Вся твоя ложь - Гарриет Тайс
Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ее. Столько лет прошло с тех пор, как я покинула стены этого учебного заведения, столько новых женских имен появилось на этих досках почета. Но вот она я – староста Сэди Роупер.
Я помню, как моя мать насмехалась тогда над этим званием. Со злой иронией в голосе она сообщила, что в Итоне эта должность называется «старший мальчик». И то, что в «Ашамс» тоже есть нечто подобное, так это просто жалкая потуга подражания именитым университетам с той лишь разницей, что от одиннадцатилетних детей вряд ли можно ожидать какой-то ответственности и серьезного отношения к своим обязанностям.
Я вспоминаю, как ее слова тогда сильно укололи мою гордость, как я вся сжалась от стыда и смятения. После этого я не могла спокойно смотреть и даже проходить мимо этой Доски почета. Вся радость и счастье от получения этого звания были навсегда испорчены.
Даже сейчас, увидев эту надпись, я снова ощутила укол того же самого стыда и замешательства. И, только представив, как обрадуется Робин, когда я покажу ей себя на Доске почета, я сумела, хоть и с трудом, вытолкнуть из души эти неприятные чувства. Уж Робин точно не будет думать, что это смешно.
– Ну, ты идешь? – спрашивает Николь, и я оборачиваюсь на ее голос, снова включаясь в происходящее.
– Да, конечно. Я просто…
Но она уже зашла в зал, не успев дослушать конца моей фразы.
Я поняла, что сова в качестве дополнения к костюму – это большая ошибка, еще в тот момент, когда вручала ее учительнице, чтобы она передала ее Робин.
– Это что, настоящая сова? – удивляется женщина, держа чучело на вытянутой руке подальше от себя.
– Да, настоящая.
– Настоящая мертвая сова?
– Да. Это чучело.
– О, боже. Я вегетарианка, – заявляет она.
– Я не прошу вас это есть, – сдержанно отвечаю я, стараясь не выдать своего раздражения.
– А для чего это, собственно говоря, нужно? – спрашивает учительница.
– Это часть костюма моей дочери Робин. Она будет держать сову в руке, чтобы выглядеть как положено богине мудрости.
– Понятно, – говорит женщина, с отвращением забирая с собой чучело и унося его прочь, как можно более аккуратно держа его перед собой.
Когда девочки выходят перед зрителями на сцену актового зала, положение становится еще хуже. Даже находясь на приличном расстоянии, с задних рядов я вижу, что вокруг Робин на сцене образовалось свободное пространство. Все выступающие девочки ведут себя очень странно и как-то нервно, не уделяя должного внимания представлению.
На сцене разыгрывается история о Персее, победившем Медузу Горгону. Девочка, исполняющая роль Медузы, одета в самый лучший костюм. На лице у нее соответствующий макияж, кожа покрашена в зеленый цвет, а на голове – гнездо извивающихся змей. Все девочки и в самом деле выступают в очень красивых нарядах: Бахус с виноградными лозами, Афродита с золотыми яблоками, множество нимф в соответствующих античных туниках. Ни на ком нет простыней, кроме Робин, которая выглядит сейчас очень жалкой и потрепанной. Когда она делает круг по сцене, из совы в ее руке начинают сыпаться перья. И Робин не так четко и громко, как другие девочки, произносит свою речь, когда наступает ее черед говорить. И мне приходится напрягаться, чтобы расслышать ее слова.
Я стараюсь не поддаваться своей паранойе, но у меня появляется отчетливое ощущение, что там происходит что-то неладное, как будто ее пытаются вытеснить со сцены. Я игнорирую это чувство, пытаясь как-то логически обосновать эти перемещения сюжетом театрального действия, но когда дело доходит до финала, я больше не могу притворяться, что ничего не происходит.
Робин вышла на передний план, собираясь произнести речь. Как вдруг из дальнего угла сцены раздается крик:
– У нее дохлая птица. Она воняет.
Я вцепилась в спинку стула, наблюдая за происходящим, словно в замедленной киносъемке. В зале поднимается гул, поскольку другие родители вокруг меня также начинают переговариваться между собой, обсуждая эту сову. Лицо Робин краснеет, причем так сильно, что никогда прежде, начиная с младенческого возраста, я еще не видела ее в таком состоянии. Она начинает говорить свои слова, но запинается и останавливается.
Робин смотрит на птицу в своей руке с большим недоумением, как бы спрашивая себя, как ЭТО тут оказалось. А потом выражение ее лица резко меняется, и она смотрит на сову уже с явным раздражением, после чего в ярости швыряет ее прочь. Чучело летит в глубину сцены, прямо в стоящую там группу нимф и богинь. А Робин разворачивается, желая поскорее скрыться со сцены.
Но из-за простыни она даже не может нормально убежать. Из-за этой дерьмовой, мерзкой цветочной простыни, которая падает к ее ногам, Робин спотыкается и валится на пол. Я попеременно смотрю то на облако перьев в глубине сцены, то на Робин, растянувшуюся на полу, которая быстро вскакивает и убегает вон, оказавшись в том, что было надето под простыней, – в спортивных шортах и майке.
В зале и на сцене шум, крики, суета. Прежде чем я успеваю встать и пойти искать Робин, кто-то стремглав пролетает мимо меня. Это Джулия. Она бежит через весь актовый зал, крича и расталкивая
