскладушке, разогреваю себе еду на плитке… А ведь это же категорически запрещено, тем более тумбочка с плиткой находилась через стенку от книгохранилища.
– Ничего не поняла… Почему ты ночевала на работе?
– Честно?
– Конечно, честно.
– Сдавала свою квартиру. – И тут же, словно оправдываясь, Наташа добавила: – Но ненадолго. Я не могла больше оставаться в библиотеке… Помучилась, понервничала, зато заработала. Купила телевизор, видеомагнитофон, кассеты, книги, а еще… меду и топленого масла. У меня еще никогда не было так много денег, поэтому я однажды накупила шоколада, объелась им, у меня даже сыпь пошла по всему телу, а лицо покрылось пятнами… Так что во всем должна быть мера. А кино… Кино – это же иллюзия. Я смотрю кино и перемещаюсь отсюда куда-то далеко и переживаю много чувств, о каких раньше и не подозревала… И даже любовь. Если актеры играют профессионально и я верю им, то мне кажется, что на экране я, а не они, и что это у меня такое красивое лицо и точеная фигурка… Словом, я такая же провинциальная дура, как многие вокруг. Да только они это скрывают, а я вот тебе рассказала.
