Эллери Куин - Последний удар. Лицом к лицу

— Это последний, — громко прошептала миссис Браун. — Не спрашивайте почему. Я это чувствую!

— А я чувствую, что это чушь собачья, — заявил Мариус Карло. — И пусть она идет ко всем чертям. Джон, как насчет того, чтобы налить мне еще порцию?

— «X», — задумчиво промолвил мистер Гардинер. — Греческая буква «хи» — инициал имени «Христос». Символ Христа — и Рождества.

Эллери поднял взгляд.

— Знаете, мистер Гардинер, я об этом не подумал. Но, по-моему, это означает совсем другое. В послании сказано: «Духа означает он».

— Святого Духа? — предположил Дэн Фримен.

— Кощунство, — пробормотал священник. — Все это просто омерзительно.

— Нет, — ответил Эллери Фримену.

— Тогда какого духа?

— В эпоху контрабандного бренди, налетов и «бетонных кимоно»[82] знак «X» обычно отмечает место предстоящего события, в результате которого дух нависает над плитой в ближайшем морге. Так же изысканно, как чикагский рэкет.

— Превосходно, — усмехнулся Джон. — Выходит, меня убьют в этом доме.

— Не говори так, Джон! — вскрикнула Расти.

Артур Крейг шагнул к ней, сердито глядя на своего подопечного.

— Вы все ошибаетесь, мистер Квин, — страстным тоном произнесла Оливетт Браун. — Знак «X» относится к отправителю и обозначает неизвестное. Кто-то, ушедший в мир иной, пытается вступить в контакт с Джоном. Есть духи, не имеющие личности или потерявшие ее, они обречены быть прикованными к материальному миру, пока ее не обретут...

Она продолжала в том же духе, но Эллери не слушал ее. Уже девятнадцать отдельных «подарков» в одиннадцати коробках, думал он, завтра придет двенадцатая, последняя коробка.

Составит ли это последний счет?

Глава 14

Воскресенье было одним из тех жутких дней, которые от рождения еле волочат ноги. Люди бродили из комнаты в комнату, пересаживаясь с одного стула на другой. Воскресные газеты читали и перечитывали, включая даже объемистые разделы о нью-йоркской выставке автомобилей. Заявление мэра Джимми Уокера, что в течение четырех ближайших лет он будет жертвовать на благотворительность всю прибавку к жалованью, понюхали, попробовали на вкус и разорвали на мелкие кусочки. Вэл Уоррен эмоционально прочитала вслух некролог Кеннета Хокса, мужа Мэри Ас-тор[83], который погиб вместе с еще десятью людьми на съемках сцены в самолете в пятницу неподалеку от Санта-Моники. Обладающие литературными склонностями провели «круглый стол» по поводу недавно опубликованных этапных новинок сезона — «Добрых компаньонов» Дж.Б. Пристли, «Золотой чаши» Джона Стейнбека, «Ultima Thule» Генри Генделя Ричардсона, «Поля чести» — последнего романа Донн-Берна. Дэн Фримен с грустью поведал странную историю, которая предшествовала изданию «На Западном фронте без перемен» Ремарка. Но когда Эллери упомянул «Двенадцать против Бога» Уильяма Болито, «круглый стол» тут же распался. В этом доме «двенадцать» было плохим словом.

Несмотря на сиявшее солнце, никто не рискнул выйти наружу, кроме старого мистера Гардинера, который ушел из дома, когда остальные еще не встали, и вернулся под вечер. Когда его спросили, где он провел весь день, священник ответил: «С Христом, явившим Себя язычникам» — и спокойно поднялся в свою комнату.

Тень грядущего вечера нависала над домом, держа всех в напряжении. Это было чересчур для ирландской девушки Мейбл, которая в итоге разрыдалась на груди изумленного сержанта Дивоу.

— Поскольку сегодня канун Крещения и завтра, вероятно, все разъедутся, почему бы нам не отпраздновать это, как в Средние века? — предложила Эллен. — В этот вечер люди пировали, играли в разные игры и всячески веселились. Что вы об этом думаете?

— Браво! — воскликнул Эллери, воздержавшись от упоминания о том, что празднования Крещения в Средневековье, вероятно, были связаны с римскими сатурналиями[84]. — Кто что будет делать?

В итоге была разработана программа.

