Илья Штемлер - Утреннее шоссе
Она достала из кармана короткую прозрачную трубочку, извлекла из нее таблетку и приказала Клямину положить ее под язык и помолчать.
Настроение Клямина улучшилось, хотя боль не проходила. По виду мадам Борисовской он понимал, что его дела не столь безнадежны.
Сизый сумрак, окутавший комнату, распадался, четко проявляя контуры вещей. В голове Клямина, казалось, что-то набухало и готово было лопнуть. Глаза налились тяжестью. Он посмотрел на соседку. Что это она ему подсунула?
- Боли прежние? - спросила мадам Борисовская.
- Да, - тихо ответил Клямин.
- Если нитро не помогает, значит, нервишки шалят, - вступил Николаев. - Успокоиться тебе надо, Антон, да и только. А сердце хорошее.
Мадам Борисовская повела подбородком в сторону соседа и вздохнула со значением. Она была недовольна. Николаев испортил ей заключительные слова.
- Все всё знают, - пробормотала она. - Сплошные специалисты. А лифт уже месяц стоит, точно его заговорили.
Старик Николаев конфузливо молчал. Мадам Борисовская одной рукой оперлась о диван, второй ухватилась за боковину двери и поднялась.
- Все более-менее, - объявила она, - будете жить и жить.
- Нивроко! - поддержал старик Николаев, с уважением глядя на мадам Борисовскую.
Клямин не успел поблагодарить соседку - та юркнула в прихожую и тотчас стукнула входной дверью.
- Такой доктор, такой доктор!.. - заохал Николаев, поднимая и себя в глазах Клямина - ведь это он вызвал соседку, и никто другой.
- Спасибо тебе, дед, - сказал Клямин. - Не знаю, что бы я без тебя делал. Помер бы, и все.
Старик присел на табурет, пропустив между коленями крупные, плоские кисти. Он молчал, карабкаясь в каких-то мыслях. С лестницы донесся глухой перебор шагов. Клямин вздохнул. Хорошо - ушла мадам Борисовская. Еще не хватало, чтобы его арестовали в ее присутствии. Правда, и старик Николаев сейчас тут ни к чему. Клямин думал спокойно, вяло, словно со стороны. Или, может быть, в глубине души он был уверен, что это не за ним. Постепенно шаги приглушались и наконец совсем стихли.
- Бледный ты очень, - сказал старик Николаев.
- Это пройдет, дед. Уже проходит, - помедлив, отозвался Клямин. - И верно, чуть дуба не дал.
- Торопишься, Антон. Ты еще побегай с мое, посуетись, потом и помирай. Скажешь тоже - «дуба»! Как тебе такая мысль в голову пришла?
- А сам перепугался.
- Перепугался.
- И сразу же сиганул к Борисовским за подмогой.
- Ну, сиганул. Зато спокоен.
- Остограммишься коньячком? И я бы на прицепе. Коньяк сердечникам не вредит, считают. Мой начальник колонны два инфаркта перенес. Говорят, коньяком и держится. - Клямин дышал уже всей грудью, свободно.
Николаев отмахнулся, но, следуя указаниям хозяина дома, достал из бара бутылку и рюмку.
- Верно. Я обеспокоился. А почему? - Старика распирало от невысказанных слов. - Потому как на тебя, Антон, надежда. Я и душеприказную бумагу составил на твое имя. А выходит, что я тебя перепускать должен? Не годится, - добродушно говорил старик. Он боком, одной ноздрей потянулся к рюмке, принял крепкий запах коньяка и в наслаждении опустил дряблые слоистые веки. - Богато живешь, Антон. Такое диво небось больших денег стоит. А у тебя полный шкап.
Клямин не ответил. По мере того как его сознание отходило от страха болезни или даже смерти, им овладевали размышления о своих делах насущных. Параграф обещал завтра с утра связаться с надежными людьми, которые за определенный процент возьмут на сохранение наиболее ценные вещи Клямина - на случай, если станут описывать его имущество. Конечно, можно было бы доверить эти вещи Николаеву. Только как подступиться к нему с просьбой? Да и ненадежен сосед, каждый день для него как подарок. К тому же уход Клямина на отсидку может крепко старика подкосить.
- Слушай, дед. Нервишки мои сдали не от пустяков. Что, если меня засудят за баловство, а?
- Давно пора. - У Николаева дрогнул голос. - Я все удивляюсь, как тебя еще не приструнили. - В тоне старика сквозила надежда на то, что Клямин так себе болтает.
- А если всерьез?
- Ладно. Не пыли словами. И так чуть не задохся от твоих фокусов с сердцем. - Старик не скрывал растерянности.
- Фокусы-покусы, - туманно ввернул Клямин и умолк.
