Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
— А-а… э, — только и произнес громила-стажер. Вот чего-чего, а такого он явно не ожидал. Нет, Сэм — он известный миротворец…, но чтобы так… как-то уж чересчур получается.
— Вижу, дошло. Вот и отлично. Теперь откровенность за откровенность. Скажи, Медведь, ты чего ко мне цепляешься? Когда я успел тебе насолить… что-то не припомню.
«Медведь» переминался с лапы на лапу, то есть с ноги на ногу.
— Из вредности же. Просто ты всегда такой правильный, невозмутимый, такой паинька. Ты же ругаться — и то не умеешь. Как тут мимо пройти? — нехотя признался Гизли. — Не поддеть пай-мальчика из воскресной школы…
— Из иешивы, — поправил его Самуэль.
— Один хрен.
— В общем, да.
И тут они дружно захохотали.
…Наконец, за ними беззвучно захлопнулась высокая и стальная дверь, увенчанная острыми пиками, и крохотное смотровое окошко. Сказочной красоты сад, с его не менее сказочными обитательницами, остался позади.
— А шеф-то был прав, да, Сэм? Это очень, очень странное место — задумчиво произнес громила-стажер. Они успели отойти на приличное расстояние и теперь шли по обочине дороги, мечтая поймать такси. «Надо было брать служебное», подумал Гизли. «Щас застрянем на полдня в этой глухомани.»
— Что же странного, Медведь? Ну, красиво. Пахнет приятно. Моим бы здесь, наверняка, понравилось — и маме, и сестрам, вот деду — сильно сомневаюсь, — вздохнул Самуэль.
Майкл Гизли искоса глянул на своего напарника. Придуривается или просто не выспался?
— Угу. И розы, и домик фарфоровый, и дорожки из всякой дорогой хрени.
— У этой хрени точное название есть — сердолик, агат, лазурит, хризолит, берилл, раухтопаз, — как всегда, меланхолично заметил Самуэль. — Там еще много чего было, да я толком не разглядел. Изумился сильно. Будто в сказку попал… до чего хорошо вокруг.
— Как тут не изумиться… хех! И домина фарфоровый, и ведерко под одним из деревьев — тоже фарфоровое. С кровавыми потеками внутри. Злая сказка получается, бро.
— Медведь, а точно кровь? Может, краска? И когда ты ее успел углядеть?
— Точно-точно. Может, полагается теперь деревья кровью поливать, чтоб росли получше. Новые веяния в садоводстве… или старые еще? Я же нифига не в курсе. Но разглядел…
Он усмехнулся. Надо же какие чудеса можно встретить в родном городе. Например, домик вот этот. Ослепительно-белая фарфоровая облицовка делала его похожим на гигантский пряник, в белой сахарной глазури. Сверкающей на солнце и притягательно сладкой даже на вид.
— Когда ты в беседку забрел и слюни развесил, пялясь на тарелку с пирожками, тогда и разглядел. И, пока ты там околачивался, нюхал их и вздыхал — якобы все равно тебе, бг-г! Ну, не злись, я же все понимаю… сам с утра не жрамши. Такие ароматы, чуть не захлебнулся. Но дело важней, ага.
— И зачем я с тобой напросился? Совсем за писаниной разучился ловить мышей: ты-то все заметил, — понурился Самуэль, отводя глаза и пряча за спину какой-то бумажный сверток.
— Да ладно тебе! Чует мое сердце, мы сюда еще вернемся. И не одни — с шефом.
— А это хорошо бы.
— Угу.
— Между прочим, я хоть и Медведь, а подсуетился: взял пробу из того ведерка.
Майкл Гизли осторожно достал пакет из плотной двойной бумаги и показал расстроенному напарнику содержимое. Кусок марли с кровавым, уже потемневшим, пятном. Спутать это с краской было невозможно и при самом большом желании.
— Если шеф опять испарился куда-нибудь — сам этот образец Новаку отнесу.
К счастью, шеф оказался на месте, но поход в лабораторию — всецело одобрил. Результат анализа немного умерил уже было разгулявшееся воображение громилы-стажера. Взятая из ведерка в саду кровь оказалась свиной. Зачем ею поливать деревья и цветы — до этого ни господин комиссар, ни его подчиненные, ни судмедэксперт, увы, не додумались. Каприз богатой старушки или необходимость, одобренная садоводами? А черт его знает, хмыкнул Новак, психиатрия и садоводство — не моя территория. Чего задумались, мужики: не человеческая кровь, криминала нет — вот и ладушки. Преотлично же!
— А я б не удивился, если б эта баба кого-то зарезала, — мрачно произнес громила-стажер. — Ух, какая ж она противная… брр! «Деточки», «малюточки», усю-сю-сю-пусю, прямо блевать тянет!
— Медведь прав, — поддержал его Самуэль. — Такая там красота неземная, а хозяйка — будто жирный черный паук в розовом кусте. Улыбается, а глаза у самой злющие.
— Во-во! Кажется: только отвернешься, а она тебя зубами — цап! И берегись, пока не сожрала! Обернешься — снова усю-сю-сю, «деточка моя»… тьфу.
Господин комиссар внимательно посмотрел на своих подчиненных. Интересно-о…
— Сколько слов, а главное забыли.
— Показали мы ей фотографию этого типа, шеф. Ах, говорит, деточки, у меня столько покупателей, разве всех упомнить? Может быть, и приходил такой, может быть, может быть. Или в центре города сталкивались, хотя редко я туда выбираюсь. Старенькая, слабенькая — не то что вы, малюточки мои.
Майкл Гизли скривился от отвращения.
— Ладно, ребята, пока свободны.
Господин комиссар задумался: по-хорошему, следовало бы взять разрешение на эксгумацию тела Патрика О*Рейли, да что толку? Ну, найдут в его желудке остатки этой сладкой дряни. Ну, возьмет ее Новак на экспертизу… да все равно ведь ни черта в ней не обнаружит, к гадалке не ходи.
Да и что от себя-то скрывать — присутствовать на эксгумации господину комиссару не хотелось. Стыдно кому-то признаться, но даже за четверть века он, полицейский, так и не смог привыкнуть к этому зрелищу. Опыт опытом, а вот поди ж ты… Господин комиссар вспомнил, как два месяца назад ему пришлось дважды проводить эту процедуру, и его вновь передернуло.
И тут Фома увидел на краю стола пирожок. Очень пухлый и румяный, будто вот-вот из печи. «Кто смел, тот и съел», усмехнулся господин комиссар. Его зубы впились в нежное тесто…ооо! просто невероятно, до чего же вкусно! А пахнет-то, как! Интересно, кто его принес и почему оставил? Надо будет потом деньги отдать, компенсировать, угу-угу… не забыть бы. Фома, со вздохом сожаления, отложил треть на бумажную салфетку. Надо же растянуть удовольствие, хоть немного, хе-хе.
Он снова глянул на пирожок — и волосы зашевелились на его голове. Из отверстия, вместо крема, на стол полезли… черви. Да не мучные, не дождевые — могильные. Ошибки быть не могло. Они, «красавчики». Вид их господину комиссару был знаком слишком хорошо. По долгу службы, ему довелось провести не одну эксгумацию и не одно запоздалое опознание. Черт его подери, он так и не смог привыкнуть к