Молитва мистера Гардинера за праздничным столом касалась брака в Кане[85] и завершилась просьбой обратить «горькую воду дома сего» в сладкое вино добра и радости. Она отнюдь не подняла настроение присутствующих, и приготовленный миссис Дженсен праздничный обед начался в молчании. Джон не улучшил положения, заметив достаточно громко для миссис Дженсен, все услышавшей через буфетную, что жаркое из баранины недожарено, поэтому остаток обеда прошел под аккомпанемент приглушенных всхлипываний из кулинарного сектора, перемежаемых яростным шиканьем Мейбл и Фелтона. Затем, освобождая стол для десерта, Мейбл наклонила переполненный поднос и пролила почти полный стакан бургундского на голову Роланда Пейна, окрасив его седые волосы пурпуром. Струйки того же цвета потекли по его щекам и рубашке на колени. Бедняжка уронила поднос и умчалась в кухню, присоединив свои жалобы к всхлипываниям миссис Дженсен. Эллен и Расти поспешили успокоить обеих женщин, пока Артур Крейг провожал наверх своего брызгающего слюной поверенного.

Эллери использовал возможность, чтобы обследовать гостиную. Рождественской посылки там не оказалось. Он все еще размышлял о том, кто, когда и в каком месте обнаружит двенадцатый подарок, когда компания собралась вновь для праздничной программы.

Мариус скрылся в музыкальной комнате, и сквозь арку оттуда послышалась исполненная наивного очарования музыка, похожая на Перселла. Под ее мелодичный аккомпанемент все сели.

Эллери поднял руку, и музыка смолкла.

— В качестве вашего церемониймейстера, леди и джентльмены, — торжественно начал Эллери, — я выбираю наиболее популярную из всех линий — линию наименьшего сопротивления. Я не стану произносить речи. — Эллен зааплодировала — как ему показалось, слишком горячо. — Вместо этого мы сразу же приступим к делу. В противовес давним водевильным традициям, нашими первыми увеселениями не будут ни акробаты, ни японские жонглеры. Фактически, я вообще не знаю, какими они будут. Поэтому передаю слово мистеру Артуру Бенджамину Крейгу.

Рояль издал громкий аккорд, и из библиотеки появился хозяин дома, несущий коробку из гофрированного картона. Поставив ее на стол, он с серьезным видом отвесил поклон Эллери, который поклонился в ответ и сел. Крейг прочистил горло.

Сержант Дивоу наблюдал за происходящим из арки, ведущей в холл, а миссис Дженсен, Мейбл и Фелтон — женщины все еще шмыгали носом — подсматривали через полуоткрытую дверь столовой.

— Коллеги по Обществу поклонников Джона Себастьяна, — начал Крейг, положив руку на картонную коробку, — завтра, 6 января, «Дом Фримена» выпускает «Пищу любви» в издании, предназначенном для продажи, скромном, но безукоризненном, как ее автор.

Его прервали крики: «Слушайте, слушайте!» Джон усмехался, а остальные улыбались, кроме Фримена и Пейна, на чьих лицах отсутствовало какое-либо выражение. Крейг быстро поднял руку.

— Учитывая мою двойную связь с нашим юным героем, как его неофициальный отец и типограф упомянутого первого издания, я не мог оставить это событие без моего личного вклада. Поэтому я использовал солидные ресурсы моей типографии, а также различных искусных мастеров, с которыми сотрудничал много лет, с целью выпуска, — Крейг открыл коробку и достал книгу, — специального издания «Пищи любви» ограниченным тиражом в двенадцать пронумерованных экземпляров для каждого из присутствующих.

Шепот восхищения приветствовал роскошное издание.

— Формат в двенадцатую долю листа деликатно соответствует тонкости книги. Была использована специальная тряпичная бумага, произведенная для меня в Англии. Текст набран изящным, но не вычурным шрифтом, изготовленным по моему заказу Шартреном для эксклюзивного использования «Домом Фримена» при издании поэтической классики. Каждая страница напечатана в двух цветах: текст — в черном, а виньетки — в красном, но умеренно ярком. Дизайн форзаца и титульного листа — дружеский дар известного художника Бориса Акста. Листы собраны и сшиты вручную, а затем переплетены в левантийский сафьян[86]. Я горжусь этой книгой, Джон, и презентую ее нашим друзьям и тебе в надежде, что вы все получите такое же удовольствие от обладания ею, как я от ее изготовления.

Сияющий Крейг протянул один экземпляр книги Джону и распределил другие среди остальных. Последний экземпляр бородатый типограф крепко прижал к груди.

— Естественно, я не забыл и себя!

Джон явно был растроган. Он сидел с книгой на коленях и смотрел на нее, быстро моргая.

Среди возгласов восхищения прозвучали требования автографа Джона. Несмотря на протестующие заявления, что он едва ли может писать из-за растянутого запястья, Расти и Эллен подхватили его, подвели к столу и усадили на стул. Мистер Гардинер достал авторучку, Валентина побежала в библиотеку за промокательной бумагой, и мероприятие началось. Помимо подписи каждый требовал личную дарственную надпись, и Джон, морщась от умственного и физического напряжения, старательно выводил каракули на вкладыше с выходными данными ограниченного издания.