Фридрих Незнанский - Журналист для Брежнева или смертельные игры
– Два человека из МУРа сидят в Баку со вчерашнего дня. Но сейчас они заняты другим, а гробом займутся на днях – завтра, послезавтра.
– Надо же, придумали, паскуды, – наркотики в цинковый гроб запаять! – восхитилась Маленина. – Между прочим, это я добилась, чтобы хоть в крупных аэропортах были собаки, натасканные на наркотики. А то раньше вообще в открытую возили и гашиш и опиум, просто в чемоданах. Но и теперь находят выход – воском заливают брикеты анаши или чеки с опиумом, суют в соты или в мед и – пожалуйста, ни одна собака запах не берет. Представляешь?
Я похолодел. Всего два часа назад, на Курском вокзале, в вагоне Долго-Сабурова я видел бочонок «горно-алтайского» меда, а до того, позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике – еще ведерко с таким же «медом». И – кретин стоеросовый! – поверил этому «племяннику» в его больную печень!
Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:
– Что с тобой?
– Нет, ничего… – сказал я хрипло. – Я вспомнил, у меня срочное дело.
10 часов 20 минут утра
Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей черной «Волге». Рывком открыл дверь, плюхнулся на переднее сидение рядом с водителем:
– Смоленская-Сенная, к кинотеатру «Стрела»! Быстрей!
Да, говоря попросту, меня провели, как профана. Дважды держать в руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти соты хотя бы вилкой! А теперь – «Вперед, Сережа! Жми на газ!». Как же, будет тебя ждать этот племянник бриллиантовой старухи…
Тем не менее я открываю портфель, вытаскиваю папку с бланками чуть ли не на все случаи жизни – тут и постановление об аресте, и ордера на обыск, и еще всяческие формы и формуляры – и наспех заполняю «Постановление об обыске в квартире гр-на Долго-Сабурова по адресу Смоленская-Сенная, дом 23/25, кв. 17». Теперь мне нужны понятые. При всем том, что этот обыск, как и предыдущий, далеко не законный, поскольку мы еще не можем предъявить Долго-Сабурову никаких обвинений, я все же не могу нарушать закон на каждом шагу, и хотя бы в чем-то обязан соблюдать форму.
– Тормозни у райвоенкомата, – киваю я Сереже на угловой кирпичный дом неподалеку от «Стрелы». Здесь, у подъезда, толкутся бритоголовые новобранцы, я забегаю к дежурному, тычу ему свое удостоверение прокуратуры и говорю: «Срочно мне двух понятых! Любых! В секунду!». То ли мой тон производит впечатление, то ли книжка, но он безропотно выкликивает:
– Захарьев! Купала!
И два молоденьких сержанта – Захарьев и Купала – поступают в мое распоряжение, садятся в «Волгу».
– Пошел! – тут же командую я Сереже, и машина срывается с места.
Сержанты, молоденькие мальчишки, видимо, сразу после сержантской школы, с любопытством озираются, спрашивают:
– А куда едем? Далеко?
Но не проехав и ста метров, машина тормозит, я приказываю:
– За мной! Быстро!
Лифт, как на зло, занят грузчиками мебели – кто-то из жильцов дома завозит новый мебельный гарнитур.
Чертыхаясь, бегу на восьмой этаж, чувствую, что сердце сейчас выскочит из груди, и на площадке седьмого этажа под выжидающими взглядами молоденьких сержантов перевожу дыхание. Наконец – восьмой этаж, дверь долго-сабуровской квартиры, я нажимаю на звонок, сержанты по всем правилам милицейской науки становятся у стенки по обе стороны двери. Но никто, конечно, не отвечает. Я жму звонок еще и еще раз, но – без толку, только в соседней квартире на секунду высветляется звонок, но тут же и гаснет.
Роюсь в портфеле, вынимаю перочинный нож и, уже не цацкаясь, самым варварским способом ковыряю дверь, отжимаю замок. Уже первого взгляда на квартиру достаточно, чтобы понять: Долго-Сабурова мы вспугнули всерьез. В квартире нет импортной звуковой аппаратуры, нет цветного телевизора, нет западных журналов с голыми бабами и даже самиздатовской копии «Москва – Петушки».
