Дик Фрэнсис - Предварительный заезд
— Если нас слушают, то пусть слышат хоть что-нибудь, — бодро пояснил он. — А то когда ничего нет, они начинают беспокоиться.
Пожалуй, чай оказался полезнее недоступной водки. Ко мне понемногу начало возвращаться ощущение покоя.
— Все посетители должны были уйти не позже половины одиннадцатого, — беспечно сообщил Стивен.
— А это могут проверить?
— Никогда не слышал о таких проверках.
Я не спеша пил чай, продолжая привычно удивляться московским порядкам. Вот это гостеприимство! А если гость задержится?
— Гудрун, — лениво проговорил я, — вы не могли бы кое-что посмотреть для меня?
— Простите?
Я поставил чашку на стол и поднял распечатку. Девушка сразу заметила, в каком состоянии находилась моя недействующая рука.
— О! — воскликнула Гудрун. — Да у вас рука распухла!
Стивен взглянул сначала на мои пальцы, потом на лицо.
— Пальцы сломаны?
— Не могу точно сказать.
Я с трудом шевелил пальцами, но это еще ничего не значило. Они раздулись как сосиски и посинели. Было совершенно ясно, что ногти почернеют, если не слезут вовсе. Впрочем, такую травму я мог бы получить, свалившись со скачущей лошади. Тогда травмы были непременным атрибутом моей работы. Я посмотрел на испуганные лица друзей, криво улыбнулся и вручил Гудрун бумаги.
— Мне бы хотелось, чтобы вы прочли все, что относится к Гансу Крамеру, и посмотрели, не будет ли там чего-нибудь важного. Он был немцем. Вы тоже немка, поэтому можете заметить нечто, чего я не знаю, и поэтому пропустил.
— Хорошо.
Несмотря на некоторый скепсис, прозвучавший в голосе, она послушно дочитала бумагу до конца.
— Вас что-нибудь удивило? — спросил я.
Девушка покачала головой.
— Ничего особенного.
— Он посещал восемь различных школ, — заметил я. — Разве это обычно?
— Нет, — нахмурилась девушка. — Возможно, его семье пришлось много переезжать.
— Его отец был и остается крупным предпринимателем в Дюссельдорфе.
Она внимательно перечитала список школ и наконец сказала:
— Думаю, что по крайней мере одно из этих мест предназначено для детей, так сказать, не совсем обычных. Возможно, для тех, кто страдает эпилепсией, или... — не найдя нужного английского слова, она покрутила ладонью в воздухе.
— Сбившихся с пути?
— Вот-вот. Но во многие такие школы принимают детей, обладающих какими-то талантами, например, спортсменов. Их обучают там по особым программам. Не исключено, что Ганса Крамера взяли туда из-за его успехов в верховой езде.
— Или потому, что его выставили из восьми других школ?
— Может быть.
— А что вы думаете о докторах и больницах?
Гудрун снова просмотрела список с сомнением поджала тубы и покачала головой.
— Нет ли там, к примеру, чего-то связанного с ортопедией?
— Это там, где вправляют кости и тому подобное?
— Да.
И вновь девушка углубилась в список, и вновь ничего в нем не нашла.
— А может быть, там есть связь с сердечными заболеваниями? Может быть, один из этих людей или какая-нибудь из клиник специализируется по сердечно-сосудистой хирургии?
— Тут я не специалист.
Я задумался.
— Ну, еще разок... Нет ли там известных психиатров?
— Мне очень жаль, но я так мало знаю... — Туг глаза девушки широко раскрылись, и она со странным выражением всмотрелась в список. — О Боже мой...
— Что вы там увидели?
— Клинику Гейдельбергского университета.
— Ну и что?
— А вы не знаете? — Впрочем, она уже поняла по моему яйцу, что мне это ничего не говорит. — Ганс Крамер пробыл там около трех месяцев в семидесятом году.
— Да, — согласился я. — И что из того?
— Семидесятый... Там работал доктор по имени Вольфганг Хубер. Считалось, что он крупный специалист по возвращению к нормальной жизни детей из богатых семей... сбившихся с пути. Не маленьких детей, а подростков и взрослых молодых людей нашего возраста. Людей, которые активно восстают против своих родителей.
— Похоже, что он успешно поработал с Гансом Крамером, — перебил я.
— Эта клиника — последняя в списке.
— Да, — согласилась Гудрун. — Но вы все еще не понимаете.
— Так расскажите мне!
По тому, с каким трудом девушка подбирала английские слова, было видно, что ее мысль работает очень интенсивно.
