Рубль за миллион - Юрий Вячеславович Ситников
— Просто так, — соврал я.
— Люсьене привет! Не забывайте правильно питаться, и цветы, Глеб, поливайте цветы.
— Диана на съёмках, — сказал я, сунув телефон в карман.
— А в её спальне зажёгся свет, — Люська закусила губу. — Сволочи! Они сейчас там всё с ног на голову перевернут.
Моё терпение лопнуло, я набрал «ноль два», сообщив о проникновении в квартиру неизвестных.
— Сейчас подъедут, нам в подъезд лучше не заходить, подождём во дворе.
Свет в спальне Дианы выключили, через пару минут погас свет и на кухне.
— Неужели уходят?
— Замечательно, — я посмотрел на экран телефона. — Прошло пятнадцать минут, полиции нет, эти гады сейчас свалят, и мы останемся в дураках.
— В гостиной ещё свет горит.
— Едут, — Алиса взяла меня за руку, кивнув в сторону первого подъезда.
Введя прибывших полицейских в курс дела, мы остались стоять на улице, трое мужчин в форме скрылись в подъезде.
— Хотя бы одним глазком на их лица взглянуть, — говорила Люська, таращась наверх. — Может, поднимемся?
— Стой здесь, — отрезал я.
Прошло пять минут, десять… Ничего не происходило.
Лейтенант вышел из подъезда, махнув нам рукой.
— Пойдёмте, — крикнул он.
— А где грабители?
— Да нет вроде никаких грабителей.
— А в квартиру вам удалось зайти? — недоумевала Люська. — Вы дверь взламывали?
— Нет, нам её открыли.
— Кто?
— Дочь хозяйки, — ответил лейтенант, когда створки лифта разъехались на этаже Дианы.
— Кто?! — в один голос переспросили мы с Люськой.
В прихожей мы услышали до боли знакомый голос.
— Глеб, Мила, это вы вызвали полицию?! Господи, вы что, приняли меня за грабителя?! Разве Диана вас не предупредила, что я должна приехать сегодня вечером?
— Мама, ты!?..
Глава десятая
Запоздалое признание
Прошло двадцать минут. Полиция уехала, я, Люська и мать сидели на кухне. Пили чай.
— Мам, откуда у тебя ключи от квартиры?
— Я с Дианой встречалась.
— На Валдай ездила? — недоверчиво спросила Люська.
— Нам надо было поговорить, я попросила разрешения некоторое время пожить у неё.
— Ясно, Диана в своём репертуаре, отдала ключи, а нам сообщить об этом не потрудилась.
— Забыла, наверное.
— Ну да, — зашуршала шоколадной обёрткой Люська, — провалы в памяти — наша семейная особенность. Тебя тоже ведь иногда память подводит. Сначала всё помнишь, а потом — бац! — и амнезия.
— Люсь, не надо.
— Отстань! — отмахнулась от меня Люська. — Между прочим, у Глеба день рождения был, ни ты, ни отец не позвонили, не поздравили.
Лицо матери сделалось бледным, она сидела, уставившись в одну точку, потом резко покраснела, расплакалась, убежала в комнату Дианы.
— Мам, постой, — крикнул я. — Обязательно было сейчас вспоминать о дне рождении?
— Теперь ты её защищаешь? Она хорошая, а все вокруг плохие.
— Я не защищаю, но и нападать не надо. Ты видела её лицо, она чем-то расстроена.
— Бедная, несчастная, расстроилась где-то и сразу к маме под крылышко примчалась. А то, что у неё двое детей-подростков, которых она бросила и не вспоминает об их существовании — это пустяки. Подумаешь, дети.
— Люсь, не вредничай.
— Я не знаю, что там навоображал себе ты, но я с ней общаться не собираюсь.
— Нам придётся жить в одной квартире.
— Но, слава Богу, в разных комнатах.
— Люсь…
— Да что Люсь! Где она была, когда я рыдала ночами в подушку, когда мне требовалась её помощь, совет? А теперь смотри, сидит здесь, как погорелец с обиженным личиком. Я не буду её жалеть, потому что мне её не жалко. И слёзы эти крокодиловы меня не проймут, знаешь, на самом деле расплакаться в нужный момент — легче всего. Сказать в своё оправдание нечего, аргументов нет, что делать? Правильно, пустить слезу и убежать. Так она и поступила!
— Имей хотя бы уважение, и следи за языком.
— Уважение ещё заслужить надо, но если тебе будет от этого легче, я могу вообще молчать.
— Отлично.
— Ты прав, Глеб, всё у нас отлично, к нам же мама приехала! Какое счастье! С кем бы им поделиться? — Люська вышла из кухни, хлопнув дверью в спальню.
С матерью я, конечно же, поговорил. Не сразу, мне требовалось прийти в себя, кое-что осмыслить, обдумать. Когда я зашёл в спальню Дианы, мама сидела на кровати, она не плакала, но глаза были воспалены. Она мне улыбнулась, попросила присесть рядом и после недолгой паузы прошептала:
— Я слышала ваш разговор, Глеб. Мила права, она во всём права, я плохая мать. — И она снова разрыдалась, уткнувшись мне в плечо.
Я растерялся, не знал как себя вести. А мать, после долгих всхлипываний, вдруг начала рассказывать о своих злоключениях. Её исповедь заняла около получаса, из невнятной, прерываемой рыданиями речи, я понял, что человек, с которым она убежала, попал в переплёт. Они были вынуждены расстаться несколько месяцев назад, и всё это время мать скиталась по друзьям-знакомым, боясь появиться на пороге квартиры Дианы.
— Не знаю, о чём я думала, Глеб, это было наваждение. Я ушла в никуда, была готова отправиться за ним на край света, а теперь осталась у разбитого корыта. Четыре месяца жила у тётки в Питере, потом у школьной подруги, у институтской знакомой, снова к тётке подалась.
— Почему не приехала к Диане?
— Не хотела, чтобы она знала о моих проблемах, да и стыдно было.
— А теперь?
— Теперь дошла до точки, надоело скитаться по чужим квартирам.
— Значит, останешься здесь?
— Если Диана не выгонит, останусь.
— Она не выгонит, Диана у нас гостеприимная.
— Ну а вы-то как?
— Нормально всё, мам.
— Мила сильно переживала?
— Ты же слышала.
— Да… Она теперь
