Ночь накануне - Уэнди Уокер
Роузи зажала рот рукой. Она кликнула на статью и изучила содержание, уместившееся в одном абзаце. На него напали на выходе из тренажерного зала. Украли кошелек и телефон, и даже спортивную сумку. Он скончался от полученных травм во время нападения.
Последняя фраза поразила Роузи до глубины души.
У любимого доктора остались жена и двое маленьких детей.
22
Лора. Тринадцатый сеанс.
Два месяца назад. Нью-Йорк
Доктор Броуди: Изменения начинаются, когда понимаешь свои слабые стороны. Когда осознаешь, что что-то идет не так, даже если тебя непреодолимо тянет к этому.
Лора: Ты хотел сказать — «к ним», так ведь? К мужчинам, которых я любила? Начиная с Митча Адлера.
Доктор Броуди: Подумай о том, что он просил тебя делать, как относился к тебе. Это был вопрос власти, а ты постоянно вручала ему все полномочия. Не видела, что он ненасытен. И никогда не собирался дать тебе то, что ты хотела.
Лора: Но мне казалось, что даст.
Доктор Броуди: Потому что он подпитывал твои чувства настолько, чтобы заставить тебя верить ему. И когда он делал это, ты чувствовала себя сильной. Ты говорила, что это дурманило, как наркотик. Ты видишь, как работает данная модель?
Лора: А что сейчас, Кевин? Не совершаю ли я прежней ошибки?
Доктор Броуди: Нам нужно быть осторожными, Лора. Границы начинают размываться.
23
Лора. Ночь накануне. Четверг, 11.00 ночи.
Бренстон, Коннектикут
— Прекрати! — Не помню, чтобы подобное слово прежде слетало с моего языка.
Мы лежим на черном кожаном диване, пропахшим виски, тесно прижавшись друг к другу, проделывая опасное путешествие из незнакомцев во влюбленных.
Я отталкиваю его и сажусь. Пытаюсь причесаться пятерней, но пальцы запутываются в клубке волос.
— Что-то не так? — спрашивает он.
— Я не должна была приходить сюда.
Теперь и Джонатан сел рядом со мной. Он думает, что понимает, в чем дело, поэтому тянется к стаканам на полу.
— О’кей, — говорит он. — Держи… — И протягивает мне выпивку. Я делаю глоток.
— Мне не стоило публиковать о себе те вещи.
— Какие такие вещи? — Он начал нервничать.
— Просто… всего. И фотографий. А сегодня вечером я не должна была надевать это платье и шпильки. Я никогда не пользуюсь красной помадой.
— Но тебе все очень идет. Не совсем понимаю, к чему ты ведешь, хотя догадываюсь, что ты не всегда так выглядишь. Наряженная, накрашенная. Я был женат шесть лет, — говорит он.
Это заставило меня взглянуть на Джонатана.
— А как насчет тебя самого? Что ты скрываешь? — допытываюсь я.
Он пожимает плечами и расплывается в улыбке, которая меня в нем привлекает:
— У меня выбор небольшой. Побрился. Надел нарядную рубашку.
— Я говорила не об этом.
— Понятно.
Он поднимается, идет на кухню и забирает ключи с пустой столешницы.
— Пойдем, — говорит он. — Провожу тебя до машины. Не хочу, чтобы ты была здесь, если тебе тут некомфортно.
Я не двигаюсь с места. Мне не хочется уходить.
Роузи никогда меня не понимала. Слышу один и тот же разговор, снова и снова. Тот самый, в котором сестра говорит мне, что не стоит все осложнять. Вы идете на свидание. Говорите о пустяках. Снова встречаетесь. Говорите чуть больше. Понемногу ты словно погружаешься в воду, убедившись, что она не слишком горячая, но и не чересчур холодная, что там неглубоко или не очень грязно.
Нет ничего, что бы не обнаружилось со временем, говорила она.
Как же она ошибалась.
В тот день, когда Дик покинул нас, он заходил к нам с Роузи попрощаться. Вначале он заглянул ко мне и торчал в дверях, я сидела на кровати.
Мама сказала вам, что я переезжаю?
Я кивнула. Мама сообщила об этом сквозь слезы. В отчаянии, которое не могли усмирить объятия двух пар детских ручек, а она все так и стояла в коридоре у сложенных чемоданов.
Будем видеться на выходных.
Я снова кивнула. Я знала, что это ложь. Он просто не мог быстро уйти.
Затем папаша отправился к Роузи. Я слышала, как он стучит в дверь, открывает ее и захлопывает. Я сразу сбежала из собственной спальни и прижалась ухом к полой деревянной панели. Роузи плакала, а он успокаивал ее, баюкал, как грудничка. Шшшш. Дик говорил про выходные и что все к лучшему.
Тут Роузи заорала на него. Я не могла поверить собственным ушам. Ласковая, послушная Роузи — и орет на Дика.
Зачем тебе нужно жить с той теткой?
Он открыл свой дурацкий рот и бестолково оправдался глупыми фразами.
Потому что я люблю ее. Однажды ты сама в кого-нибудь влюбишься и все поймешь.
Тупой, эгоистичный Дик. Роузи снова заплакала. Дик опять произнес шшш. И затем совершенно неожиданно добавил:
Ваша мать не святая.
Роузи прекратила плакать. Едва заслышав шаги, я опрометью бросилась в свою каморку и закрыла дверь. Дик ушел, оставив Роузи лежать на кровати с красными глазами и зареванным лицом. Он прошел по коридору и спустился по лестнице. Роузи и я одновременно выскочили из своих спален. Обнявшись, мы стояли на лестничной клетке, слушая, как непутевый отец собирает вещи и навсегда покидает наш дом. И последнюю отчаянную мольбу нашей матери.
Не уходи… Не бросай нас!
Я знаю, что Роузи чувствовала то же самое, что и я, когда мы слышали нашу мать. Скрежет ногтей по доске.
Я никогда не спрашивала у Роузи, что имел в виду Дик, когда сказал, что наша мать не святая, как и она у меня. Мы давно выросли. И знаем мать всю нашу жизнь. И каких успехов добилось время в выявлении горькой истины? Открыло ли оно всю правду о наших отце и матери? Да и о каждом из нас?
Вот именно, что ничего.
— Мне не хочется уходить, — заявляю я.
Он устал от меня. Я вижу, как он напряжен и хочу все исправить. Я хочу покончить с этим.
Изменения начинаются с осознания.
Мне уже до лампочки, почему я испытываю такие чувства и насколько сломлена. Или как я порочна. Я не могу вернуться в мансарду Роузи и ждать звонка от мужчины, стоящего передо мной здесь и сейчас.
Я вспоминаю нашу последнюю встречу с Кевином. Вновь ощущаю, как его признание в любви проникает мне в душу, меняет клетку за клеткой моего тела. Как сжатые кулаки превращаются в нежные кисти, а на горизонте прежде беспокойного океана жизни появляется мирный берег. Тем вечером я как на крыльях летела в свою квартиру, теша себя надеждой, что мне суждено
