Полина Дашкова - Херувим (Том 2)
— Вам не кажется, майор, что этим лучше заняться позже? — проворчал полковник.
— Одно другому не мешает, — ответил Сергей.
Попрощавшись с Райским, он тут же стал набирать подряд все номера Юли. Но телефоны не отвечали.
Было пятнадцать минут девятого. Юлия Николаевна подъезжала к Шуриной школе. У нее была привычка, садясь за руль, выключать мобильный.
* * *Анжела очнулась в полутемной комнате и в первый момент увидела окно, разлинованное частой решеткой, потом мертвую пасть камина и наконец огромное овальное зеркало в толстой раме. Зеркало стояло на полу, на кривых рояльных ножках и было повернуто таким образом, что отражало всю комнату и саму Анжелу, лежащую на кожаном черном диване, накрытую клетчатым пледом.
Повязка на лице была грязной и липкой. Прежде чем понять что-либо, она поднялась на ноги, подошла к зеркалу и принялась разматывать бинты. В зеркале отразилось ее лицо, покрытое шрамами, отечное, бесформенное, но швы были целы. Никакой крови.
— Все хорошо, — пробормотала она, глядя в зеркало, — ничего страшного. Я отдам Шаме карточку, скажу ему этот чертов пин-код и он простит меня, как я его простила. Мы почти квиты.
Она смотрела самой себе в глаза и не верила в то, что говорит. Стоять было трудно, колени подкашивались, она вернулась на диван, легла, забилась под плед. Ее колотил озноб и страшно хотелось пить. В доме было тихо. Сквозь решетку доносился радостный птичий щебет. Конечно, это оказалась никакая не решетка, просто ставни. Анжела решила, что полежит немного, потом подойдет к двери, постучит и попросит пить. Повертелась, чтобы улечься удобнее, и что-то твердое вдавилось ей в бок. Под вязаным жакетом на ней была толстая трикотажная кофта от пижамы с двумя глубокими карманами. В одном из них она обнаружила маленькую серебристую «Мотороллу», с которой не расставалась по приказу своего Шамочки.
Телефон был включен, батарейка садилась. У Анжелы была отличная память на цифры, она держала в голове не меньше трех десятков номеров. Но, мысленно перебирая имена своих знакомых, она вдруг поняла, что звонить ей некому. Абсолютно некому, кроме доктора Тихорецкой, и прежде чем решить, что ей даст этот звонок, принялась нажимать кнопки. Анжела знала только ее рабочий телефон.
Было девять утра. У доктора как раз начинался прием. Трубку взяли сразу.
— Юлия Николаевна, это я.
— Анжела? Где ты?
— Не знаю. Кажется, за городом. В каком-то доме.
— Что с лицом?
— Вроде нормально. Жжет немного от хлороформа.
— Как давно ты очнулась?
— Минут десять назад.
— Посмотри свои локтевые сгибы. Есть следы инъекций?
— Да.
— Сколько?
— Царапин много, дырка одна.
— Как ты себя чувствуешь?
— Пить хочу, знобит, тело все ватное, в ушах звенит.
— Это скоро пройдет. Лежи спокойно. Лицо береги. А главное, тяни время.
— Юлия Николаевна, моя домработница, Галушкина Людмила Борисовна, она им помогла, если удастся ее найти, она может знать что-то…
Дверь неслышно распахнулась. Анжела вздрогнула, успела нажать отбой и захлопнуть крышку. В комнату влетел крепкий пожилой кавказец и выхватил у нее телефон.
— Куда звонила? — рявкнул он и размахнулся, но не ударил.
— Шамилю, — прошептала Анжела, вжимаясь в спинку дивана, — попить принеси.
Кавказец открыл крышку телефона. На табло остался номер. Ни слова не сказав, он вылетел из комнаты с «Мотороллой» в руке. Дверь захлопнулась, до Анжелы донесся хриплый крик:
— Почему ее не обыскали, мать вашу?!
— До приезда Шамиля трогать нельзя! — ответил высокий мужской голос.
* * *Полковник Райский пил кофе литрами и не вынимал сигарету изо рта. За последние сутки он похудел еще больше, лицо стало серым. Разумеется, в фирме «Московский извозчик» никакого Дюбеля Артема Ивановича не знали. Удалось выяснить, что «Жигули» четвертой модели с указанным номерным знаком числятся в безнадежном угоне уже два года, правда, машина не голубая, а белая.
Инспектор ГИБДД, дежуривший на посту в том месте, где Минское шоссе переходит в Можайское, вроде бы заметил похожую машину. Это было около пяти утра. Инспектор говорил, что в машине, кроме водителя, сидели двое на заднем сиденье. Номер он, разумеется, не запомнил, поскольку никаких указаний на этот счет не получал.