Кого он хочет просить? Одно понятие - бухгалтер. И дело не в профессии - Николаев, казалось, свихнулся на честности и правдоискательстве. Бывают же такие люди. Жизнь старика была известна Клямину во многих подробностях. И жена-покойница была под стать старику. Где несправедливость, где письмо надо подписать в защиту обиженных - она тут как тут. С пером типа «рондо» и школьной чернильницей-непроливайкой.
Клямин приподнялся на локти и принял из пальцев старика рюмку с толстым донцем из литого хрусталя. Второй рукой Клямин подхватил фужер с соком.
- Дерябнем, дед, чтобы прошлое не повторилось, - проговорил он.
- Вот еще. Я прошлым и жив, - воспротивился старик. Помолчал, дожидаясь, когда Клямин расправится со своей рюмкой и вновь уляжется на диван, как лежал. Ему хотелось вернуться к разговору и вместе с тем не выказать недостойного любопытства.
- Как поживает твой приятель, главный инженер? - ухмыльнулся Клямин.
- Жорка? Как поживает… Дал мне адрес, я поехал, а там другие люди живут, - улыбнулся старик. При этом в его глазах мелькнули задорные искры. - И никакой он не главный инженер.
- А кто? - притворно удивился Клямин.
- Не знаю. Босяк, я думаю… И поехал я, чтобы себя проверить.
- А ты с ним панькался. И меня стыдил.
Старик молчал, проделывая черт-те что со своими губами: то сжимал их в полоску, то распахнул плюхой, показывая корявые зубы.
- Не понять тебе, Антон.
- Почему?
- Не понять, и все. Глухой ты, не услышишь… Ну дал бы я ему под дых, сказал бы, что врет он все, что никакой он не главный инженер, сразу видно… А толку?
- Что - толку?
- Да толку-то что? Все стараемся правду врезать. А что стоит эта правда, если человека она с грязью мешает? Небось себе столько пакостей прощаем, а другого за малейшую провинность готовы распять.
Клямин вскинул на старика удивленные глаза. Не ослышался ли? Завзятый правдолюб - и вдруг такие рассуждения.
- Слушай, дед… Если ты такой гибкий, все понимаешь… Не возьмешь ли себе часть моего барахла? Временно, на сохранение.
Лицо старика напряглось. Что за чепуху он слышит? Или не так понял?
- Ты серьезно?
- Вполне серьезно. Могут меня упечь, дед. Есть повод. Только ты пойми меня верно. Я работал - стало быть, зарабатывал. Несправедливо, если добытое моим трудом заграбастает государство. Хотя бы в счет провинности моей.
- Спекулировал, что ли? - пробормотал Николаев.
И это слово, какое-то свиристящее, точно с металлическим привкусом, сейчас звучало в устах старика особенно едко. Да, оно выражало сущность того, чем занимался Клямин. Хотя он не брал это в голову. Он работал на Серафима, но и своих интересов не забывал. Это Серафим и его люди спекулировали и занимались контрабандой, а он был лишь разменной картой в игре, не больше. Поэтому всей вины своей не чувствовал.
- Сразу уж и «спекулировал»! - вдруг обиделся Клямин. - Может, я аварию сделал или человека сбил?
- За это имущество не описывают, - обронил Николаев.
Подвижные губы старика застыли в немом укоре. Мелкие глаза его беспомощно таращились из-под проплешистых бровей в надежде, что сказанное Кляминым - сплошная чепуха и фантазия. Николаев сидел тихо и тяжело. Так тяжело, что кресло под ним не скрипело. А кресло обычно поскрипывало даже от дыхания тех, кто его занимал.
- В прошлом году лифт не работал два месяца, меняли мотор, - заговорил наконец старик. - Интересно, что они придумают на сей раз. - Он бросил на Клямина беглый взгляд и вздохнул. - Пора дом сдавать под капремонт… И дачники за лето его так расшатают, что не соберешь… Я вот читал в газете, что Эйфелеву башню собираются ставить на ремонт. Или уже поставили - ты не в курсе?
При других обстоятельствах Клямин позабавился бы неуклюжей попыткой старика уйти от серьезного разговора в сторону. Но сейчас Клямину было тошно. Как он все же испугался за свою жизнь несколько минут назад! Как остро ощутил непрочность такого фундаментального для себя понятия, как жизнь! Он ощутил в себе свои сорок лет, словно видел их. Наподобие колец в срезе древесного ствола. Причем он не думал о предстоящих своих бедах и тяготах, словно они были уже в прошлом. Им сейчас владела мудрость, нередко приходящая к человеку в момент дуновения смерти, вне зависимости от того, сколько прожил он, этот человек, и что испытал. Наивными и смешными кажутся в такие мгновения все неприятности, коснувшиеся его в минувшие бездумные дни. Все мелкие утехи, сиюминутные радости, необязательные знакомства и слова, слова. Потоки слов, потерявшие всякий смысл, существующие сами по себе.
Старик подтянул ноги, уперся ладонями в острые колени и подал вперед плечи:
