Тигровый, черный, золотой - Елена Ивановна Михалкова
Два часа спустя оперативники, прочесывавшие парк, вытащили из пруда утопленное пальто. Карманы были набиты камнями. Модель эта, одна из самых дешевых, продавалась в сети интернет-магазинов и на всех крупных маркетплейсах; установить владельца было невозможно.
Изучение видеозаписей с камер наблюдения ничего не дало. Вероятнее всего, убийца покинул парк по одной из многочисленных тропинок, которые выводили к дырам в ограде.
– Он нашел укромное место под деревьями, снял пальто, утопил в пруду, – перечислил Сергей. – Остался в толстовке или, допустим, в жилете. К главным выходам не пошел, пробирался козьими тропами. И таки выбрался! Это говорит о том, что он бывал здесь раньше и хорошо знает местность.
– Или что ему повезло, – заметил Макар.
Они снова сидели в китайском кафе. Ветер раскачивал над крыльцом бумажные фонари – красные и оранжевые, похожие на гофрированные тыквы.
– У Ясинского хватало врагов, – заметил Макар после недолгого молчания.
– Угу-угу. И эти враги проснулись как раз тогда, когда украли картины Бурмистрова и мы подключились к расследованию.
Бабкин был мрачен. Смерть Ясинского, на первый взгляд, могла быть не связана с кражей картин. Об этом и сказал Макар. Но совпадение ему не нравилось. Сначала кража, затем убийство…
Им показали видео с камер, установленных в доме. Они видели, как человек среднего роста заходит в подъезд и сворачивает на лестницу. Выходя, он двигался быстрее, однако ни за одну поверхность не схватился и отпечатков не оставил.
– Хладнокровный тип, – сказал Серей. – А фигурой на Акимова похож, тебе не кажется?
– Фигурой он похож на половину моих знакомых, включая женщин. Вглядись: на нем пальто с широкими плечами, свободные джинсы. Голова закрыта. То, что это мужчина, мы можем определить только по походке. Я бы не стал на это полагаться. В принципе так мог бы выглядеть даже Вакулин…
Бабкин вгляделся в кадр, остановленный на планшете.
– Нет, не мог бы. Вакулин – рыхлый толстяк. И плечи шире, и задница… Я вот подумал: а не захочет ли Бурмистров отказаться от поисков картин? Раз Ясинский убит.
– Логики не вижу, – отозвался Макар, нахмурившись.
– Я тоже, – признался Сергей.
Илюшин, пожав плечами, позвонил Бурмистрову. Десять минут ему и Сергею пришлось выслушивать по громкой связи, что во имя памяти покойного Адама Брониславовича они должны приложить удвоенные, утроенные усилия, чтобы отыскать пропавшее. Бурмистров договорился до того, что передаст найденные полотна в фонд памяти Ясинского.
«Рекурсия какая-то, – думал Макар. – Ясинский тянул деньги из фондов, а теперь в его честь организуют фонд, из которого какой-нибудь благообразный клещ тоже станет тянуть деньги».
Впрочем, он понимал, что никакого фонда не будет.
– Убедился? – спросил он Сергея, закончив разговор. – Даже если завтра на наши головы прилетит метеорит, Бурмистров все равно распорядится искать картины. Он не умеет тормозить и сворачивать с пути. Не забывай, вор нанес ему личное оскорбление.
– По-моему, вор ему изрядно польстил, – усмехнулся Сергей. – Я бы не удивился, если б украли пейзажи того же Ломовцева…
– Ломовцева не могли украсть, – сказал Макар, думая о своем. – Ульяшин отвез ему картины сразу после скандала…
Вспомнилось, как Фаина Клюшникова называла картины своими детьми. Что, если похититель руководствовался схожими соображениями?
Он поделился своей догадкой с Сергеем.
– Считаешь, за барса с тиграми могут потребовать выкуп? – удивился Бабкин.
– Ну, это такая странная кража, что и логика похитителя может быть неожиданной.
– А если Бурмистров откажется платить, вор будет закрашивать по одному тигру в день!
– Или вместо тигра рисовать ежа!
– Я бы лучше баклана нарисовал, – застенчиво признался Бабкин.
– Почему баклана? – опешил Макар.
– Первая птица, которая нам с Машей встретилась в Калининграде…
Он вздохнул, вспомнив их поездку: туманное море на Куршской косе, старые немецкие виллы, оплетенные виноградом, раскормленные кошки Зеленоградска, не опасающиеся туристов… И птица с черными крыльями, отливающими зеленью на ярком солнце. Баклан выписывал круги над стоянкой перед аэропортом, и Маша, взглянув на него, сказала, что это хорошая примета. Так и вышло.
– На всякий случай доведу до твоего сведения, мой романтичный друг, что бакланы выделяют немыслимое количество экскрементов, от которых дохнут даже дубы.
Бабкин вздрогнул и оторопело уставился на Макара.
– Что ты несешь?
– Ну, не дубы, а сосны. В помете бакланов образуется фосфор и азот. Он опасен для растений. В Литве целый лес уничтожен колонией бакланов.
– Что ж ты за человек-то такой! – с чувством сказал Бабкин. – Все светлое изгадишь!
– Это не я, а бакланы.
Некоторое время Сергей пытался вспомнить, о чем они говорили до того, как Илюшин начал свою минутку просветительской деятельности. Проклятые бакланы все перебили… А, выкуп!
– Если бы серьезно хотели требовать выкуп, это уже было бы сделано.
* * *Человек, задумавший оставить Бурмистрова без его лучших картин, измазал бы их акриловой краской.
Эта мысль не давала Илюшину покоя. Поскольку из нее следовал вопрос: в таком случае зачем понадобилось уносить «Тигров» и «Владыку»?
– Может, он для себя унес? – предположил Сергей. – Повесил на кухне и любуется за обедом.
– У тебя полез бы кусок в горло под этими взглядами?
Илюшин выбрался из своего ярко-желтого кресла, которое Бабкин как-то в сердцах обозвал мечтой безумной канарейки, и зашагал по комнате. Этот быстрый шаг всегда служил у него признаком осмысления какой-то идеи. Сергей вопросительно взглянул на напарника.
– Н-ну? – не выдержал он, когда Макар пошел на пятый круг.
Илюшин остановился.
– Меня то и дело отбрасывает к выставке. Не понимаю отчего.
– Потому что после нее украли Бурмистрова. – Сергей пожал плечами.
– Нет, не к той. К выставке, на которой мы с тобой побывали.
– Утром в воскресенье? Почему?
– Вот и я пока не знаю ответа. Но это не просто так… Что-то там есть, в этих работах.
Сергей добросовестно припомнил картины. Ну, цветочки. Морские волны. Уши. Рыбы. Города.
Из этого можно было составить стихи. Но не версии кражи, не говоря уже об убийстве.
«Уши. Рыбы. Города. Наступают холода. Заплывает рыба в ухо, а в другое – никогда. Глухо в ухе, где нет рыб, но приходит синий кит и в твое глухое ухо что-то тихо говорит. Уши, рыбы, города. Песня синего кита. Он поет, что будет лето, будет теплая вода».
Илюшин воззрился на него:
– Что такое?
Бабкин смутился. Он не заметил, что проговорил это вслух.
– Не знаю.
Он действительно не понимал, откуда возникли эти строчки. Они ему не нравились, а больше всего не нравилось ощущение, что в нем что-то зародилось как будто без его собственного участия.
– По-моему, это была колыбельная, – сказал Макар.
– Иди на фиг.
– Почему ты никогда не пел мне колыбельных про кита?
– Мы будем работу работать или дурью маяться?
– Это Мирон Акимов на тебя повлиял, – гнул свое Илюшин. – Узнаю силу его таланта, который даже из такого, извини, чурбана – я исключительно в художественном смысле! – вытащил хиленький замах на поэзию.
– Макар, умолкни! – рассвирепел Сергей. Он-то прекрасно понимал, что вовсе не в Акимове дело.
Некоторое время он барабанил пальцами по столу