Звонок Анжелы, прозвучавший в кабинете Юлии Николаевны в девять утра, слегка взбодрил полковника. По интенсивности звукового сигнала можно было определить, в каком месте Московской области находился звонивший. На карте уже обозначился заветный кусок пространства размером в тридцать квадратных километров.
— Ее сначала отключили хлороформом или фторэтаном, минут на пять, — обрадовала его Юлия Николаевна. — За это время успели сделать внутривенную инъекцию, всего одну. Действие препаратов такого рода длится от получаса до двух часов, но не больше. Она позвонила почти сразу, как очнулась. Судя по голосу, по внятной речи, можно предположить, что Анжела оставалась без сознания не более часа. Считайте сами, на какое расстояние от Москвы ее могли увезти за это время. Да, и еще, она прервала разговор на полуслове, вероятно, кто-то вошел.
— Это понятно, — задумчиво протянул Райский, — это я слышал.
Телефон Юлии Николаевны он поставил на прямое прослушивание и для подстраховки подключился к «жучкам» в кабинете. Когда Тихорецкая положила трубку, он услышал, как хлопнула дверь и взволнованный женский голос произнес:
— Доктор, мы с вами остановились на жировых отложениях в области таза.
Райский вздрогнул и уменьшил звук. Кроме похищения Анжелы, был еще один сюрприз. Из Греции позвонил генеральский телохранитель Николай и сообщил, что Стас Герасимов вчера утром удрал с виллы, прихватив паспорт и все свои наличные. Охранник рассказал о приступе буйства, о ночном визите греческого психиатра и заверил, что из страны Герасимов не улетал.
— Мог переплыть на материк по морю, а оттуда на поезде, — машинально заметил Райский.
— А вы не пытались немного ограничить себя в еде? — звучал в его кабинете спокойный голос Юлии Николаевны.
— Да что вы, я и так ничего не ем, я голодаю, отказываю себе во всем, пожалуйста, посмотрите на эти страшные синяки под глазами, — клокотала пациентка.
— Это не синяки, это жировые грыжи…
Полковник сунул в рот очередную сигарету и полностью вырубил звук.
— Куда? — тоскливо спросил его Николай.
— Откуда я знаю? — так же тоскливо ответил полковник.
— Вы можете сами сообщить об этом Владимиру Марленовичу?
— Нет. Мне некогда, — рявкнул он в трубку, — вы его упустили, вы и сообщайте! Всего доброго.
— Подождите, Михаил Евгеньевич, я не могу сказать ему это по телефону. Надо как-то подготовить, что ли… Владимир Марленович очень тяжело болен, его сейчас надо беречь, вы все-таки здесь, вы можете к нему подъехать…
— Меня тоже надо беречь! — заорал Райский. — Звоните сами!
— У Владимира Марленовича неоперабельный рак желудка, — тихо проговорил Николай, — ему остался месяц, не больше.
Полковник так ожесточенно тер переносицу, что нос покраснел и кожа шелушилась.
— Рак? — тупо переспросил он. — Месяц?
— Да. Если бы не это, я бы, конечно, позвонил сам, я знаю, тут только моя вина, но…
— Хорошо, я съезжу к нему, — упавшим голосом пообещал Райский и положил трубку.
Несколько минут он сидел, прикрыв глаза и глотая тошнотворный табачный дым. Он так увлекся идеей поймать Исмаилова, что почти забыл о первопричине, о яблоке раздора, обожаемом и единственном генеральском сыне, на защиту коего были выданы ему деньги. А яблочко это катилось в неизвестном направлении. Возможно, сюда, в Москву, а возможно, уже никуда не катилось, а валялось где-нибудь между Средиземным и Черным морями с пулей в затылке, поскольку полковник до сих пор так и не удосужился узнать, кто и почему хочет свести счеты со Стасом Герасимовым.
Нельзя стянуть искусственно две параллельные прямые в одной точке. Даже если точка эта таит в себе благородный блеск новеньких генеральских звезд на погонах, она все равно мираж. Ее нет. Надо либо ловить Исмаилова, либо спасать Герасимова. Но без Герасимова полковник не получил бы денег на Исмаилова. А без Исмаилова Герасимов не был ему интересен.
У полковника хватало ума и мужества, чтобы признать свою ошибку, тем паче, это пока всего лишь ошибка, но не окончательный провал. Сергей был прав, когда говорил, что план все равно работает, пусть не так, как предполагалось вначале. Исмаилов не ускользал, возможно, он даже, наоборот, шел в руки. Когда человеком руководят такие высокие отвлеченные мотивы, как честь, кровная месть, ловить его сложно и утомительно. Но если все это дым, если его волнуют только деньги, то заманить его в ловушку значительно проще. Покажи ему деньги и он непременно потянется за ними.
