День поминовения - Кристи Агата
Рейс поспешил заверить Люсиллу, что он совершенно с ней согласен.
– Я так прямо ей и сказала. И еще добавила, что вынуждена буду упомянуть об этом в рекомендации. В конце концов, это мой долг, полковник. Я хочу сказать – ни в коем случае нельзя вводить людей в заблуждение. Будущие хозяева должны знать и о достоинствах, и о недостатках тех, кого они нанимают. Девушка, однако, повела себя крайне нагло и заявила, что теперь уж постарается найти себе место в приличном доме, а не в таком, где тебя, того и гляди, кокнут. «Кокнут»! Такое грубое выражение! Наверное, насмотрелась всяких пошлых современных фильмов! И вообще, это было вопиюще неуместное замечание, поскольку Розмэри никто не убивал, – она покончила с собой, хотя в тот момент и не отвечала полностью за свои поступки, как было справедливо отмечено на следствии. А это ужасное выражение употребляется, по-моему, только в среде американских гангстеров, которые палят друг в дружку из пистолетов. Слава богу, в Англии нет ничего подобного. Поэтому я написала в рекомендации, что Бетти Арчдейл прекрасно знакома с обязанностями горничной, и подтвердила, что она особа трезвая и честная, но допускает небрежность в обращении с бьющимися предметами и не всегда достаточно вежлива. И лично я на месте миссис Рис-Тальбот сумела бы прочесть между строк и не стала бы нанимать такую горничную. Но ведь сейчас люди бросаются на что попало и способны взять на службу девицу, которая за три месяца успела переменить три места.
Пока миссис Дрейк переводила дыхание, полковник успел спросить, кто такая миссис Рис-Тальбот – не вдова ли это Ричарда Рис-Тальбота, с которым он вместе служил в Индии?
– Право, не могу сказать. Она живет где-то на Кадоган-сквер.
– Тогда это действительно моя знакомая.
Люсилла тут же сказала, что мир тесен и что старые друзья лучше новых. Дружба – удивительная вещь. Никогда не поймешь, где кончается дружба и где начинается что-то другое. Лично у нее всегда было впечатление, что Виолу и Поля связывала не просто дружба, а что-то более романтичное… Милочка Виола, она была такая красоточка, и всегда столько поклонников… О господи, да ведь полковник Рейс даже не представляет, о ком она говорит. В ее возрасте так тянет возвращаться к прошлому! Ей, право, совестно.
Полковник Рейс просил ее не смущаться и продолжать и за свою галантность был вознагражден жизнеописанием Гектора Марля. Он узнал о том, как его вырастила и воспитала сестра, обо всех его наклонностях и слабостях и, наконец, о его женитьбе на красавице Виоле Марль, о которой полковник за время рассказа уже успел позабыть. («Она, видите ли, была сиротка…») Он услышал также о том, как Поль Беннет, которому было отказано в руке и сердце Виолы, превозмог свою душевную боль и из пылкого поклонника превратился в друга семьи; о том, как он был привязан к своей крестнице Розмэри; о его смерти и об условиях его завещания.
– Ну разве это не романтично – оставить ей свое состояние, и такое огромное! Конечно, деньги – это не главное, не в деньгах счастье. Бедняжка Розмэри умерла так трагически. Да и за Айрис у меня все время душа болит.
Рейс взглянул на свою собеседницу вопрошающе.
