Наталья Солнцева - Торнадо нон-стоп
И непонятно было, шутит он, или говорит всерьез. Во всяком случае, Ева не могла отличить одно от другого.
Она все-таки уснула под утро, когда бледный свет проступил сквозь шелковые шторы. Сон был беспокойным и некрепким. В семь утра Ева уже была на ногах, – жарила Олегу блинчики на завтрак. Они оба делали все машинально, не глядя друг на друга, обеспокоенные каждый своим, погруженные в свои размышления.
Наконец, хлопнула входная дверь, и Ева поняла, что супруг ушел. Она принялась за обычные домашние дела, и опомнилась, только когда зазвонил телефон. Она ответила, со смешанным чувством надежды и страха.
– Ева, это я! – сказал господин Смирнов, как будто они были знакомы давным-давно, еще до того, как вымерли динозавры. – У нас с вами все получилось!
Сердце у Евы встрепенулось и сильно забилось, так что она не сразу сумела совладать с собой. В горле пересохло, а руки дрожали.
– Вы… нашли?
– Нашел! Я еще в Мамонтовке. Через час буду в Москве. Вы меня слышите?
Славке вдруг ни с того, ни с сего показалось, что Ева упала в обморок. Это было почти правдой.
– Да…
Ее голос был далеким, как замирающее эхо.
– Ждите. Встретимся в сквере за вашим домом, поговорим в машине.
Ева кивнула головой, как будто Смирнов мог это видеть, и положила трубку. Ее знобило. Она все стояла у телефона, не в силах сдвинуться с места, и ни о чем не думала. В ее душе образовалась пустота, которая всосала в себя все ощущения, краски, звуки, чувства и мысли, и Ева осталась один на один с этой пустотой, в которой ничего не было, кроме тоскливого ожидания…
В скверике, где уже стояла машина господина Смирнова, ярко светило солнце, покрывая асфальт и траву кружевной тенью. В сухом бассейне фонтана мраморный мальчик сидел на камне и смотрел на разбитый кувшин. Громко щебетали птицы. Из разбитого кувшина давно не лилась вода, и он весь забился пылью и еще прошлогодней листвой.
– Как это похоже на жизнь некоторых людей! – подумал Славка. – Разбитый сосуд, полный бесполезной трухи!
Ева тихо подошла к машине, сияя глазами, наклонилась к сидящему в ней Смирнову, спросила одними губами:
– Принесли?
– Садитесь в машину, Ева! – сказал он, жестом указывая на заднее сиденье. – Там вас не будет видно.
Она уселась, неотрывно глядя на Славку, бледная и какая-то оцепеневшая.
– Покажите, что вы нашли, – повторила она, сгорая от нервного нетерпения.
Господин Смирнов подал ей несколько толстых общих тетрадей, – одни были новыми, а другие потрепанными, с пожелтевшими страницами.
– Летопись «поверженного Демона», – сказал Славка, улыбаясь. Но улыбка у него получилась не очень веселая. – Кстати, а какой художник нравился Матвееву?
– Врубель[16], – не задумываясь, ответила Ева, не отводя взгляд от тетрадей.
– Не удивляюсь. Там, в тайнике, было еще кое-что.
Смирнов достал коробку, полную фотографий. Среди них было много старых и пожелтевших, сделанных кое-как, неумелым любителем.
– Какой ужас! – Еву затошнило, когда она взяла в руки одну. Она бросила снимок обратно в коробку. – А это что?
В ее руках оказался старый потертый конверт, из которого она вынула пожелтевший от времени документ, что-то вроде служебного пропуска.
– Это пропуск в штаб какого-то военного. Дайте-ка! – Славка взял пропуск в руки, внимательно его разглядывая. – Полковник Вадим Алфеев. Вы когда-нибудь слышали это имя?
– Нет. – Ева отрицательно покачала головой. – Никогда. А кто это?
– Пока не знаю! Честно говоря, я так спешил сюда в Москву, к вам, что даже не успел ничего толком рассмотреть. Тетради я открывал наугад и пробегал глазами. Кое-что понял… Читать будем вместе?
Ева почувствовала, как тяжелая судорога свела ей горло. Надо было соглашаться… Она, стиснув зубы, кивнула. Пусть будет, как будет. Это даже к лучшему.
Самая первая, потертая тетрадь, исписанная чернильной ручкой, начиналась весьма претенциозной надписью:
«Исповедь падшего ангела»…
В густых зарослях барбариса и шиповника гудели пчелы и большие желто-коричневые мохнатые шмели, под ногами мягко шелестела высокая глухая крапива. Пахло мокрой после ночного дождя землей, лопухами, свежестью умытого дождем сада…
Денис переминался с ноги на ногу, – он не ожидал, что в кустах окажется так много холодной влаги и жужжащих насекомых. Но делать было нечего. Рано утром мама Маргариты уехала в город, и иной случай для осуществления его планов может так скоро не представиться. Придется терпеть и проклятых шмелей, и мокрые ноги.