— Доктор Хубер учил их, что для выздоровления они должны уничтожить систему, которая заставляла их ощущать себя... не в своей тарелке. Он говорил, что они должны уничтожить мир своих родителей... Он называл это террористической терапией.
— Мой Бог!
— И... и еще... — Гудрун задохнулась. — Я не знаю, каков был результат его работы с Гансом Крамером, но... Доктор Хубер рекомендовал своим пациентам следовать примеру Андреаса Баадера и Ульрики Майнхоф.
Как говорится, время остановилось.
— Вы что, призрак увидели? — поинтересовался Стивен.
— Я увидел план... и его результат. Учение доктора Вольфганга Хубера было проявлением крайне экстремистской посткоммунистической теории. Уничтожьте гнилую капиталистическую систему, и вы окажетесь в чистом, здоровом обществе, управляемом рабочими. Эта утопия больше всего привлекала интеллектуалов из среднего класса, у которых были и мозги, и средства, чтобы бороться за свои цели.
Даже мечтатели, вооружившись этой доктриной, рано или поздно начинали убивать. А люди, подобные доктору Хуберу, проповедовали свое кровавое евангелие юнцам с неустановившейся и вдобавок расшатанной психикой. В результате организация Баадера — Майнхоф постоянно пополнялась новыми адептами. А также и палестинский «Черный сентябрь». Ирландская республиканская армия, аргентинский ЕРП и их бесчисленные ядовитые ответвления во многих странах и регионах.
Свободнее всего от терроризма была страна, которая поощряла и лелеяла его. Страна, где эта ядовитая рассада впервые появилась на свет.
Во время Олимпиады в Мюнхене мир вздрогнул, узнав, что посев начал приносить все более и более обильный урожай.
И кто-то собирался спустя восемь лет принести созревший плод на Московскую Олимпиаду.
Глава 14
Стивен предоставил мне свою кровать, а сам предпочел разделить ложе с Гудрун. В результате, как мне кажется, выиграли все трое. Поскольку иностранные студенты не имеют возможности свободно выходить наружу и общаться с аборигенами, их просто вынуждают спать друг с другом, иронически заметил молодой человек.
Меня сильно знобило, и в то же время я чувствовал жар. Это были явные признаки болезни.
Спал я не слишком долго, хотя это не имело особого значения. Руку дергало, словно по ней колотили паровым молотом, но голова была ясная. Это было гораздо лучше, чем наоборот: туман в голове и здоровая рука. Большую часть ночи я размышлял, строил предположения и планы, а утром снова вернулся к этому занятию. Мне предстояло предпринять некоторые шаги, которые должны были подтолкнуть моих врагов к новому покушению, но при этом я должен был остаться в живых.
Утром Стивен напоил меня чаем, дал мне свою бритву и весело направился завтракать в студенческую столовую.
Вернулся он со всякой всячиной вроде пустых булочек для гамбургеров, которые купил в магазине на первом этаже, и застал меня за изучением длинного ряда букв, записанных на конверте.
— Разбираете формулу наркотика? — спросил он.
— Пытаюсь.
— Ну и как, получается?
— Я маловато знаю, — ответил я. — Припомните... Когда все это было записано по-русски и по-немецки, был ли это перевод с одного языка на другой? Я хочу сказать... Вы уверены, что там следует читать именно то, что было написано?
— Это не был перевод, — сказал Стивен. — Это были те же самые буквы, что и здесь, записанные в одном и том же порядке, но с помощью обычного немецкого алфавита. Русская версия фонетически в основном совпадала с немецкой, но в русском алфавите есть несколько лишних букв, поэтому мы сочли, что немецкое слово было просто транслитерировано русскими буквами. А что, неверно?
— Пожалуй, верно, — согласился я. — Но посмотрите сюда, где написано «антагонист». Является ли это слово переводом на русский или на немецкий? Или буквы «анта» и так далее были написаны немецкими буквами?
— Это не перевод. Слово «антагонист» звучит почти одинаково на всех трех языках.
— Спасибо.
— Неужели в том, что я вам сказал, есть какой-то смысл?
— Безусловно, есть, — подтвердил я.
— Вы поражаете меня.
Мы намазали булочки маслом и съели их, запивая чаем. Меня раздирал гулкий зловещий кашель.
Позавтракав, я выпросил у хозяина лист бумаги и переписал устрашающий ряд букв, сотворил какое-то подобие разумно выглядевших слов и добавил несколько запятых, отделявших целые числа от десятичных дробей. Переписанная по-новому надпись выглядела так:
Эторфингидрохлорид 2,45 мг Асепромазинмалеат 1,0 мг Хлорокрезол 0,1 Диметилсульфоксид 90 Антагонист налаксон.
