Каникулы - Николай Иванович Хрипков
— А долго у них это будет заживать? — спросил Пахом. — Когда мы можем приступить к заключительному пункту? Пора уже заканчивать.
— У меня для этого есть прекрасный заморский препарат. Раны затягиваются буквально на глазах любопытных. Желаешь посмотреть? Давай проведу экскурсию!
Пахом заскрипел зубами. И замотал головой.
— Пару дней придется подождать. Тем более, что время нужно на подготовку. Заканчивайте с конструкцией.
Один Илья жевал без аппетита. Он за долгие годы впервые ужинал без горячительного. Глаза его были полны тоски.
Было уже за полночь. Стали располагаться на ночлег. Рита, естественно, оставалась в домике. Серега с Пахомом решили заночевать в машинах. А вот куда определить Илью? Но он их опередил, сказал, обращаясь к Сереге:
— Я уже отвык от всякого комфорта. Пойду в свою берлогу. Там быстрее засну и высплюсь лучше. Уговаривать не надо!
Они согласились. В этот раз Пахом заснул быстро и хорошо выспался, что с ним редко бывало в последние дни. Утром проснулся свежим.
Серега занес и бросил на стол рулон плакатов. Он поднялся раньше.
— Читайте! Завидуйте! В наш городок приедет великий художник! — проскандировал он. — Когда буду на пенсии, обязательно сяду за написание «Записок гениального хирурга». Самое главное — название у меня уже придумано. Дело останется за малым. Но, может быть, как вы считаете, уже сейчас мне стоит переквалифироваться в гениального русского классика литературы? Стихи-то вон какие модные! Я сам придумал.
— Я не люблю стихов, — сказал Илья. Он уже вернулся, когда они проснулись.
Пришел совершенно трезвый и чистый, как будто ночь провел в гостинице, а не в логове. На одежде ни соринки.
— В этом мы солидарны! — воскликнул Пахом и, к удивлению для самого себя, хлопнул Илью по плечу. Немного задержал руку.
Илья пристально посмотрел на него. Для него это тоже было неожиданно.
— А мне можно высказать своё некомпетенное мнение. Хотя вам, знатокам литературы, оно может показаться глупым, — вступила в разговор Рита, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заулыбаться. — Подруга моя, она готовится стать психотерапевтом, написала курсовую по стихотерапии. Не знаю, ее это термин или нет. Это не какое-то теоретическое рассуждение, а выводы, основаннные на экспериментах и наблюдениях. Она работала с разными категориями больных, в том числе и в психушке. Чтение и слушание стихов помогало некоторым больным справиться с недугами там, где были бессильны прописанные процедуры. После этого они становились истовыми любителями поэзии. Так что хотя бы для медицины оставьте Пушкина и Блока. Ну, еще парочку поэтов.
— Так что же у нас нам нарисовано-написано, гениальный русский классик? Вы не позволите?
Пахом развернул плакат. Хмыкнул и скривился
— Какой-то мужик с совершенно дебильной рожей и почему-то одним ухом. Я бы, посмотрев такой рекламный плакат, ни за что бы ни пошел. Ты что, Серега? Что за фигня? И подпись «Гениальнейший художник всех времен и народов Вано Гогин устроит в вашем городе одну из своих инсталяций. Лучше сразу застрелиться, чем не посмотреть на это!» В пустых клетках, как я понимаю, нужно только вписать время и место. Правильно я понимаю?
Серега отвернулся и засмеялся. Рита и Илья улыбались.
— Это же Ван Гог, — сказал Илья и почесал голову. — Неплохой был мужик.
Все посмотрели на него. Пахом растерянным взглядом. Как же он облажался! Особенно стыдно было перед Ритой. Какой-то бомж его заткнул за пояс.
— Голландец что ли? — спросил он, надеясь реабилитировать себя. — Ах, да! Вспомнил!
Все засмеялись. Да что же это такое? Впервые он почувствовал себя питекантропом. Значит, опять мимо!
— А второе ухо ему заретушировали? Это должно что-то означать? Какой-то непонятный символ.
— Однажды он поссорился с другим великим художником. Того звали Поль Гоген. Гоген был искусных фехтовальщиком. Выхватил шпагу и отрубил ему ухо, — сказал Илья. — Хотя широко распространена легенда, что как-то было у него такое настроение, взял и отчикнул.
— Что возьмешь с сумасшедшего? — пробурчал Пахом. — Да все художники — идиоты!
— Поручим это дело Илье, — сказала Рита. — Тем более, что он лучше всех нас знает живопись. А еще он хорошо знает город. Плакаты расклеиваешь в самых людных местах, но так, чтобы это прошло незаметно. Положишь их в мешок. Плакаты самонаклеивающиеся. Несколько раз провел ладонями и всё. Их потом только отскоблить можно.
— Если он напьется, Рита? — спросил Серега. — Может, не надо?
— Нет! Он не напьется! — рявкнула Рита. — Всё! Завтракаем и за работу. И никаких перекуров! Совсем уже разболтались!
Из «стационара» раздался скрип раскладушки. Сразу наступила тишина.
— Никак приходят в себя, — сказал Пахом и поморщился. Привстал и отодвинул табуретку.
— Рановато еще, — успокоила его Рита. — А шевелиться они должны.
— А они не сдохнут там от истощения? Ведь столько времени маковой росинки… Хотя однажды с похмелья я двое суток не ел, — проговорил Пахом. Аппетита у него по утрам не было.
— Во-первых, за трое суток еще никто не умирал от истощения. Верующие люди неделями постятся. Во-вторых, я их подкармливаю искусственными растворами. Хотя ты этого, конечно, не видел. Но беспокоит меня не это. Здесь всё идет, как надо.
— Что, товарищ командир, вас беспокоит? — спросил Серега, подобострастно улыбнувшись.
— Глупые вопросы, которые вы задаете постоянно. Это затягивает подготовку. А нам надо поторопиться. Вечером завтра всё закончится. На само представление мы не останемся. Посмотрим в Интернете. Там его завалят клипами. И сколько же он соберет просмотров? А вот как вы считаете, у Филиппова старшего не начался уже нервный тик от постоянных звонков мамы, в очередной раз разыскивающей блудного, но любимого сыночка? Быстро заканчиваем прием пищи и за дело! Это приказ! Давайте пошевеливайтесь, лодыри!
— Уи! Мон женераль! Жё тем, мон амур!
Серега щелкнул каблуками, быстро соскочив с табуретки.
— Разве, Сережа, ты в школе изучал французский язык? Вообще-то, это редкость.
— Нет! Язык, которым надлежит говорить с неприятелем, сиречь немецкий. Кстати, у нас была прекрасная немочка. Старушка из фольксдойче.
— Да мы же полиглоты! Как я
