Наталья Солнцева - Танец семи вуалей

Частые отлучки Оленина, поздние возвращения «из клуба» или с «дружеских пирушек» подтверждали слова любовника. Граф поклоняется скандальной, стильной и элегантной даме, которая сорит деньгами и блистает в обществе. Блистает благодаря неслыханным непристойностям, вытворяемым ею на сцене.

Эмма, пораженная в самое сердце низкими предпочтениями графа, начала следить за ним и молоденькой Фросей, которая прислуживала ей. Если Самойлович не лгал насчет Рубинштейн, то не солгал и про горничных.

Упиваясь собственной обидой, уязвленная женщина находила горькую отраду в любовной связи с товарищем мужа. Понимая, что губит себя безвозвратно, Эмма все глубже и глубже погружалась в трясину порока.

Самойлович исподволь развивал в ней задатки уличной женщины, которые, как он считал, самой природой были заложены в каждой представительнице прекрасного пола. Он заставлял ее делать то, чего ни при каких обстоятельствах не посмел бы потребовать от Эммы супруг, и наслаждался ее унижением.

Графиня перестала ходить в церковь, ибо ей казалось, что священник, церковные служки, певчие, прихожане и даже нищие на паперти видят ее насквозь, что ее грех проступает на ней подобно несмываемой грязи, которой она запятнала себя. Святые угодники с золоченых образов будто укоряли ее за измену человеку, с которым она стояла под венцом и которому клялась перед Богом. Устрашающие картины ада разверзались перед ней, но при всем том она не могла отказаться от встреч с Самойловичем, который совершенно сломил и развратил ее. Более всего пугали Эмму ужасные мысли, от коих она не могла избавиться ни наяву, ни во сне, ни в храме…

Она перестала исповедоваться… боясь признаться в том, что решилась на блуд вопреки нравственной чистоте, которую прививали ей воспитатели. Ее душа разделилась надвое: одна Эмма отдавалась неприличной похоти, другая стенала и молила о пощаде. К кому обращалась она и желала ли на самом деле того, о чем просила?

Неверная жена обвиняла в своем падении извращенную мораль, Иду Рубинштейн, сластолюбивого мужа, безжалостного любовника, распущенную горничную – кого угодно, кроме себя. Они все ополчились против Эммы, жаждали ее позора, ее гибели…

Графиня не смела поднять глаза на «обожаемого Сашеньку», тогда как тот принимал ее поведение за ревность и недовольство. Избегая объяснений, граф отмалчивался, запирался у себя в кабинете, куда перебрался из супружеской спальни, пил и проваливался в горячечный хмельной сон. Самойлович принес ему расшитые бисером шаровары и розовый тюрбан с пером, заверив, что выкрал их у Иды ради друга.

– От нее не убудет, – заявил он Оленину. – У нее шкафы ломятся от одежды и театральных костюмов. Ей шьют по эскизам самого Бакста[14]. Он не отходит от Иды. Но между ними ничего нет…

– Совсем ничего?

– Платоническая любовь, мой друг…

Оленин не верил в платоническую любовь:

– Ты украл ее вещи, Самойлович? Ты вор!

Отставной офицер самодовольно улыбался без тени протеста. Он гордился своей ловкостью. Шаровары из тончайшего шелка лежали на стуле, словно пестрое облако. Тюрбан казался гигантским цветком розы, в котором торчало перо. Восхитительный запах пудры и парижских духов исходил от этих волшебных вещей. Оставшись один, Оленин зарылся в них лицом и отдался эротическим грезам…

– Ты перестал спать с женой? – на следующий день осведомился Самойлович. – Это зря, дружище. Поверь мне, женщины – коварные существа. Она быстро найдет тебе замену!

– Кто? Эмма?

Оленин расхохотался, не допуская и мысли об измене жены. Эмма не способна завести любовника. Она слишком робка и скована в постели, снять с нее ночную рубашку – целая процедура. А чтобы оставить горящую свечу в спальне – и речи быть не может. Подобную стыдливость может терпеть только законный супруг.

– Ну-ну… – задорно подмигнул ему приятель и подкрутил ус. – А не приударить ли тебе за Фросей, братец? По-моему, отменно хороша… и горазда строить глазки…

– Фрося? – удивился граф. – Вот уж об ком не думал. Она еще девица, кажется.