Я напрямую иду на кухню, открываю холодильник. Конечно же, никакого меда нет, это ясно. Под недоумевающими взглядами сержантов я с досадой пинаю ногой ящик с узбекским виноградом – тот самый виноград, который был утром в поезде, – сажусь за стол и барабаню пальцами. Нужно успокоиться. Что, собственно, произошло? Проводник Долго-Сабуров занимается незаконной перевозкой наркотиков – это еще нужно доказать, но допустим. Допустим, он действительно возит опиум из Средней Азии в Москву – какое это имеет отношение к Белкину? К Акееву? К Генералу? К убийству старухи Долго-Сабуровой? Если у него нет алиби – он был в рейсе, когда ее убили, если мы его упустили с этим медом-опиумом, он чист. Он чист. И все-таки… очень уж сильно он испугался, слишком сильно – как перед бегством или арестом кинулся ликвидировать ценные вещи. Что он первым делом избавился от наркотиков, в этом я не сомневался, еще когда гнал Сережу по Садовому кольцу, но была все-таки надежда застать его дома, хотя бы застать дома и на всякий случай отправить на пару дней в КПЗ. Теперь, глядя на эту наполовину опустевшую квартиру с разбросанными вещами и следами явной спешки, я понял: этот «племянник» обвел меня буквально на мякине – на воске! – и ускользнул.
Я встал, прошел в спальню к телефону, и уже протянул руку к трубке, как вдруг телефон зазвонил сам. Я замер. Брать трубку или не брать? Звонит ли это сам Долго-Сабуров, проверяя, нагрянули ли мы с повторным обыском, или кто-то звонит этому Долго-Сабурову? Как быть? Любопытство пересилило, я снял трубку после четвертого гудка, промычал невнятно, будто спросонья:
– А?
– Алло, Герман! – сказал молодой женский голос.
– У-у? – издал я вопросительно.
– Ты что? Спишь, дарлинг?
– Угу, – подтвердил я мычанием.
– Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?
Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул ее совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце провода, было слышно это чирканье, и сказал, будто закашлявшись от первой затяжки сигаретой:
– Угу! Кха! Кхм!
Кажется, это прозвучало убедительно, она сказала укоризненно и с насмешливостью:
– Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах, на всех выездах из Москвы. Позавчера – корреспондента, а сегодня боксера и старика. Ты слышишь?
– Угу.
– Что «угу»? Что ты мычишь? – ее молодой, грудной голос стал настороженно подозрительным, и я понял, что теперь мне придется что называется «подать голос».
Я покашлял и сказал хрипло:
– Гхм! Кха! Горло болит. Ну?
На том конце провода повисла настораживающая тишина.
Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:
– Ну? А что с корреспондентом?
Короткие гудки отбоя были мне ответом.
– Трубку не трогать! – приказал я наблюдающим за мною сержантам, положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку, нажал кнопку звонка соседней квартиры – настойчиво, не отрывая руки. Снова засветился глазок в двери, я крикнул:
– Прокуратура! Откройте! Мне нужно позвонить! Быстрей! Срочно!
Слышу, как там возятся с замками, и наконец замшелая старуха приоткрывает дверь и я просто врываюсь в квартиру:
– Мамаша, извините, где телефон? – и уже вижу его сам, звоню на Зубовскую, в секретный спецотдел Центрального телефонного узла: – Дежурный? Пароль «Защита», заказ – Шамраев. Срочно: номер 244-12-90 с кем соединен? Только в темпе!
До тех пор, пока вы не положили трубку на рычаг, телефон, с которого вам звонили, не отъединяется, так устроена вся телефонная связь в Москве, и это дает надежду «зацепить», запеленговать, откуда только что позвонили «племяннику». Конечно, плохо, что я ее спугнул, конечно, плохо, что не удалось затянуть разговор и узнать еще хоть что-то или хотя бы, жив этот Белкин или нет, и плохо, что исчез племянник, но зато ясно одно: племянник в этом деле! Племянник, боксер и какой-то старик – все связаны с делом Белкина, каждый из них должен знать, где он.
Сегодня на руках у московской милиции три фото: Белкина, Гридасова и Акеева. Боксер – это Акеев, а «Старик», следовательно, – новая кличка Гридасова. Я пробую представить, выдумать, вообразить, кто же это звонил сейчас «племяннику». «Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика». Значит, где-то в милиции какая-то Катя работает на преступников. Красота! Не успеешь шагу ступить, а они все знают! Но где? В каком отделении милиции эта «Катюха»?…
Ну, что они телятся, эти телефонные техники?
И словно в ответ на мои мысли, в трубке звучит:
– Вы слушаете? Номер 244-12-90 соединен с телефоном-автоматом у метро «Университет». Отключать?
Телефон-автомат? Конечно, звонил профессиональный человек, такую не подхватишь на простой крючок.
– Отключайте, – говорю я. – А номер 244-12-90 переведите на кнопку.
