Чингиз Абдуллаев - Суд неправых

— Примите мои соболезнования, — сказал Дронго, обращаясь к женщине, — он был прекрасным человеком. Я много лет его знал. Скажите, ему не было звонков за последний час?

— Я не помню, — заплакала женщина, — ничего не знаю. Он был таким хорошим человеком.

— Как вас зовут? — спросил Дронго, чтобы она смогла внятно ответить хотя бы на один вопрос.

— Паола, — ответила женщина.

— Скажите, Паола, кто ему звонил за последний час, — настаивал Дронго.

— Не помню, я сейчас ничего не помню, — отмахнулась она и снова заплакала.

Дронго повернулся и снова начал протискиваться через толпу, чтобы найти Кармесси. Наконец он его обнаружил. Тот сидел на стуле у входа и тоже плакал. Было непривычно видеть щеголевато одетого итальянца плачущим как ребенок. Дронго уселся рядом на стул.

— Послушайте меня, синьор Кармесси, — взял он за руку хнычущего помощника, — вы еще успеете поплакать. Мне важно знать, с кем разговаривал сегодня ваш шеф. Вы можете это узнать прямо сейчас?

Кармесси только качал головой, продолжая плакать. Двое охранников все-таки принесли лестницу и, срезав шарф, бережно сняли тело, несмотря на возражения остальных. Тело покойного положили прямо на ковер. Все толпились вокруг, давая советы и свои рекомендации. Никто не понимал столь странного поступка президента национального банка. Дронго потряс Кармесси:

— Вы в состоянии разговаривать? У кого я могу узнать про сегодняшние звонки?

— У Паолы, — сумел выдавить помощник.

— Стадо баранов! — разозлился эксперт. Он снова поднялся и, уже не церемонясь, буквально разбросав толпившихся при входе в кабинет людей, вышел в приемную. Паола сидела на стуле, и ей капали какое-то лекарство. Незнакомая женщина лет пятидесяти в светло-зеленом платье пыталась успокоить секретаршу.

— Паола, скажите наконец, кто ему сегодня звонил? — прокричал Дронго. Вокруг уже все кричали, говорили, шумели, и ничего не было слышно.

Она отмахнулась. В этот момент зазвонил городской телефон. Стоявшая рядом женщина взяла трубку и передала ее Паоле. Та привычно ответила:

— Слушаю вас, — и, услышав голос, снова заплакала. Затем, всхлипывая, произнесла: — Я рада за ваших детей, синьора Локателли. Но у нас случилось несчастье. Нет, я не могу с вами говорить, простите меня.

Она протянула трубку другой женщине, и та, взяв телефон, сказала:

— Извините, синьора Локателли, у нас несчастье. С вашим мужем. Он… он… — Она запнулась, очевидно, подыскивая нужные слова, и вдруг выпалила: — Он отравился.

Видимо, на другом конце провода супруга руководителя банка изумилась таким ответом. Чем именно мог отравиться ее супруг? Она потребовала объяснений. Паола громко плакала, а стоявшая рядом женщина пыталась что-то объяснить в трубку. Дронго сел рядом с Паолой, взял ее руку. В приемную уже вошли сотрудники прокуратуры и жандармы, которые оттесняли всех из кабинета в коридор.

— Паола, — обратился к ней Дронго, — что случилось с детьми синьора Локателли? Почему вы сказали, что рады за них?

— Они ушли кататься на лодке втроем с местным лодочником и не вернулись вчера вечером, — пояснила секретарша. — Синьор Локателли так сильно переживал. Но, слава Богу, там ничего не случилось. Иначе это был бы двойной удар для несчастной женщины. Девочки вернулись домой на автобусе. А синьор Локателли… — Она снова заплакала, повторяя: — У него был такой стресс.

— Кем вы работаете в банке? — спросил один из сотрудников прокуратуры, обращаясь к Дронго.

— Я их клиент, а не сотрудник, — пояснил эксперт.

— Тогда выходите отсюда. Сейчас приедет прокурор города. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Я прошу всех выйти отсюда. Синьоры и синьорины, прошу всех покинуть кабинет.

Люди начали выходить в коридор. Николо Кармесси тоже вышел, его буквально трясло. Полицейские и жандармы уже образовали коридор, по которому в кабинет покойного спешили высокопоставленные чины полиции. Через несколько минут приехал прокурор города. Дронго протиснулся к Кармесси и отвел его к окну.

— Успокойтесь, — попросил он, — мне нужно срочно с вами переговорить.

— Это такое несчастье, — всхлипнул Кармесси.

— Большое, — согласился Дронго. — Вы говорили, что там были какие-то проблемы с его девочками? Какие именно проблемы?

— Это все глупости, — отмахнулся помощник, — наш синьор Локателли был изумительным человеком.