Елизавета Павловна и ее дочь Маргарита, высокая красивая девушка лет восемнадцати, были соседями Дениса по даче.
Денису уже исполнилось четырнадцать; он жил с дедушкой и бабушкой в Москве, а все лето проводил на даче в Мамонтовке, оставшейся от родителей. Он почти не помнил маму и папу, которые погибли, когда Денису едва исполнилось два года. Автомобильная катастрофа, – весьма банальный исход езды в нетрезвом состоянии. Конечно же, папа Дениса, молодой, подающий надежды ученый-астроном, вообще не пил. Пьяным оказался водитель рейсового автобуса, неожиданно выехавший на встречную полосу и… Словом, их новенький «Москвич» превратился в месиво, оба родителя, залитые кровью, с трудом извлеченные из обломков машины, оказались мертвы. Гаишники и врачи скорой помощи буквально остолбенели, услышав слабый писк ребенка, который не только оказался жив, но и полностью невредим. Мальчик даже не плакал, он просто пищал, подавая знак, что он жив, и о нем необходимо позаботиться. Каким образом ребенок уцелел среди груды железа, усыпанной осколками стекла, не получив ни одного повреждения, ни единого пореза, никто так и не понял. Дедушка и бабушка решили, что это – подарок Бога им, несчастным, утешение на старость. Они души не чаяли в маленьком внуке, глядеть на него лишний раз боялись, ни в чем не перечили «ненаглядному Денисушке», выполняли все его желания, все прихоти.
Денис никак не мог определить, помнит он, как все это с ним произошло, – страшный удар, грохот, скрежет, треск и шорох стекла, дикий крик матери, запах гари, крови и смерти в сжавшемся до немыслимых пределов пространстве, – или не помнит? Или это только игра его богатого воображения? Горя он никакого не испытывал; когда его два раза в год водили на могилку родителей, не плакал, чем вызывал у бабушки неясное беспокойство.
– Ты хоть помнишь мамку-то? – спрашивала она, заглядывая ему в лицо исплаканными глазами.
Мальчик неопределенно мотал головой, глядя куда-то вдаль равнодушным, пустым взглядом. Там, вдалеке, маячили на фоне бледно-золотого неба огромные тополя, там летали свободные, полынные ветры, туда стремилась его неокрепшая еще душа, уже жаждущая странствий и необыкновенных приключений, – прочь из затхлого мира унылых воспоминаний, заросших барвинком могил, горящих лампадок, тихого бабкиного шепота, слез и причитаний.
Денис больше любил деда, ветерана войны, прослужившего четыре года в полковой разведке, – слушал его рассказы, затаив дыхание, боясь шелохнуться. Одно удивляло старого вояку: непонятные, можно даже сказать, странные вопросы внука. Малыш неизменно ставил его в тупик, задав с невинным видом один из своих вопросов, типа:
– А почему ты, деда, командира своего не «подставил», чтобы место его занять?
И тут же обстоятельно рассказывал, каким образом можно было осуществить сие мероприятие.
– Зачем же я стал бы это делать? – недоумевал старик.
– Ну, как же! – с жаром возражал Дениска. – Разве не интересно?
На это старый ветеран не знал, что сказать, надолго застывал с открытым ртом, а потом, кряхтя, лез в буфет за бутылкой «Перцовки», дабы снять напряжение от возникшей непонятной ситуации. Как ни верти, а получалось, что дед малость побаивался не в меру любопытного и предприимчивого внука. Но разве в этом признаешься? Старик сам себе не смел до конца объяснить, какие чувства вызывает у него Денис, не то, чтобы делиться с посторонними. Он иногда незаметно следил за внуком, опасаясь, чтобы малыш не натворил чего, – вдруг, у него психика серьезно пострадала? Ведь на волосок от смерти находился, мать с отцом на глазах погибли, – от такого кто угодно не в себе будет!
Но мальчик во всем остальном, кроме образа мыслей и недетских интересов, оставался на редкость правильным и хорошо воспитанным ребенком. Он никогда никому не грубил, открыто не перечил, учился почти на одни пятерки. Друзей у него не было, и почти все свое время Дениска проводил за чтением взрослых книг. Детская литература его не интересовала. Яркие книжки с картинками, вроде «Курочки рябы» и «Трех медведей», а затем сказки, так и остались невостребованными. Внука привлекали морские путешествия, военные мемуары, детективы и фантастика, причем самые лучшие, принадлежащие перу истинных мастеров жанра. У него, казалось, с рождения было чутье, что есть настоящая, захватывающая игра, а что – жалкая подделка, суррогат, на который не стоит тратить время.