– Я постоянно чувствую огромную ответственность. Ведь всем известно, что она богатая наследница. Вот и приходится следить за тем, чтобы не завязалось какое-нибудь нежелательное знакомство. Но разве за нынешними девушками уследишь? У Айрис есть знакомые молодые люди, о которых я практически ничего не знаю. Я ей постоянно твержу: «Пригласи их к нам в дом, милочка». Но, насколько я понимаю, некоторые из этих молодых людей просто не желают показываться в доме. И бедный Джордж тоже очень беспокоился за Айрис. Особенно в связи с молодым человеком по фамилии Браун. Я лично его никогда не видела, но у меня впечатление, что он весьма часто встречается с Айрис. Она могла бы сделать более достойный выбор. Джорджу этот Браун всегда не нравился, я точно знаю, а я убеждена, что о мужчинах вернее всего судят сами мужчины. Я вспоминаю полковника Пьюса, нашего церковного старосту[64]: я его считала очаровательным человеком, но мой покойный муж всегда держался с ним официально и убеждал меня следовать его примеру. И что же? В одно из воскресений, когда он обходил прихожан, собирая пожертвования, он вдруг свалился на пол – и оказалось, что он мертвецки пьян! Разумеется, потом выяснилось – почему-то такие вещи, о которых не мешало бы знать заранее, выясняются всегда потом, – выяснилось, что из его дома каждую неделю десятками выносили пустые бутылки из-под бренди! Это тем более прискорбно, что он истинно верующий человек, хотя по своим взглядам склонялся к евангелизму[65]. Однажды они с моим покойным мужем затеяли страшный спор о порядке богослужения в День Всех Святых[66]. Да, День Всех Святых. Боже мой, боже мой! А вчера, подумать только, вчера был День поминовения!
Слабый шорох заставил Рейса поднять голову. В дверях, за спиной Люсиллы, стояла Айрис. Он уже один раз видел ее – осенью, в Литл-Прайерс. Тем не менее ему показалось, что он видит ее впервые. За ее внешним спокойствием он почувствовал необычайное нервное напряжение. В ее широко раскрытых глазах был какой-то затаенный испуг, какой-то невысказанный вопрос, смысл которого он не смог разгадать, хотя понимал, что должен был это сделать.
Люсилла повернула голову:
– Айрис, милочка, я не слышала, как ты вошла. Ты знакома с полковником Рейсом? Он проявляет к нам такое внимание.
Айрис подошла и без улыбки протянула ему руку; по сравнению с прошлым разом она показалась ему похудевшей и побледневшей – может быть, из-за того, что сейчас была в трауре.
– Я заехал узнать, не могу ли я быть вам хоть чем-нибудь полезен, – сказал Рейс.
– Благодарю вас, это очень любезно с вашей стороны.
Она произнесла эту фразу как заученную, без всякого выражения.
Было ясно, что она пережила огромное потрясение и еще не совсем пришла в себя. Неужели привязанность к Джорджу была так сильна, что его смерть оказалась для нее столь тяжким ударом?
Она перевела взгляд на тетку, и Рейс уловил в ее глазах настороженность. Она спросила:
– А о чем вы говорили? Вот сейчас, когда я вошла?
Люсилла порозовела и сконфузилась. Рейс понял, что она всеми силами стремится не допустить, чтобы при Айрис произносилось имя столь нежелательного молодого человека – Энтони Брауна.
– Действительно, о чем же мы говорили? Ах, вспомнила! – воскликнула Люсилла. – День Всех Святых, а вчера был День поминовения. Да, подумать только! Надо же, чтобы такая трагедия случилась именно в День поминовения! Прямо как в романе!
– Что вы имеете в виду? – спросила Айрис. – Что Розмэри вернулась с того света за Джорджем?
Люсилла всплеснула руками:
– Айрис, милочка, что ты говоришь! Откуда у тебя такие ужасные мысли? Это недостойно христианки!
– Почему же? В День поминовения в Париже, например, всегда ходят на кладбище и приносят цветы на могилы.
– Да-да, дорогая, но французы совсем другое дело, они ведь все католики!
Подобие улыбки тронуло губы Айрис. Помолчав, она сказала:
– А мне послышалось, что вы говорили об Энтони – об Энтони Брауне.
– Да, ты права, – защебетала Люсилла тоненьким, совсем уже птичьим голоском, – мы действительно упомянули его имя. Я просто назвала его в числе твоих знакомых и сказала, что мы о нем совсем ничего не знаем…
Айрис резко перебила ее:
– А почему вы вообще должны о нем что-то знать?
– Конечно, дорогая, никакой необходимости в этом нет. Просто я хотела сказать, что было бы приятней, если бы мы хоть что-нибудь знали. Разве не так?
– Вы будете иметь возможность близко познакомиться с ним в самом скором времени, – сказала Айрис, – потому что я выхожу за него замуж.
– Айрис! – Звук, который издала Люсилла, был нечто среднее между воплем и блеянием. – Что ты говоришь?! Это безумие! И вообще, сейчас ничего нельзя решать!
