Проделки обезьян - Марина Серова
А потом под разговоры с Кудасовым мы вышли к шикарной косе с мелким песком, который было очень приятно пересыпать из руки в руку. Здесь же обнаружили мы и неимоверную россыпь ракушек. Казалось, что просто песчинки взяли неведомым образом и увеличились в размерах и превратились в ракушки.
– Вот это нам повезло! – воскликнула я.
И тут мое внимание привлекла очень странная конструкция – вдалеке виднелись какие-то неимоверно огромные бочки, поставленные одна на другую.
– Это что? – спросила я.
– Обычно сюда набирают ракушки с берега, которые выносят волны, а потом отправляют на яхте в Сорочинск для сафари-парка.
– Интересное кино. А нам профессор Половинкин сказал, что давно ему не привозили ракушек, что нам предстоит их собрать, нагрузить бочки и погрузить на яхту.
– Задал вам Сергей Николаевич задачку, ох задал. Интересно, чем это вы так перед ним провинились? – Кудасов замолчал и очень выразительно, заинтересованно посмотрел на нас с Митей.
Мы переглянулись. А потом решили, что все равно нам уже терять нечего, и рассказали с самого начала нашу историю, умолчав о некоторых незначительных деталях.
Одна история потянула за собой другую, лопнувшее стекло и крокодилы потянули мусанга. И, соответственно, в разговоре не всплывали фамилии ни Львова, ни Половинкина, но наш знакомый каким-то неведомым образом догадался, о ком идет речь и кто являются главными героями нашего повествования. Он помолчал, а потом предложил нам послушать историю его жизни. Отказываться было как-то неудобно, и хотя время нас уже поджимало, но мне все еще не хотелось браться за тяжелую работу – сбор и погрузку ракушек в таком бочковом количестве. Поэтому неспешным шагом мы вернулись к столику, где оставили свои вещи, я достала колбасную нарезку, сырную и батон, Митя – термос с чаем и стаканы. Хватило на всех. За едой и истории слушаются легче, и воспринимаются как-то по-другому, нежели просто на прогулке.
– Мы же знаем друг друга с юности, – сказал Кудасов. – Все приехали в Тарасов учиться из разных уголков. Я, Лева и Половинка.
– Лева – это Львов? – произнесла вслух я о своей догадке. – А Половинка – Сергей Николаевич?
– Все верно.
– А вы тогда кто были? – полюбопытствовал Митя.
– Я? Куд-Куда, – рассмеялся наш собеседник. – Мы в то время были молоды, горячи, желали совершать открытия и спасать планету. Лева, правда, пошел на ветеринара учиться, лишь бы противостоять родителям. С детства ему запрещали держать дома животных, которых он очень любил. Родители видели в нем будущего юриста, политического деятеля, министра – не меньше. А он в шестнадцать лет вот так взбрыкнул и показал им кузькину мать. Мы выучились, собирались открыть свой приют не приют, в общем, рай для животных. Мы хотели спасти тех, кто пострадал от рук человека и кто не сможет больше жить в окружающей среде.
– Это как? Что ж с ними сделать-то такое нужно было? У меня в голове не укладывается человеческая жестокость, – произнесла я, сморщившись.
– Не морщи лоб – морщины будут, – сказал мне Митя.
– Да, детка, не морщись. Митяй прав. А вот про жестокость речь не шла. Я говорил о страданиях.
– А разве это не одно и то же? Не от жестокости ли страдают животные?
– И да, и нет. Тут вот какое дело. В больших городах многим не хватает чего-то живого и близкого, просыпается память предков, живших свободно на природе, многие хотят завести себе кого-нибудь.
– Кошечек, собачек там, хомяков, попугаев, – продолжил мысль Кудасова Митя.
– И не только. Кошечки, собачки – это еще ладно. Правда, и они потом встречаются на окраинах городов, выброшенные за ненадобностью и оставленные на волю судьбы. А если человек питона, допустим, завел или игуану какую? Поигрался, потешил свое самолюбие, гостям уже напоказывал. А дальше-то рутина и будни. А животинке внимание нужно, средства на нее нужны, вот и не знает такой человек, куда ее девать. В лучшем случае приносит в какой-нибудь зоопарк.
– А там своего добра хватает.
– Вот именно. А если усыпляет? Или хуже того – выпускает в чисто поле.
– Но зато живое остается.
– А это неизвестно, что лучше – гуманная смерть в клинике или голодная на воле. Тем более животное, не привычное к городским, да и вообще человеческим реалиям, такой стресс испытывает, вы себе и представить не можете.
– Вы решили работать зоопсихологами?
– Почти. Мы решили создать такую экологическую среду, в которой будет комфортно животным, если их выдернули из привычного места обитания, привезли сюда, а потом наигрались с ними, и хозяева не знают, что с ними делать.
– Вышло что-нибудь из вашей затеи? – поинтересовался Митя.
– Что ты спрашиваешь? Судя по тому, что у Львова сейчас частный зоосад, в котором только мусанга для полного счастья не хватает, а у Половинкина вообще сафари-парк в центре курортного города, можно считать, что все удалось. Хотя, подождите… – Я склонила голову и внимательно посмотрела на Кудасова: – А как же вы?
– А что, по мне не заметно? – ответил вопросом на вопрос Вениамин Львович.
– Ну-у-у, – протянула я и замялась. Как сказать человеку про его образ жизни, если он и так про себя все прекрасно знает.
Но Кудасов и сам все прекрасно понимал и, видимо, не хотел до конца мириться со своей участью горького пропойцы, искал не только пути решения своей проблемы, но и корень, в котором крылась причина. Он рассказал о том, что устроился работать в зоопарк смотрителем, чтобы хоть как-то отвлечься от того, что за то время на него навалилось. Но последней каплей для него стала гибель единственного черного лебедя, который переел хлеба и булок. Ими птицу, несмотря на предупреждающие таблички, усердно пичкали посетители, заботясь больше не о пропитании лебедя, а о своем развлечении – забавно же наблюдать, как кто-то идет с тобой на контакт.
Это событие совпало с установкой специальных аппаратов, похожих на те, в которых выдается стакан с газированной водой. Только здесь было немного иначе. Это была личная разработка Кудасова, экспериментальная, которую он очень хотел внедрить еще в то время, когда об этом и слыхом никто не слыхивал и даже не задумывался.
– Сначала я просто ходил и предупреждал посетителей, видя такую ситуацию. Говорил, что водоплавающих птиц нельзя кормить булками. Они просто-напросто не переваривают хлебные изделия и гибнут от заворота