— Я не сомневаюсь, что он был замечательным человеком. Только вспомните, что именно произошло с его девочками? Быстрее, у меня мало времени.

Дронго схватил несчастного за плечи и сильно встряхнул его.

— Не нужно меня так трясти, — возмутился тот, — ничего не случилось. Вчера они поехали кататься на лодке и в назначенное время не вернулись. Все очень переживали, но девочки позвонили отцу и сообщили, что у них все в порядке. Правда, он сильно нервничал и вчера сразу уехал домой. Но я его понимаю. Если бы моя крошка выросла и перестала бы мне звонить… — глаза у него снова наполнились слезами.

— Сколько лет вашей «крошке»? — поинтересовался Дронго.

— Только десять, — всхлипнул Кармесси. — Но они сразу перезвонили отцу.

— Понятно. — Дронго увидел, как к нему протискивается Эдгар.

— Нам здесь делать нечего, — сказал он, обращаясь к эксперту.

— Мне еще нужно срочно позвонить Мортону, — задумчиво произнес Дронго.

Они начали протискиваться к выходу.

— Синьоры и синьорины, — громко сказал один из вице-президентов банка, — мы просим всех сотрудников вернуться на свои рабочие места, а всех клентов покинуть помещение банка. Если понадобится, вас пригласят. Всем разойтись по своим местам, — повторил он, обращаясь к сотрудникам.

Все начали медленно расходиться. Такого никогда еще не было за всю историю Банка Италии. Перед тем как уйти, Дронго в последний раз обратился к Николо Кармесси:

— Кто еще звонил вашему шефу вчера или сегодня?

— Это знает только Паола, — отмахнулся тот.

Паола уже сидела в приемной в окружении полицейских и следователей, давая показания. Дронго огорченно вздохнул и пошел к выходу. Вейдеманис последовал за ним. Внизу дежурившие жандармы переписывали паспортные данные каждого из клиентов, находившихся в банке.

Предъявив свои паспорта, они вышли из банка. Дронго достал телефон и набрал номер Мортона.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он.

— Нормально. Рана не такая тяжелая, все будет в порядке. Как у вас дела? Вы полетели в Рим?

— Да, мы сейчас в Риме. Здесь произошло несчастье. Синьор Локателли повесился у себя в кабинете.

— Что вы говорите? — изумленно проговорил Мортон. — Его убили? Это убийство?

— Нет, — ответил Дронго, — боюсь, что все гораздо хуже. Это самоубийство. Мы сидели в кабинете у его старшего помощника. И в приемной было несколько человек, когда они открыли дверь и увидели его повесившимся. Никакого убийства быть не может, я почти уверен, что это доведение до самоубийства. Мне нужна ваша помощь.

— Какая помощь? Я нахожусь сейчас в Лондоне, в таком положении. А вы в Риме.

— Через американское посольство вы можете все сразу проверить, — посоветовал Дронго. — У них есть дежурные офицеры ФБР, которые работают во всех ваших представительствах за рубежом. Как и сотрудники ЦРУ. Мне нужно знать имена владельцев телефонов, номера которых я вам сейчас продиктую.

— Я вас понял, — ответил Мортон, — говорите номера. Я попытаюсь связаться с нашим посольством здесь, чтобы они мне помогли. Может, сумею уговорить их позвонить в наше посольство в Риме.

Дронго начал диктовать номера. Шесть номеров, которые он запомнил на обоих телефонах погибшего. Некоторые повторялись по несколько раз. Мортон все записал и пообещал:

— Постараюсь вам помочь.

Дронго убрал телефон и, повернувшись, увидел улыбающегося Вейдеманиса.

— Ловкость рук и никакого мошенничества, — сказал тот. — Ты просто молодец, успел запомнить номера.

— Только шесть номеров. Пока они все кричали и плакали, как в типичной итальянской опере, я смотрел на эти номера, — пояснил Дронго. — По-моему, я тебе однажды рассказывал, что знал семью Гарри Каспарова с самого детства. Он был на несколько лет младше меня. Но, несмотря на разницу в возрасте, я дружил с его дядей — Леонидом Вайнштейном и его двоюродным братом Тимуром Вайнштейном. Поэтому знал и Гарри Каспарова, который был Каспаровым по маме. Однажды в разговоре с моим отцом он сказал, что никогда не записывает номера телефонов, а просто запоминает их. И это меня тогда поразило. У него была феноменальная память. А я всего лишь запомнил шесть номеров. Может, поэтому я не умею играть, как Каспаров.

— Не только, — улыбнулся Эдгар, — для этого нужен еще и талант. Хотя каждый должен заниматься своим делом. Ты — расследовать преступления, а он — играть в шахматы. Что мы теперь делаем?