– Вот именно, что кажется! – снова подмигнул отставной офицер. – Попроси ее примерить шаровары и тюрбан. У нее не такие длинные ноги, как у Иды, зато грудь маленькая и талия хоть куда…

Самойлович подал идею, которая сама никогда бы не пришла в голову Оленину. Заставить служанку одеться одалиской! Представить, что на ее месте – потрясающая, неповторимая Ида…

– Она не согласится, – огорченно вымолвил граф. – Стеснительна больно…

– Так ты денег посули, не скупись, – подначивал Самойлович, предвкушая, какая пойдет потеха. – Фрося за деньги что хочешь сделает!

– Брось… – отмахнулся Оленин. – Я просить не стану.

Но идея поселилась в его уме, засверкала разными гранями. Фрося и правда высокая, стройная девушка, черноволосая, тонкая в талии – не в пример Эмме, которая раздобрела на пирогах и блинах со сметаной.

«Отчего бы не попробовать? – против воли подумал граф, увлекаясь воображаемыми картинами. – Фросю придется уламывать… ну да справлюсь как-нибудь. Ей деньги нужны. Она за приличную сумму не только шаровары – конскую упряжь наденет…»

Какие смешные мелочи порой решают судьбу человека! Эмма страдала, Оленин мучился, Самойлович развлекался… а кто-то должен был заплатить жизнью за эти страдания, мучения и забавы. Комедия грозила перейти в драму…

Глава 20

Подружка Насти Яроцкой не сообщила Лаврову ничего нового. Они с Настей обе родом из поселка под Саратовом, в Москву их вызвала общая знакомая, обещала помочь с устройством на работу.

– Настя окончила медучилище, а я повар. Она одна ехать в большой город боялась, уговорила меня. И квартиру вдвоем снимать дешевле.

Начальник охраны кивал головой, глядя на испачканные мукой руки девушки. В зале пиццерии, где они разговаривали, пахло острым перцем и сыром.

– К Оленину ваша подруга устроилась сама?

– К психиатру, что ли?

– К психоаналитику…

– Ну да. Ей попалось на глаза объявление. Она прошла собеседование, и ее взяли на испытательный срок. Здесь везде так. Я ей завидовала, – призналась девушка. – Настьке всегда везло. Приехала и почти сразу нашла работу по профессии. А меня знакомая едва пристроила посудомойкой в привокзальной кафешке. Потом я попросилась в официантки. А теперь вот помощник повара в пиццерии. Платят немного, зато можно поесть и с собой дают кое-какие продукты.

– А Настя сколько получала?

– Побольше меня. Она красивая… блондинка, ноги от подмышек. Красивых охотнее берут. Хоть официантками, хоть секретаршами.

– Почему же она уволилась с такого выгодного места? – Ей босс попался вредный. Изгалялся, как только мог. То Настя одета не так, то прическа не годится, то говорит неправильно. Придира страшный! Настя плакала от него, но терпела. Жалко было терять работу. А потом он сам ее выгнал.

– За что?

Девушка пожала худыми плечиками.

– Из вредности. Паршивый человек оказался. Но Настька везучая! Не успела моргнуть, как ей место в Италии подвернулось. Та же знакомая, что нас сюда вызвала, решила за границу махнуть на заработки. Позвонила оттуда, мол, требуется сиделка к больному старику. А Настя все же медик… Теперь я одна осталась, едва концы с концами свожу. Жду, может, и мне местечко найдется в Италии.

– Настя не говорила, Оленин не пытался за ней приударить?

– Не-а…

– А как она сама к нему относилась?

– Вы из полиции? – насторожилась девушка.

– Я веду частное расследование, – сказал Лавров. – Одна из ассистенток доктора пропала без вести, другую убили. Я пытаюсь выяснить, кто причастен к этим случаям.

– Настя жива, слава богу… она мне звонила на прошлой неделе. Мы с детства дружим. Росли вместе. Я по ней ужасно соскучилась…

Мимо них сновали официантки, разносили заказы. Почти все столики в зале были заняты.

– Вы извините, мне идти надо, – смутилась подруга Насти. – Надолго отлучаться нельзя. Повариха одна не управляется.

– Значит, между Олениным и Настей ничего не было?

– Пожалуй, он ей нравился, – поглядывая на дверь в кухню, сказала девушка. – Это понятно. Видный мужчина и при деньгах. К тому же врач. Настя просто помешана на медицине…

– Вы его видели?

– Оленина? Нет. Настя делилась… Она пыталась заигрывать с ним, но ничего не вышло.

– Почему?

– Может, он это… гей… – предположила девушка.

– Бывает и такое.

– Ой, я побегу! – встрепенулась она. – А то мне попадет…

Из пиццерии Лавров поехал к офису Оленина. Припарковался чуть в стороне и позвонил Симе по сотовому.